«Такая роль в классе — мальчик для битья»

Маша, 17 лет

Иллюстрация: Анна Иткина

Первый раз меня травили в классе третьем, наверное. Меня попросили спеть на одном из школьных концертов, я согласилась, всем понравилось, и я стала постоянно выступать. Но были у меня одноклассницы, которые не очень-то радовались, что я на сцене, видите ли, пою, а они не поют. Одна девочка собрала других, и они стали писать про меня пошлые стишки с упоминанием каких-то знакомых мальчиков. Я тогда еще особо не понимала смысл этих стишков, только понимала, что гадость какая-то, но они мне сказали, что если я покажу родителям, то у меня будут проблемы. Поэтому дома я их спрятала. Мама нашла, пошла разбираться с завучами. Что сделали завучи? «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, до свидания». Только вот после этого одноклассницы обозлились не на шутку. В школу тогда всех водили няни или бабушки, которые своим детям говорили, чтобы со мной не общались. Эти няни запрещали мне приближаться к их детям, а им — общаться со мной.

Ситуация вылилась в нечто вроде бойкота. Со мной общались два человека, остальные игнорировали. Бывало, что пройдут мимо, — вещи с парты сбросят, заденут плечом. Однажды, когда я входила в класс, парень пробежал, толкнул меня, я пролетела под двумя партами, головой обо что-то треснулась, а все только угорали. Учительница сказала, что аккуратнее надо быть и бегать не надо. А маме я ничего не говорила, не жаловалась. Не знаю почему.

Когда я в конце четвертого класса, наконец, сказала маме, что устала от такого отношения и что хочу сменить школу, она сказала мне, что это идет от нянечек и бабушек, которые водят детей в школу. А вот начнут дети сами в школу ходить, и у них мозги на место встанут. Так и случилось. Пришлось перетерпеть два года, а потом мои одноклассники стали более или менее адекватными, мы даже с большинством как-то общались в компаниях.

После восьмого класса я перешла в новую школу, для меня контраст был страшный, ведь в той старой школе еще и с учителями жуть творилась. У учительницы по русскому и литературе главное хобби было — опустить кого-то в грязь, она просто обожала, когда кто-то какую-то ошибку совершил, а она над ним измывается.

В новой школе у нас такого нет и, кажется, не предвидится. У нас негласно существует толерантность ко всему и вся. Люди могут открыто заявлять о своей ориентации, никакой фэтфобии, лукизма и прочего я не встречала. Все как-то уважают друг друга, что ли.

Мария Завалишина, психолог, специалист по групповой работе с подростками

Травля — феномен системный. Несмотря на то что есть жертва и преследователь, эти роли не закреплены, преследователь может стать жертвой, наблюдателем, и наоборот.

Мне как специалисту интересно наблюдать за преследователем. Обычно ты начинаешь реагировать по-человечески: заступаться за жертву, останавливать процесс. В 99% случаев это усугубляет ситуацию. Преследователи так действуют не потому, что они плохие, а потому, что они оберегают и защищают что-то. Ну, условно: есть какие-то нормальные парни, и появляется кто-то, кто эту систему нарушает: например, дурно одет или дурно пахнет и тем самым нарушает эмоциональный комфорт. Травля начинается в тот момент, когда преследователь решает оберегать свою систему.

Иллюстрация: Рита Черепанова

Мне кажется, важно сначала выяснить у преследователей, что происходит, что именно они защищают, что жертва делает не так, и почему они выбрали ее объектом своего внимания. А еще нужно разговаривать с жертвой, чтобы попробовать себя в роли переводчика — рассказать о том, что ребят беспокоит, попытаться бы с ними искать какие-то пути выхода. Но совершенно точно нельзя гнобить ни преследователей, ни жертву.

