Волонтёры сняли хороший дом: два этажа и подвал со столярной мастерской. В ней любит откалываться от коллектива водитель Вова, который вёз меня в Агалатово — деревню в Ленинградской области, где расположился лагерь. В миру Вова специалист по согласованию строительных объектов, он появился в проекте в прошлом году, когда вызвался по объявлению ВКонтакте помочь перевезти из детдома девочку-колясочницу, да так и остался. Спрашиваю: ну, что скажешь? Про проект. «Ой, — говорит, — это словами не передать».

У них всё время тусуется соседская собака, потому что у них весело. Еще в доме есть кот, которого все зовут по-разному. Выпускница детдома Лиза (очень полная) этого кота боится. Довольно смешно, когда такая огромная девушка боится маленького котика.

«Выгони кота! А чё он там сидит, караулит. Посуду мою, а он смотрит! И ведь не просто девочка, а мальчик! Так, это Вали, это Вовы кружка. Это всё помыто…»

Лиза аккуратно расставляет посуду на сушку, русским женским усталым жестом споласкивает лицо. Ей нужно уместить в сушку еще пару чистых чашек, но она не знает, куда убрать салатницу. Когда я говорю «не знает», то это буквально.

«Помню, мы приехали сюда в прошлом году первый раз в с первыми несколькими детьми. Начали еду готовить. Выяснилось, что ребята вообще ничего не умеют. Они никогда не видели яйцо в скорлупе. Они никогда не видели целую морковку», — говорит Валя, координатор проекта Happy Art House, самоотверженная девушка, которая отвечает здесь за всё. Она весь сезон живет в компании подростков с тяжёлой умственной отсталостью и умудряется делать так, чтобы готовилась пища, выполнялось обучение навыкам реальной жизни, делались все текущие дела, происходили регулярные выезды в театр, в гости и в бассейн, чтобы два раза в неделю приезжали репетиторы, дети не брызгались дихлофосом вместо дезодоранта, а дом не взрывался от того, что кто-то забыл перекрыть газ.

Ребята вообще ничего не умеют. Они никогда не видели яйцо в скорлупе. Они никогда не видели целую морковкуТвитнуть эту цитату

Когда я приехала, все завтракали и планировали дела. Каждому распределили по три дела – прибрать в прихожей, постирать, приготовить торт на день рождения арт-терапевта Жени и так далее. Мне достался пункт «помочь Кате расчесаться». Катя сразу рассказывает, что боится спать одна, ей снятся кошмары, и она задыхается. Увидев, что я беру у всех интервью, она тут же перенимает эту практику – за день она тоже проинтервьюировала всех обитателей Happy Art House’а.

История следующая: еще несколько лет назад, до прихода волонтёрских организаций, в детдоме в Павловске было 550 детей от четырёх до 18 лет с нарушениями развития, по 15 человек в группе, по одной санитарке на группу – понятно, что вся её работа сводилась к тому, чтобы дети друг друга не поубивали. Потом в Комитете по социальной политике Санкт-Петербурга было принято решение о сокращении численности проживающих, прием новых детей прекратился, наладилась ситуация с памперсами, с лекарствами. Сейчас там 395 душ – 18-летние стали уходить. А точнее – исчезать.

98% детей из таких детдомов переводят во взрослые психоневрологические интернаты. А жить в них нельзя. Там нельзя выходить за территорию, нет личного пространства, они всю жизнь едят одну и ту же ужасную еду, жизнь сводится к просмотру телевизора, люди сидят на сильных лекарствах и превращаются в амёб.

«Нам это всё не понравилось. Мы считаем, что это неправильно. Мы поставили себе цель это изменить, — говорит Валя. – Мы начали работать с теми, для кого вообще рассматривается возможность счастливого, самостоятельного будущего. Когда мы их увидели, им было по 14-15 лет. Мы были волонтёрами – гуляли с ними, рисовали, лепили. А потом им всем исполнилось по восемнадцать, и их перевели во взрослые интернаты. То есть ты  занимаешься с детьми, а потом в один прекрасный день их просто сажают в машину и увозят. Нам это как-то не понравилось.»Странно учить человека читать, если потом его переводят в психоневрологический интернат, где он забывает всёТвитнуть эту цитату

В павловском детском доме работают четыре волонтёрских организации, ребята не лишены общения. Но странно учить человека читать, если потом его переводят в психоневрологический интернат, где он за полгода забывает всё, что в него вкладывали. В общем, им это «как-то не понравилось», и они создали проект сопровождения выпускников детдомов, – организацию «Дети Павловска», – и стали заниматься детьми из Петергофа, Зеленогорска и интерната на проспекте Ветеранов.

