Вот уже несколько лет Православная Пасха у меня, католички, начинается со звонка мусульманина Мамедова.

— Христоса воскреса! – торжественно выговаривает не слишком образованный шофер из далекого аула, — Пусть Аллах тебя бережет! Только Аллах знает, как мы тебе благодарны.

Благодарить меня не за что.

Серьезного черноглазого Башатика убила глиобластома – страшная неизлечимая опухоль, которой я не смогла помешать. Мы не смогли. Если быть точным, никто не смог. Впервые я услышала папу Мамедова по телефону, когда доктор из московской онкологической клиники велел ему позвонить мне и спросить — не найду ли я денег на повторную операцию его ребенку. Первую операцию семья оплатила сама, продав все, что стоило хоть грош.

«- Мы таджики. Наверное, не даст никто, — сказал папа
— Мне нужна фотография мальчика, — сказала я»

Это потом я привыкла к тому, что Муслим Мамедов быстро и старательно делает все, что ему прикажут, и готов умереть за своего сына. Пока он напяливал на свежесоперированное дитя аккуратную белую рубашечку и тащил его на руках в фотоателье, я открыла медицинский справочник, и прочла в нем, что мы проиграли, не начав партию. «Лечение паллиативное» — так говорилось в справочнике. Это значит – опухоль неизлечима. Нигде на свете.

В этот момент мне позвонил фотограф.

— Я ничего не понимаю, — сказал он, — что хотят эти люди? Кого снять? Тут у пацана вся башка заклеена. Как его снимать? Отец говорит, вы объясните. Я не успела сгруппироваться, и объяснила. Про рак мозга, про паллиатив, про 11 лет, про то, что партия проиграна.

— Не реви! – сказал фотограф, — Диктуй адрес. Я сейчас обработаю фотки, тебе скину! Я хорошо сниму! И денег не нужно, слышишь? Не нужно денег!

Мы пробыли вместе больше года.

Мы собрали денег сначала на операцию, а потом на паллиатив. На дорогие процедуры, которые подарили таджикскому мальчику Башату год жизни.

В начале этого года он ходил в больничную школу, и требовал, чтобы папа показывал мне его тетради. Ни одной помарки. Одни пятерки. Потом почерк стал хуже. Потом он уже не мог писать.

«В начале этого года он ходил в больничную школу, и требовал, чтобы папа показывал мне его тетради»

Но он успел научить младшего брата читать. Посмотрел салют на Красной площади. Поел мороженое на кораблике на Москве реке. Подарил мне плюшевого верблюда. Верблюд числится среди моих сокровищ…
Когда папа за неделю до смерти увозил своего мальчика домой, мы все просили у него прощения. И я, и врачи, и друзья, которых тут нашли папа и Башат. Мы просили прощения, а он все благодарил.

— Я и не думал, что нам поможет столько людей!

***

«Почему вы не помогаете своим?»

Это был, кажется, второй или третий комментарий в моем блоге под рассказом о Башате Мамедове. Потом было еще несколько. Не помню точно, может, десяток. Неприятные комментарии. Злые. В некоторых мне предлагали сдохнуть вместе с моим подопечным, и употребляли такие слова, после которых не худо бы вымыть рот с мылом.

«В некоторых мне предлагали сдохнуть вместе с моим подопечным, и употребляли такие слова, после которых не худо бы вымыть рот с мылом»

Вы все тут digital natives, жители цифрового мира. Вы знаете, как избавиться от того, что вам не нравится? Правильно. ЗАБАНИТЬ. Стереть и забанить.

Я так и сделала. А потом села думать. В основном, о том, кто такой СВОЙ.

Тот, кто одной со мной национальности? Чушь. Я – русская. Моя лучшая подруга – еврейка. Муж – армянин. Дочь, выходит, полукровка. Да кто же мне ближе, чем они?

Тот, кто говорит со мной на одном языке? Опять не выходит. Я говорю на таком русском, которого не поймут у привокзального пивного ларька, молниеносно определив мои инверсии и деепричастия как «чужие».

Тот, кто одной со мной культуры? Да бросьте. Тут все еще хуже, чем с языком.

А значит для меня, «креакла», сноба и воображалы, СВОЙ – этот тот, кто рядом. Тот, кто позвонил и попросил помочь. Вот он и есть вам и мне – свой. А вы ему – человек. БРАТ.

«СВОЙ – этот тот, кто рядом»

И фишка в том, что «в реале» людей нельзя «забанить». Какими бы геополитическими причинами не определялось присутствие черноглазых детей, плохо говорящих по-русски рядом с вами, их не получится ЗАБАНИТЬ, потому что мир сложнее интернета. А значит, жить придется с ними рядом. Вам и вашим детям. А значит, правильнее и рациональнее будет нам всем жить по НАШИМ правилам. Помогать слабому. Любить «своих». Не предавать. Не бросать в беде.

Наивно звучит? Вероятно.

Но я убеждена, что этому можно научить. Иногда – даже взрослых. Но особенно и всегда – детей.

Если не «банить», не отворачиваться от проблемы, и не считать, что это не наше дело. И помнить, что будущее, как это ни банально, растет своими корнями из настоящего.

В этом настоящем есть мои друзья, которые собирают деньги на лечение для детей из нашей бывшей большой страны. Я своими друзьями страшно горжусь.

И есть центр адаптации и обучения детей беженцев и вынужденных переселенцев комитета «Гражданское содействие».

Центр занят тем, что, как ни странно, еще важнее, чем лечение. 50 волонтеров центра работают с детьми из Чечни, Киргизии, Узбекистана, Таджикистана, Африки, Афганистана. Учат их русскому языку, и всему тому, чему вы учите ваших детей: рисовать, читать, петь, ставить спектакли в игрушечном театре. А это значит, что они делают главное – учат их, «чужих», жить рядом со «своими», любимыми и родными.

Педагоги работают бесплатно.

Если вы захотите помочь центру оплатить аренду, коммунальные платежи, чай с баранками и общественный транспорт – вы вложите свои деньги в будущее. Вероятно, это – самое выгодное вложение.

Сделать пожертвование

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!