Ключевой момент в ситуации травли — не пытаться выступать судьей, не выяснять кто прав, кто виноват. Насилие нужно остановить, но максимально безоценочно. Я бы начала расспрашивать, чем задет обидчик, какие действия заставили его ударить, например. Важно не выносить суждений: иногда кажется, что все понятно, и что ты видишь лучше, чем дети, но это не так. И, конечно, важно, чтобы родители в какой-то степени тоже включались в диалог.

Николай, 16 лет

Иллюстрация: Анна Иткина

Буллинг — это когда напрямую идет открытый конфликт. Должен быть один задира и шестерки, которые просто не хотят оказаться на месте жертвы.

Как только я попал в детский сад, со мной это сразу и произошло. Меня просто травили, кидали в меня столы, я был совершенно беспомощный. Не знаю, почему жертвой оказался я. Я был немного больше других детей и по-другому себя вел, разговаривал. Отец мне говорил, что я должен быть сильным, что мужчины не плачут и что если я дам слабину, то все это поймут и будут еще сильнее подначивать. А воспитатели ничего не могли сделать. Все происходило в тихий час, когда не было воспитательницы.

В школе с первого по пятый класс у меня были те же проблемы. Я не особо находил контакт с людьми. Пинали меня всячески. Ну и моральное давление было. Типа, вот я, и вокруг меня образуется круг из людей, и меня начинают всячески обзывать. «Бугай», «бешеный»… То есть физического контакта нету, но уйти нельзя.

За свою жизнь я сменил четыре школы, но с первого по пятый класс учился в одной, потому что родители меня не слышали, и учителя тоже никак не реагировали.

В последней школе все сейчас бесконфликтно. Правда, когда я только пришел туда, тоже было «бугай», потому что я был больше других, постоянно невпопад говорил, челка была дурацкая и засаленная. Так продолжалось где-то год, и со мной почти никто не общался. Человек чувствует себя приниженным, когда его травят, это такая социальная роль в классе — мальчик для битья. Но при бойкоте — никакой социальной роли, вообще теряешь какую-либо роль в обществе. Мы с мамой даже ходили к психологу. Мама после этого стала лучше меня слышать, но для этого потребовалось три похода.

Однажды меня вызвали к директору за порчу имущества школы. Я дверь выбил, потому что меня заперли в классе. И к директору вызвали меня, а не тех, кто меня запер. Тогда она попросила сознаться в том, что я сделал, или она вызовет родителей. Я сознался.

Иногда я получаю радость от человеческих страданий. Наша замдиректора пыталась выпереть меня из школы за диван, который я нечаянно сломал. Когда она начала сравнивать нашу школу с государством, то я начал катить на нее бочку. Она рассвирепела, у нее прямо покраснело лицо. Тут я подумал, что это мой шанс. Я ей кидал факты в лицо, она их проглатывала. Я хотел, чтобы она поняла, что сила на моей стороне, и что сейчас ученики прислушиваются ко мне. Ведь она реально хочет выгнать из школы половину учеников просто из-за того, что они не поддаются ее видению школьной жизни.

В роли задиры я сам никогда не оказывался. Я считаю глупым самоутверждаться за счет других. Сейчас, когда я вижу буллинг в адрес кого-то, то пресекаю его. Если я вижу, что что-то начинается, то я подхожу и спрашиваю, в чем проблема.

Арсений Павловский, психолог, психотерапевт, социальный работник

Часто бывает, что учителям сложно разобраться в ситуации, потому что они видят вершину айсберга, часть событий. Например, учитель входит в класс, видит, что все готовы к уроку, а у одного ученика вещи разбросаны. Его начинают ругать, а может быть этот ученик травле и подвергается. Получается, что учитель к этой травле подключается. Здесь главная рекомендация — избегать однозначных оценок, задуматься, нет ли у ученика каких-то определенных рисков. Он может быть новеньким, отличаться от класса, быть стеснительным.