Выпускник детского дома Вадик, взрослый человек с детской улыбкой, живет в психоневрологическом интернате. Юридически после детского дома он может жить сам – но практически кто-то должен этим заняться: оформлением документов, жильём, работой и адаптацией. «Дети Павловска» уже несколько лет занимаются судьбой Вадика и еще нескольких десятков воспитанников и выпускников павловского детдома. Рано или поздно Вадик уйдет из интерната в большой мир. У него для этого есть все шансы.

Сейчас он помогает готовить. Валя спрашивает:

— Вот овощи. Что с ними надо сделать?
— Помыть.
— А лук?
— Почистить.

Дело идет. Но чистка лука – занятие не для слабых. Вадик почистил, «как смог», — Валя довольно часто употребляет это выражение. Потому что это никакой не лагерь, а скорее семья, и, как в любой семье, здесь происходит что-то смешное. (Все счастливые семьи счастливы одинаково).

Вадик дочистил лук и спрашивает:

— Нормально?
— Ну… Он грязный. И у него корни.
— Где?
— Внизу.
— Вот здесь?
— Нет. Это верх.

Сейчас у них счастливое лето – но смена уже заканчивается.

Приходит Рустам — еще один житель психоневрологического интерната. Он спрашивает у Вали, как выглядит корюшка. Валя отвечает, что это такие маленькие рыбки.

— Слушай, Валя, а корюшка умная?
— Нет, Рустамка. А почему ты решил?
— Ну вот акула умная, она живет в теплом море. А корюшка – глупая, маленькая и живет в холодной воде.

У Рустама появляется еще одна мысль:

— Валя, а акулу в магазине можно купить?
— Ну можно, если поискать.
— А она мертвая продается?
— А ты хочешь живую?

Вопрос Рустама характерен: кто его знает, как там, в большом мире – а вдруг так зайдешь в магазин, а там акулы живые продаются?

Он озадачен и спустя какое-то время задаёт Вале совсем другой вопрос:

— А вот если я женюсь на девушке, а она меня разведёт, а я не хочу разводиться – что же тогда делать?

Рустам сварил на завтрак кашу. Она была слишком сладкая, но её можно было есть. Потому что до этого он сварил уже пятьдесят каш.

Но были у «Детей Павловска» и более серьезные достижения. Мальчик Володя при их поддержке получил полагающуюся ему от государства квартиру, сейчас делает там ремонт, живет самостоятельно. Он работает дворником в детском саду в Купчине.Мальчик Володя получил полагающуюся ему от государства квартиру, живет самостоятельно, работает дворникомТвитнуть эту цитату

С девушкой Валей волонтёры работают уже пять лет. Она жила после интерната с бабушкой, потом устроилась диспетчером в такси и месяцев восемь назад сняла квартиру.

Другая девушка, Алена, ей 23 года, занимается в мастерских, учится шить. У неё спинномозговая грыжа, она передвигается на ходунках. Добились смены диагноза – суды, комиссии – и инвалидности 1-й группы, но с правом работы. Такое бывает очень редко. Она получает хорошую пенсию и может себе позволить ездить в социальном такси на занятия.

Сережа – называющий себя теперь Сергей Сергеевич – тоже получил с помощью «Детей Павловска» свою квартиру, он её сдает и получает 16 тысяч рублей в месяц на карточку. Он умеет ездить сам по городу, покупать еду, готовить, умеет обращаться в разные службы – он может жить один, но боится. Возможно, в этом году лагерь позволит ему выйти за пределы своего страха. Пока Сережа живет в психоневрологическом интернате в Петергофе.

