Вокруг Золотой Горы в Челябинске ходит много историй — богатое месторождение начали разрабатывать в XIX веке, золото там добывали и промышленники, и частные старатели. К 1930-м шахты уже закрыли — месторождение отработало свое. Рассказывают, что после войны, вернувшись домой, двое братьев Надымовых решили ночью открыть старую шахту. Один брат спустил другого в шахту, но тот тут же дернул за веревку, чтобы его подняли. На поверхности он рассказал, что шахта заполнена трупами. Надымовы молчали сорок с лишним лет, а в 1988-м пришли в редакцию газеты «Челябинский рабочий». По другой версии, эту же историю редакции рассказал старатель Юрий Герасимов, который нашел захоронение еще ребенком.

В 1989-м начались раскопки: сначала вывезли весь мусор (жители соседнего поселка Шершни пасли на пустыре коров, а потом использовали его как свалку), буром нашли 11 шахт, из них в десяти обнаружили костные останки, собрали команду археологов и вскрыли шахту номер пять. За два сезона археологи углубились в шахту на пять метров, достали, по подсчетам участника экспедиции, историка Сергея Потапова, чуть больше пятисот человек. В карманах людей, найденных в верхнем слое, нашли справки об аресте, датированные декабрем 1937-январем 1938 года: «В каждом слое лежали по 100-110 человек. Один слой — примерно сорок сантиметров: кости и шлак, которым засыпали тела. А глубина шахты — 56 метров». Потапов ссылается на документы треста «Миассзолото», с которыми ему тогда же удалось ознакомиться: в сентябре 1937-го геологи провели разведку шахт по просьбе треста и выдали заключение, что разрабатывать шахты смысла нет. Следовательно, тогда шахты были пустыми, и, по мнению Потапова, расстреливать на Золотой Горе начали не раньше октября. За четыре месяца пятидесятиметровую шахту доверху заполнили телами. На черепах, рассказывает Потапов, были характерные пулевые отверстия, некоторые были раздроблены ударом винтовочного приклада.

Карта «Золотой горы» № 697-14 с указанием мест захоронения расстрелянных в 1937-1938 гг.Фото: из фонда Центра историко-культурного наследия Челябинска

Потапов рассказывает, что не все тогда поддерживали раскопки и давление на археологов было «неслабым»: «К нам на раскоп приходили начальники областного управления КГБ. Один пришел и говорит: “Вы что творите, это же умершие от чумы и холеры”. Ну, мы в областной эпидстанции взяли справку, что в это время эпидемий не было. Еще к нам регулярно приходили сотрудники КГБ: мы спускаемся в раскоп, а они снимают каждое наше движение. Дескать, вот вам, голубчики. Вот чуть-чуть режим изменится, и где вы у нас будете? Мой телефон прослушивался, а на выходных его просто отключали. Я уверен был, что мы живыми отсюда не уйдем, и тогда в нас просто взыграло отчаяние: хотелось это дело до конца довести, несмотря ни на что».

Череп с пулевым отверстием

Людей, по словам Потапова, находили очень разных: «Были и крестьяне в лаптях, и командиры Красной армии в командирских шинелях, и люди с увечьями. Находили костыли, чашки, мундштуки… Из находок мы устроили выставку в музее, туда выстроилась огромная очередь, а музейщики нам потом рассказывали, что у них впервые окупились затраты. Большую часть останков мы сдали на экспертизу, нам составили возрастной срез (от 12-летнего подростка до глубокого старика), определили, что 25% составляют женщины, есть инвалиды…» Но материалы экспертизы не сохранились — Потапов рассказывает, что на него с коллегами было совершено два нападения и все документы, которые относились к захоронению, украли.