Еще один деструктивный вариант — когда учителя говорят: «Нехорошо, что над ним издеваются, но ведь он ведет себя странно, надо ему что-то с этим делать». Такому ученику рекомендуется индивидуальная работа с психологом, его направляют на консультации, но это лишь усиливает травлю. И для самой жертвы это может быть дополнительным ударом: человек сам может начать думать, что он какой-то ненормальный.

Еще одна ошибка — резко начать наказывать тех, кто травит. Ведь преследователи могут обвинить жертву в том, что их наказали. Исключение — случаи, когда учитель является непосредственным свидетелем.

В системе «жертва и преследователь» большая часть класса обычно не участвует, но молчит, потому что боится. Надо, чтобы у этого большинства появился голос, чтобы они могли открыто высказаться о том, что против травли. Надо просто затеять разговор об этом на классном часе, поговорить с учениками индивидуально, чтобы понять, кто что думает. Часто бывает, что большинству не нравится, что происходит. Как правило, после того как голос большинства прозвучит, травля резко прекращается.

Дети часто скрывают от родителей факт травли. По разным причинам: боятся наказания, боятся выглядеть слабыми, боятся, что родители побегут в школу и станет еще хуже. Поэтому родителям следует обращать внимание на признаки любого неблагополучия: ребенок резко перестает хотеть ходить в школу, у него пропадают вещи, с одеждой что-то происходит, он что-то постоянно теряет, перестал заниматься своими любимыми делами. В данной ситуации и родителям, и учителям важно озаботиться тем, чтобы подросток чувствовал, что он контролирует ситуацию и может на нее влиять. Поэтому надо согласовывать с ним все свои действия.

Таня, 17 лет

Иллюстрация: Анна Иткина

Физическое воздействие намного проще переносить, чем моральное. Были случаи, когда со мной не разговаривали и убегали от меня. Мои подруги могли сбежать, пока я фотографировала что-то. Или мы договариваемся встретиться, я прихожу, а они не отвечают на телефон, и их нет на месте встречи. Я могла долго стоять и ждать, а потом они звонят и говорят, что уже ушли. Когда мы встречаемся сейчас, мы общаемся, как будто ничего не было, я не знаю, что в этот момент думать.

Я стараюсь никогда не делать так, как они со мной, и если мы, моя компания, не хотим с кем-то гулять, и кто-то предлагает убегать, я говорю: «Стоп. Либо мы сейчас всё говорим в лицо, либо тусуем вместе». Потому что гораздо тяжелее не понимать, что происходит.

В четвертом классе у нас была история: мой друг Петя был всегда большой, сидел на последней парте и шутил тупые шутки. Никто особенно с ним не дружил, но он был наш одноклассник, а это значит — мы за него горой. Как-то он стоял около столовой, к нему подошел чувак на год младше и сказал ему что-то обидное. Петя пошел за этим мальчиком, чтобы узнать, почему тот его так назвал, он хотел просто разобраться. Мальчик убежал вперед и оказался выше Пети на лестнице. И вдруг плюнул на него.

В итоге мы все вышли на улицу, на огромную футбольную площадку, — там были этот чувак и Петя, мы хотели помочь разобраться. И вдруг появился папа этого маленького мальчика, взял Петю за шкирку, поднял и кинул об лед. Это был полный пипец. Я подошла к этому папе и начала что-то пищать от страха, настолько меня это выморозило. Папаша понял, что он переборщил, что-то буркнул и ушел. Я не помню, как это разрешилось, но дальше весь наш класс всегда смотрел с презрением на этого мальчика, но при этом ничего больше мы не делали ему. Думаю, что ему было нелегко какое-то время, ведь бойкот со стороны старших — это тоже моральное воздействие. Надеюсь, он больше так не делал.