Все остальные ребята будут жить не одни, а с волонтёрами. Большая часть ребят никогда не смогут жить самостоятельно, им нужно поддержанное проживание – это очень большой и очень дорогой проект, который предполагает индивидуальную поддержку каждого из ребят: ежедневную или по необходимости. Летний лагерь – одна его часть, нацеленная на обучение  ребят нормальной человеческой жизни. Он проходит уже второй год с большим успехом – после месяца на даче в такой «семье» ребята лучше себя чувствуют, а некоторым удаётся выбраться из их тюрьмы (я имею в виду интернат, который от тюрьмы не сильно отличается).

Входит Лиза, взволнованная:

— Представляешь, Мурзик в раковине сидит!

Лиза не знает, что делать в такой непростой ситуации. Опять буквально.

— Ну выгони его.

За Лизой ухлёстывает Вадик – называет её «куколка моя». Лиза знает, что она ему нравится, и кокетничает в сельском духе – заставляет его вместо себя мыть посуду, а сама командует: «Мой, мой, чтобы чисто было».

Комнат в доме семь – есть гостиная, кухня, ребята спят по двое-трое в комнатах, которые по привычке называют палатами, есть комнаты для мальчиков и для девочек. Лиза с Вадиком все время что-то обсуждают, до меня доносится, как он говорит: «Но я мальчик, извини. И я сплю с мальчиками. Был бы я девочкой, спал бы с девочками». Такие вот у них представления о правильном сне. Лиза за словом в карман не лезет: «А я одна сплю, и мне не скучно».

Вадик пытается её приобнять со словами: «Лизочка, девочка моя, никому тебя не отдам».

Меня пронзила эта история – зарождающаяся любовь двух умственно отсталых детдомовцев. Я явно чего-то другого ожидала.

Если честно, я боялась ехать даже в этот «счастливый дом искусства». Я никогда детдомовских-то не видела.

«Я тоже, когда пришла в первый раз в детский дом, застала банный день, когда толпа голых девочек-дэцэпэшниц по какому-то там кафелю пыталась передвигаться. Меня трясло. Я есть не могла. Но через три дня это прошло. Всё дело в незнании. У людей две реакции — отстранение и жалость. Вот моя тетя просила убрать даже их фотографии, пока не познакомилась с ними: “Не могу смотреть, они несчастные”. А ты посмотри на них — они несчастные?» — спрашивает Валя.

Здесь, в летнем лагере, работают с самыми сильными. То есть все, кто здесь живут, смогут потом самостоятельно жить и работать, пусть и при некоторой поддержке волонтёров. Те, кто остались в детском доме, — для них возможность такого будущего не рассматривается. Они там руки свои кусают и уши себе отрывают. С ними работают фонд «Перспектива», «Корпус милосердия» — но им скорее просто нужна любовь, чтобы кто-то был рядом. Не ставится задача обучить их жить. Усыновления случаются редко и в основном волонтёрами. Они навещают их, общаются, а когда понимают, что расставаться больше нету сил — берут к себе. Берут самых тяжелых — и пока никто не возвращал. Поработаешь с этими детьми — и уже не так страшно.

«Вы бы видели этих детей до и после усыновления… Одного мальчика из этого детдома с синдромом Дауна еще до закона Димы Яковлева успели усыновить американцы, — рассказывает Валя. — У многих ребят есть родственники, но они, как правило, их не навещают. Но это всегда трагедия — ты же не можешь забыть, что когда-то отдал ребенка в детдом. И вот сорокалетняя женщина ревёт, когда говоришь, что у вас есть дочка, ей шестнадцать лет, она такая хорошая, может, вы будете общаться, мы поможем… Но, как правило, они потом не общаются, пытаются, но не могут. Не приезжают даже навестить. У одного из ребят была такая история — он спрашивал: “А почему от меня отказались? Я бы хотел найти свою семью. Может быть, я сейчас им понравлюсь”. Мы нашли его бабушку, написали ей, ждем ответа. Его мама эмигрировала в Германию в 90-х, и недавно мы узнали, что она подписалась на Instagram “Детей Павловска”, но на связь она не выходит. Парню мы пока ничего не говорим.»
А почему от меня отказались? Я бы хотел найти свою семью. Может быть, я сейчас им понравлюсьТвитнуть эту цитату

