1

В нормальном состоянии человек, например, старается доверять другим людям. В этом – доверие исключено, и в любом постороннем видишь прежде всего врага. В нормальном состоянии человек даже в ситуации конфликта сохраняет способность к поиску конструктивных вариантов решения проблемы. В этом – при первой же возможности прибегает к агрессии. В нормальном состоянии человек автономен и ориентирован на самоконтроль. В этом – заинтересован в постоянном контроле извне и при отсутствии такого контроля теряется. В нормальном состоянии человек ощущает себя частью временного потока, помнит прошлое, планирует будущее. В этом – привязан к настоящему. Горизонт его планирования – несколько недель, в лучшем случае. В этом состоянии человек не может оценить себя, не доверяет себе еще больше, чем прочим, но, парадоксальным образом, зависит от внешних оценок. «Мы» для него важнее, чем «Я». В этом состоянии человек не действует, не творит, а приспосабливается, никаких средств не гнушаясь.

«В нормальном состоянии человек ощущает себя частью временного потока, помнит прошлое, планирует будущее. В этом – привязан к настоящему»

Как будто читаешь комментарий к какому-нибудь социологическому опросу, правда? Как будто перед нами – краткое описание тех самых причин, которые порождают все беды в политике, делают возможным произвол властей и ликвидацию гражданских свобод без ощутимого сопротивления со стороны граждан.

На самом деле, это краткое описание состояния депривации, развивающегося, в частности, у детей в детских домах. Потому что люди вокруг – всегда одни и те же, и всегда – чужие, даже если добрые и чуткие (что, как мы, к сожалению, знаем, случается не всегда). Потому что просто не у кого учиться тем мелочам, которые позволяют свободно ориентироваться в обыденности и не воспринимать мир как населенные чудовищами джунгли. Неоткуда узнавать все то, что в семье ребенок узнает исподволь, сам того, может быть, не замечая. Чему родители учат, и не думая специально научить. Что в семье – естественная часть жизни, и что позволяет, повзрослев, спокойно в эту жизнь встроиться.

«не у кого учиться тем мелочам, которые позволяют свободно ориентироваться в обыденности и не воспринимать мир как населенные чудовищами джунгли»

Хотя, почему же «на самом деле»? Аналогия вполне рабочая, когда вокруг – твоя, но не твоя страна, совсем к тебе не добрая. Страна, в которой попытка выйти за рамки внешнего контроля в любой момент может оказаться уголовным преступлением, в которой планы строить – только людей смешить. Страна, населенная вечными детьми, которым и неоткуда было усваивать привычки нормального человеческого общежития.

Тут бы и разрыдаться от законной жалости к себе, но всегда существует «но».

2

Любая аналогия, как бы удачно и точно ни описывала она наши беды, столкновение с реальностью выдерживает плохо. Особенно если это реальность чужой беды. Все, что сказано абзацем выше про жизнь в России – про жизнь любого человека в России – конечно, правда. Можно даже в написанном выше определенную игру ума, не лишенную изящества, усмотреть. Но все это изящество ломается, совершенно становится никчемным, если просто попытаться себе представить жизнь ребенка в детском доме.

Нас, конечно, страдальцев, лишили права влиять на власть, которого у нас, впрочем, никогда не было, и тут тайна – как можно лишиться того, чего не имеешь. Заодно нас лишили норвежской лососины. А, между прочим, лишение благ, к которым сформировалась долговременная привычка, тоже может вызвать состояние депривации. Но детям в детдоме лишаться нечего – они с самого начала, без всякой вины лишены элементарнейших возможностей, которые у нас с вами были. Которые по праву рождения нам достались без всяких заслуг.

«между прочим, лишение благ, к которым сформировалась долговременная привычка, тоже может вызвать состояние депривации»

Мы учились жить, общаясь с родными. Мы через их любовь постигали тонкости мироустройства, не прилагая к этому никаких усилий. Мы вышли в мир готовыми к этому миру и неплохо в нем устроились, раз гипотетическая разлука с испанским хамоном заставляет нас испытывать невыносимые страдания.