Александра Бочавер, группа «Исследования современного детства» Института образования ВШЭ, направление «Перекресток» ГППЦ ДОгМ

Травля нужна, чтобы установить статус внутри любой группы, сформированной на основе внешних неважных признаков. Это, например, класс, в который дети попадают по возрасту, армейское подразделение, в которое всех забрили из разных мест. Люди не выбирали эту компанию, и когда им нужно выяснить свои статусные положения, но это не получается на основе каких-то социально приемлемых способов, травля работает, как инструмент унижения кого-нибудь, за счет которого можно повысить статус остальным. Травля говорит о высоком напряжении в группе и о том, что это единственный или основной приемлемый для большинства участников способ справиться со своей тревогой, напряжением, агрессивностью.

При этом травля — такая особенная ситуация, о которой не очень принято говорить, она довольно стыдная — и для преследователя, который понимает, что это нехорошо, и для свидетеля, который не вмешивается, и для жертвы, которая оказывается в унизительной позиции. Свидетели могут пытаться поддержать жертву или подспудно помогать агрессору, смеяться его шуткам, поэтому как раз важно работать со всем сообществом.

Самый универсальный совет родителям — сохранять доверительные отношения со своим ребенком, знать, что с ним происходит, с чего это он вдруг потерял интерес к учебе. Идеальная ситуация — альянс учителя с родителем, но в сегодняшней школе очень много жалоб на это, не только в контексте травли, но и вообще. Очень много напряженности, агрессии между родителями и учителями.

В школах есть три способа работы. В основном в зоне психотерапии оказывается как раз ребенок, которого травят, жертва. Часто оказывается, что этот ребенок не уверен в себе, уязвим, со стрессовыми ситуациями в семье, и эта уязвимость провоцирует остальных. Тогда ведется работа с повышением его социальных навыков, его устойчивости, уверенности, очень важную роль играет его чувство успешности.

Иллюстрация: Рита Черепанова

Бывает, что учитель берется за какой-то конкретный конфликт и пытается наладить отношения преследователя и жертвы, хотя по факту в этом нет ничего личного: скажем, если удалить кого-то из них из класса, то кто-то третий займет его место, и динамика будет продолжаться. В таком случае в паре работают на снижение агрессивности и на принятие этой своей агрессивности, на какие-то более персональные отношения между жертвой и преследователем.

Самый же эффективный способ — работа с классом или целой школой, потому что если дети выбирают такие вертикальные отношения (унизить кого-то, чтобы повысить свой статус), то скорее всего они видят это в школе или дома. Учителя часто вольно или невольно усиливают эту травлю, назначая кого-то виновником неудачи учебных процессов. Задача сопровождения класса в данном случае — предложить им другой формат общения, в котором есть ценность понимания, взаимоуважения, когда ученики перестают воспринимать других как функции для отрабатывания своей самооценки, а видят в другом человеке интерес, потенциальную возможность чему-то научиться.

Есть, например, такая известная программа норвежца Дэна Ольвиуса, в рамках которой всех работающих в школе взрослых (вплоть до поварих) обучают уважительным отношениям между собой и детьми и объясняют, как вести себя в случаях, когда они сталкиваются с травлей — агрессией за счет разницы в статусе. Этим травля и отличается от конфликта, — в конфликте разная вероятность, кто победит, а в травле всегда предсказуемо, что одна сторона сильнее (физически, психологически или статусно). Эта программа была в свое время очень успешна, и в ряде стран работает до сих пор. К сожалению, в российских школах идея уважительных отношений с детьми не слишком популярна, поэтому важно доносить ее до учителей и администрации.

Подростки, которые согласились нам рассказать о своих проблемах, смогли вовремя получить помощь. Однако гораздо больше в нашей стране детей, которым либо некуда обратиться в подобной ситуации, либо им просто стыдно. Фонд «Твоя территория» помогает запуганным и несчастным детям по почте или в чате. Доступность и анонимность — то, что больше всего нужно подросткам. Одно ваше небольшое пожертвование фонду «Твоя территория» поможет одному подростку научиться справляться с травлей в школе, не отчаяться и не покончить с собой. Собранные средства идут на работу персонала, обучение новых сотрудников, для работы ночной смены.