Сентябрь 1989 года. Перезахоронение на Золотой гореФото: из фонда Центра историко-культурного наследия Челябинска

Найденные останки в том же году перезахоронили рядом с шахтой, и на Золотую Гору сразу потянулись люди, потерявшие близких в годы Большого террора: стали ставить таблички, кресты, памятные знаки. Они посчитали, что их близкие лежат именно там, хотя документальных подтверждений этому часто нет: необходимые изыскания в архивах не проводились, а часть документов по-прежнему находится в архивах ФСБ и потому недоступна. Обычно считается, что на Золотой Горе лежат 11 592 человека — именно столько жителей Челябинской области было расстреляно в годы Большого террора. Но тогда она включала в себя и Курганскую область тоже, а значит, арестованных в Кургане и ближних территориях пришлось бы отвозить больше чем за 200 километров, чтобы закопать на Золотой Горе.

Раиса КомароваФото: Анастасия Платонова

Отец Раисы Комаровой, Иван Афанасьевич Комаров, тоже был арестован в годы Большого террора: «Жили мы в Челябинске, когда его арестовали, мне было шесть месяцев. Мама рассказывала, что пришли ночью, все перевернули, забрали отца. В 1956-м нам пришел документ, что папа погиб в 1942 году от стенокардии сердца в каких-то лагерях. Об аресте отца мать вообще не рассказывала никогда, сказала только перед самой смертью, когда уже плохо себя чувствовала».

Из тринадцати детей одна Раиса дожила до 1989 года, когда нашли Золотую Гору. А в 1991 году она получила личное дело своего отца, нашла там акт о расстреле от 14 декабря 1937 года. Раиса Ивановна пошла на Золотую Гору — там, как она считает, и лежит ее отец. Раскопки на Золотой Горе закончились годом раньше — иссякли деньги и ресурсы, Потапов с коллегами законсервировали раскоп, надеясь, что потом «придут более умные и богатые специалисты».

Работы на Золотой Горе были частью общего движения по поиску мест массовых захоронений, которое сформировалось в 1980-е годы. «Необходимо понимать, что Большой террор породил смерть, растянутую на десятилетия: людей арестовывали, и они просто исчезали. Семья, конечно, понимала, что их близкий погиб, но при этом не знала, где, когда, от чего — можно даже сказать, что смерти не было и человек продолжал находиться между живыми и мертвыми, — рассказывает Ирина Флиге, руководитель Научно-информационного центра “Мемориал”. — Когда стали приходить реальные справки о смерти, тогда происходила как бы вторая смерть — вот сейчас эти люди наконец реально умерли — и эта вторая смерть породила поиск могилы, желание похоронить человека. Так сложилась формула поиска конца 80-х — начала 90-х “Где могилы наших отцов?”, которая была подхвачена обществом».

4 сентября 1993 г. Родственники погибших, пришедшие на место захороненияФото: Борис Клипиницер/ТАСС

За 90-е годы было найдено порядка 120 мест массовых захоронений периода Большого террора, но, считает Флиге, стало ясно, что поиск могил каждого расстрелянного невозможен из-за отсутствия документов и технологий: «И постепенно запрос на поименный поиск — поиск захоронений конкретных людей — сменился на поиск мест, где захоронены жертвы. А жертвы в массовом сознании выражаются в численном эквиваленте и остаются лежать в безымянных могилах».

В декабре 2009 года на Седанкинском перевале близ Владивостока строители прокладывали дорогу к саммиту АТЭС и наткнулись на человеческие кости. Это повторилось в апреле 2010, тогда работы на участке остановили, созвали волонтеров и стали раскапывать вручную. Участник раскопок, Ярослав, вспоминает: «Если на том месте походить по весне-лету, то видно, как земля осыпается и выступают кости. Мы тогда вскрыли несколько длинных траншей, метров по 30-40, и отдельные ямы. Людей пересчитывали  по черепам. Было несколько ям, где были явно азиаты, при них личные вещи: весы для опиума, маджонг, словари русско-китайские. Нас и так подгоняли: мол, давайте быстрей-быстрей, стройка федеральная, а как только мы азиатов нашли, налетела городская администрация, мол, ни в коем случае нельзя это выносить, приедут японцы-китайцы, стройка остановится…»