У Лизы «абсолютно прекрасная», по словам Вали, мама, но она отказалась от неё еще в роддоме из-за диагноза. Вадим – сирота, родители-алкоголики умерли. У Рустама была большая любящая семья. Когда ему было семь, родители погибли, всех его братьев и сестер разобрали родственники, а Рустама с его диагнозом отправили в детдом. У него есть сестра, но она всё больше интересуется, когда он получит квартиру, и какая у Рустама пенсия. Разные тяжёлые судьбы.

«Сережа тут ведет себя совсем иначе, чем в интернате. Он здесь вертится, как юла. Я без него, как без рук — он очень помогает. Тут была история — в интернате он поссорился с санитаром, и его взяли да перевели в Кащенко. Мы узнали об этом, когда он уже сколько-то дней там пробыл. Обратились к юристам и доказали, что причин не было его туда переводить. Но ему там выписали таблетки и сказали, чтобы он их и в интернате пил. Я приезжаю к нему в интернат — а он не то что не улыбается, он вообще ничего не понимает, что я говорю! — рассказывает Валя. — Сейчас он таблетки не пьет, пришёл в норму, недавно он нашел работу — печь капкейки. Правда, там что-то не заладилось, будем ему сейчас другую работу искать.»

***

Я вот боялась, что вам будет не интересно читать этот репортаж, потому что он про нормальную жизнь. Но у нас-то с вами этой нормальной жизни… Но я не буду обращаться к нашему общему чувству вины перед обездоленными. Я буду обращаться к той власти над миром, которая есть у каждого из нас.

Они там в Happy Art House читают книжку. У них есть такой план на день, и в нем значится: прочитать главу из книжки «Молли Мун и волшебная книга гипноза» – о девочке, которая жила в приюте, нашла книгу про гипноз и загипнотизировала всех, чтобы её выпустили и дали ей работу. В книжке она стала звездой мюзикла.

А воспитанник детдома в Павловске Сережа, он же Сергей Сергеевич, недавно, несмотря на вторую группу инвалидности, был признан военкоматом ограниченно годным к военной службе. То есть, если будет война, он будет нас защищать.

Мы вот так говорим: «воспитанники детдома». Мы ведь с вами добрые образованные люди. Мы, с нашим культом детства, с нашими благотворительными ярмарками, с нашими упитанными детишками, не должны просто писать «воспитанники детдома».

Мы должны признать очевидное – есть ад на земле, страшный грех человечества, и это детские дома. И есть рай – когда тебе помогают, когда тебя понимают, когда тебя вкусно кормят, когда ты каждый день узнаёшь что-то новое, когда у тебя возникают привязанности. Когда ты понимаешь, что тебя не оставят.Мы должны признать очевидное – есть ад на земле, страшный грех человечества, и это детские дома.Твитнуть эту цитату

В следующую смену должны приехать дети из закрытого отделения, куда их когда-то определили из-за особенностей поведения. Они тоже смогут когда-нибудь жить вне интерната при поддержке волонтёров. В эту смену приедут девочка-колясочница Соня и очень хромой парень Игорь, который не может сам долго ходить. В интернате, где они живут, их даже по территории погулять не выпускают. А там, в Агалатове, большой участок, лужайка, вокруг деревья.

Дайте денег.

P.S. В данный момент полторы смены лагеря находятся под угрозой из-за недостаточного финансирования. В лагерь не смогут поехать: Дима, Аня, Никита, Артём, а Соне, Рустаму, Сереже, Игорю, Саше, Вале придётся уехать раньше.

Нужно 520 682 рублей на аренду дома, зарплаты специалистам, находящимся в лагере постоянно, продукты, хозтовары, бензин, материалы для творчества, оплату проезда волонтёрам. Только на аренду дома на  два месяца требуется 100 000 рублей.  Коммунальные платежи – это еще 10 тысяч. Продукты и хозтовары на день — три тысячи. Оплата одной поездки репетитора к ребятам — 180 рублей.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

Сделать пожертвование

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!