Мы да, а они нет. Потому что воспитатель – даже любящий дело свое и своих подопечных – все равно чужой человек. Усталый, занятой, у которого на каждого времени не хватает. Потому что вокруг – не свой дом, из которого выходишь в такой же не свой мир. И в окружающих видишь врагов, и жизнь подменяешь выживанием.

Они даже в глаза прямо смотреть не всегда умеют. Потому что мы у родителей учились не бояться прямого взгляда, мы с самого начала – раньше всего почти остального — узнаем, что прямой взгляд может и должен быть любящим. Они нет.

«мы у родителей учились не бояться прямого взгляда, мы с самого начала – раньше всего почти остального — узнаем, что прямой взгляд может и должен быть любящим»

Это большая беда. Это больше наших бед. И что бы с нами ни происходило – мы уже, просто потому, что так вышло, счастливее тех, кто рос без семьи.

Это и есть тот камень, о который аналогия ломается. То «но», которое мешает зациклиться на жалости к себе, такой, кстати сказать, приятной.

3

Есть люди, которые усыновляют чужих детей. Делают чужих своими. Пытаются сделать так, чтобы мир для них тоже чужим быть перестал. Мне всегда казалось, что это подвиг, а подвиг – удел не общий.

Есть и другие варианты. В Нижегородской области, в благотворительном фонде «Дети наши» придумали программу «Шаг навстречу». В рамках проекта уже четыре года создаются постоянные пары волонтер-ребенок. Работа серьезная. Замысел понятный. Добрый взрослый не раз в год на праздник приезжает с подарками послушать концерт, чтобы потом, на год или навсегда раствориться. Нет, он приходит к ребенку регулярно. Именно к ребенку, а не к детям, всегда к одному и тому же конкретному ребенку.

«…он приходит к ребенку регулярно. Именно к ребенку, а не к детям, всегда к одному и тому же конкретному ребенку»

И возникают те самые связи, которые, казалось бы, ребенку, лишенному семьи, не выстроить никогда. И появляются обычные, семейные почти привычки. А с ними – шанс на то, что став взрослым, ребенок сможет вписать в себя нормальную жизнь. Не станет изгоем. Не погибнет.

Программа работает в четырех домах ребенка, через нее прошли уже больше полутора сотен детей. Семерых усыновили волонтеры. Некоторые дружбу с волонтерами сохраняют, переходя из дома ребенка в детский дом. У подавляющего большинства детей, участвующих в проекте, врачи, психологи и сотрудники домов ребенка фиксируют улучшение психологического состояния. И, что удивительно, физического тоже.

«дружбу с волонтерами сохраняют, переходя из дома ребенка в детский дом»

Сейчас, чтобы проект продолжал жить и развиваться, нужны деньги. Чуть меньше четырехсот тысяч рублей. Просто подумайте: вы можете дать нескольким сотням детей шанс на нормальную жизнь в будущем, просто отдав им те деньги, которые все равно теперь не сумеете по независящим от вас причинам потратить на норвежскую семгу и французский камамбер.

Это же нам от судьбы подарок, а не детям.

4

И еще одно, напоследок, совсем короткое соображение. Мне всегда казалось, что есть в благотворительности, как ни удивительно, один неловкий момент.

Существуют, допустим, эти самые волонтеры, которые личное время тратят на общение с чужими детьми. Это работа, большая и тяжелая. Есть я, я просто вбиваю в форму несколько цифр, жертвую несколько сотен или тысяч рублей, и уже ощущаю себя почти равным им, — а они-то не рубли несчастные жертвуют, а кусок жизни. Как-то это нечестно, что ли.

Но тут надо помнить важную вещь: дело ведь не в грехе гордыни. Волонтеры герои, а мы нет, но нетяжелой своей жертвой, мы делаем, помимо прямой героям помощи, еще одно важное дело: восстанавливаем на уровне общества те самые связи, которые уничтожены государством, или даже те создаем заново, которых не было никогда. Делаем свою страну по-настоящему своей.

Это уже не мелочь. Ну, и если для вас это тоже не мелочь, тем более надо помочь волонтерам проекта «Шаг навстречу».

Сделать пожертвование