Альфред Татарчук, бывший замглавы Владивостока, в разговоре с ТД не подтвердил, что при раскопках были найдены иностранные граждане, но в России есть массовые захоронения, где это не вызывает сомнений. На подмосковной Коммунарке лежит, в частности, высшее руководство Монголии, финский депутат Эдвард Гюллинг, латышский офицер Отто Зелтиньш, венгерский политик Бела Кун и другие. В последние годы Коммунарку активно исследуют, но пока наземными методами: в частности, исследователи сравнили ряд аэрофотоснимков. В результате удалось установить границы полигона, доказать, что на месте расстрельных ям специально сажали деревья, чтобы скрыть следы преступления. Кроме того, были уточнены контуры ям — ямы готовились под определенную партию людей, численность которой была известна заранее. Сравнив ямы разной площади и сверившись с документами, можно определить, кто из расстрелянных где захоронен. Сейчас обсуждается перспектива раскопок– единого мнения на этот счет в научном сообществе пока нет, но, как бы то ни было, работы на полигоне не возможны без разрешения РПЦ, которой и принадлежит земля, где находится полигон. Настоятель храма Святых Новомучеников и Исповедников Российских отец Ермоген не уверен в необходимости раскопок: «Полигон представляет собой ценность (для нашей истории, для нашей страны) в том виде, в котором находится сейчас. Если будет проведена эксгумация, то будет утрачен сам памятник, так как захоронение просто перестанет существовать».

Во Владивостоке проведенные раскопки действительно привели к тому, что захоронение на Седанкинском перевале в прежнем виде существовать перестало — на участке 200 на 150 метров нашли 495 человек (пересчитывали по черепам), материалы отдали на экспертизу, которая подтвердила, что люди были расстреляны более пятидесяти лет назад. Третьего ноября 2010 года состоялось перезахоронение — останки почти полусотни человек ссыпали в 56 гробов и похоронили на Лесном кладбище.

Военные моряки и сотрудники кладбища закапывают братскую могилу на 7-м участке Лесного кладбища во Владивостоке во время церемонии перезахоронения останков жертв политических репрессий, найденных при строительстве дороги «п. Новый-Де-Фриз-Седанка-Патрокл»Фото: Виталий Аньков/РИА Новости

Во Владивостоке есть несколько мест захоронений репрессированных, по данным краеведа Валерия Маркова, одно находится справа от Проспекта 100-летия Владивостока, в районе улицы Лесной — его Маркову летом 1988 года показал полковник КГБ Юрий Туманов. Сейчас на месте захоронения стоят жилые дома. По сведениям Маркова, могила Осипа Мандельштама, погибшего в 1938 году во владивостокском лагере, также может быть застроена.

Случаи, когда на местах, известных как места захоронения, прокладывают дороги, строят дома, и память о могилах жертв террора стирается, по мнению Флиге, довольно часты. Кроме того, когда захоронение все-таки обнаруживается, зачастую работы ведутся неграмотно — извлекаются все останки только с целью пересчитать людей по черепам и доказать массовость захоронения: «Это приводит к безвозвратной потере информации, которая могла бы быть использована для идентификации захороненных (персональной или хотя бы групповой) — уничтожается целостность костяка, фрагменты предметного ряда, одежды, нарушаются слои», — считает Флиге.

Кроме того, остаются недоступными архивы, а ФСБ продолжает манипулировать данными. Так УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области не раз заявляло, что жертвы политических репрессий в 30-40-е годы захоранивались на Левашовской пустоши. Захоронение в Левашове действительно существует, но захоронено 19 450 человек. При этом с 1937 по 1954 год в Ленинграде и Ленинградской области, по данным УФСБ, было расстреляно 46 771 человек. Следовательно, Левашово не может быть единственным местом захоронения, но другие места остаются неизвестными.

Мемориальное кладбище «Левашовская пустошь» в Санкт-ПетербургеФото: Сергей Ермохин/РИА Новости

Прецеденты грамотной работы с местами массового захоронения есть на постсоветском пространстве. В 1995-м неподалеку от Вильнюса, на территории дворца спорта и культуры МВД, нашли захоронение расстрелянных — всего были обнаружены 724 тела. Тела располагались в несколько слоев, пересыпанных известью. По архивным документам был установлен пофамильный список расстрелянных, который публиковали в газетах, чтобы найти родственников. Тогда же провели эксгумацию и ряд экспертиз, останки перезахоронили в колумбарии. В результате 66 человек были персонифицированы с помощью генетической экспертизы и фотомоделирования.

Руководитель научно-информационного центра «Мемориал» Ирина ФлигеФото: Евгений Биятов/РИА Новости

С местами захоронения в России также можно работать по схожему принципу, считает Флиге: «В российском обществе существует миф о дорогой, медленной и потому невозможной генетической экспертизе. Но это совершенно не так — антропология развивается с огромной скоростью. Уже сегодня антрополог может собрать останки по комплектам (что очень важно для мест массовых захоронений), определить пол, возраст, составить портрет человека. Затем нужно взять пробы на генетическую экспертизу, создать банк данных, в котором потомки, также пройдя генетическую экспертизу, и смогут найти своего родственника. Так люди обретут наконец и имя, и лицо».

Подобный опыт есть и в Польше — там с 2012 года работают над созданием «Польской генетической базы жертв тоталитаризма» (PBGOT). Человек, чьи близкие погибли в 1939-56 годы, может написать запрос, ему вышлют пакет для взятия мазка из ротовой полости с инструкцией и анкетой. После взятия анализа пакет отправляют обратно, данные анализируются и вносятся в базу. Так уже были идентифицированы 62 человека. 

В России есть единичные случаи профессиональной эксгумации и персональной идентификации. В 1917-1921 годах узников Петропавловской крепости, как правило, расстреливали и хоронили у наружной стены крепости (Головкина бастиона). По предварительным оценкам, за этот период в крепости убиты не менее 500 человек. В годы советской власти во время работ в крепости не раз находили останки, но это замалчивалось. В 2009-13 годах археологи вскрыли 11 могильных ям и подняли 186 человек. Методом 3D-моделирования были восстановлены портреты расстрелянных, персонально идентифицировали 16 человек, в том числе, военного моряка, участника русско-японской войны Александра Рыкова, который был расстрелян в 1918 году — его смогли опознать по ампутированной ноге, гипотезу подтвердила генетическая экспертиза. Александр перезахоронил деда на Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга в семейной могиле.

В России пока нет общественного запроса на персональную идентификацию расстрелянных, считает Флиге: «Если мы поймем, что люди, расстрелянные НКВД, были убиты в результате совершенного преступления, то появится и новый криминалистический запрос — необходимо найти всех убитых и тайно захороненных, и они должны быть опознаны. Если же мы будем относиться к этим людям, как к принесенным в жертву режиму, тогда они так и останутся безымянными навсегда. В современном обществе нет консенсуса и нет ответа на вопрос, каждый ли человек имеет право на могилу».

Илья КовригинФото: Анастасия Платонова

Это подтверждает и история захоронения на Золотой Горе — в 2017 году активисты случайно узнали, что на территории захоронения собираются строить некий экспоцентр. «В июле 2017 года прошли публичные слушания, защищался проект строительства экспоцентра прямо посреди леса — формулировки были очень размытые, было неясно, что именно там собираются строить», — рассказывает Илья Ковригин, член инициативной группы.

Тогда же выяснилось, что особо охраняемой территорией является только пятачок земли, где было проведено перезахоронение, а остальные территории, в том числе десять шахт с останками, считаются просто лесом. От проекта быстро отказались, город заказал проведение экспертизы, чтобы установить границы захоронения. Экспертиза подтвердила расположение десяти шахт, но больше фактически ничего сделано не было, и город это не устроило — в конце 2018-го мэрия подала в суд на компанию, которая проводила работы.

Сейчас дорога к Золотой Горе постепенно зарастает. По сведениям местных жителей, доступ к памятному знаку на Седанкинском перевале затруднен.

За предоставленные документы и помощь в подготовке материала автор благодарит историка Сергея Потапова, НИЦ «Мемориал» и Ирину Флиге, а также Объединенный архив Челябинской области и главного археографа Галину Кибиткину.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!