Когда мне исполнилось 43 года, я сломался, то есть вдребезги заболел. На 99% в этой болезни или, точнее, в этих болезнях, виноват я был сам. Собственно, так бывает во множестве случаев: человек живет, работает, рискует, боится, пьет алкоголь и использует другие средства, злится, любит, ненавидит, умиляется, а потом — раз, и шестеренки разлетаются.

До этого из-за незаметно подкравшегося отупения я сперва потерял работу. И если поначалу оставались какие-то халтуры, то скоро и они закончились, — со своим упростившимся мозгом я был никому не нужен. Я перестал ходить, часами не вставал с постели, почти не мог есть и спать. Из-за цирроза печени возникла необходимость скорейшей госпитализации. Но начались осложнения, и в своей первой больнице я оказался с другим диагнозом. Потом во второй. Потом в третьей. И несмотря на то, что в последний раз мой друг приложил массу усилий и использовал связи, чтобы в больнице ко мне отнеслись как «к своему», анестезию при операции и возможность поместить меня в отдельную платную палату моей жене все равно пришлось вымаливать у местного заведующего.

Но каково же остальным, порезанным, практически неподвижным больным лежать в душной, смердящей общей палате отделения гнойной хирургии, где люди ходят под себя (медсестры не подходят к ним или просто не успевают помочь), кричат, стонут и умирают, не получая элементарного лечения? В соседней со мной палате через три дня после успешной операции умер пожилой мужчина. Оставшись на выходных на попечении полуграмотной сиделки, он просто задохнулся. Врачи и медсестры не уследили, как у него развилась легочная недостаточность. Ничего удивительного, ведь после реформы даже в будние дни на 60-70 пациентов приходятся две-три медсестры, а в выходные на семь этажей — всего один дежурный врач.

Слава Богу, после четырех операций я наконец выбрался из больниц. Мое здоровье вроде бы идет на поправку и, пролежав в кровати год, я даже начинаю ходить. Много раз люди из России и других стран собирали для меня деньги. А деньги в ситуации, когда ты из просто нездорового человека превращаешься в нетранспортабельную массу, которой нужна спецперевозка, спецпитание и спецуход, не говоря о лекарствах, требуются буквально на каждом шагу. И мое счастье, что нашлись люди, которые вызвались нам помочь. Возможно, во многом это обусловлено тем, что я журналист в прошлом и литератор в настоящем, то есть человек с обширным кругом знакомств.

Что же происходит с теми, за которых никто не заступается в государственных больницах, у которых нет самоотверженных родственников и сердобольных и щедрых друзей? Эти люди остаются в бездушных, а теперь даже часто и страшных объятиях национального здравоохранения. Ну и, конечно, в руках Божиих. Наедине с болезнью и, возможно, вечностью.

Когда меня просили написать эту колонку, то сказали примерно следующее :«У нас есть фонд, который помогает взрослым, а им никто не любит помогать, потому что они не миленькие». И правда, как не помочь мучающемуся от страшной болезни ни в чем не виноватому ребенку? Но больных детей у нас, к счастью, меньшинство, как и мало людей с редкими аутоимунными и генетическими недугами, раком и смертельными инфекциями.Что же происходит с теми, за которых никто не заступается в государственных больницах?Твитнуть эту цитату Больше всего тех, кому был поставлен банальнейший диагноз — алкоголизм, цирроз, депрессия, заболевания крови, артроз, остеопороз, врожденные и приобретенные патологии опорно-мышечного аппарата, язва желудка, сердечные заболевания и даже какой-нибудь примитивный герпес, но развивающийся, например, в мозгу. Часто людям стыдно признаваться в каких-то болезнях. Но они больны так же, как и те несчастные дети, как ВИЧ-инфицированные, как раковые больные. И их болезни таковы, что, может быть, уже завтра они могут умереть.

Мало кто способен давать деньги на лечение обычных взрослых или пожилых больных. Первое, что приходит на ум, — «взрослый человек должен отвечать за себя сам, сам виноват, надо было следить за здоровьем, оплатить страховку, дружить с людьми, зарабатывать больше денег и т.п.» Я сам так думал. И сегодня я по-прежнему понимаю, что в своих проблемах я виноват сам. Но жить все равно хочется. И хочется не меньше, а возможно, даже больше, чем больному ребенку.

Жить все равно хочется. И хочется не меньше, а возможно, даже больше, чем больному ребенкуТвитнуть эту цитату Мне кажется, добрые люди должны пытаться спасти всех. Конечно, речь не идет о том, чтобы употребить всю свою жизнь на спасение других людей. Это мало кто может. Я говорю лишь о том, чтобы попробовать помочь хотя бы кому-то, потому что абсолютно все люди хотят жить и боятся умереть, и все люди заслуживают еще одного шанса на жизнь, даже если они сами виноваты в собственных несчастьях.

Я не знаю, как с этим обстоят дела в других странах. Но в нашей стране есть лишь два способа помочь всем, в том числе взрослым и виноватым, — это стихийный сбор средств в социальных сетях (редко через медиа) или организованный сбор средств профессионалами в фондах.

И в России есть фонд, помогающий взрослым — это фонд «Живой». Его сотрудники не только собирают пожертвования для больных, но и занимаются администрированием их лечения — поиском клиник, переговорами об условиях лечения и содержания пациентов, поиском жилья в других городах и странах, если это необходимо для лечения, поиском билетов на транспортные средства или организацией особых средств доставки больных.

Эти люди получают совсем немного денег. В этом можно убедиться, взглянув на их бюджет и отчетности, которые доступны всем желающим. Помимо фандрайзинга в пользу больных, фонд иногда собирает средства на административные нужды — зарплату сотрудников, телефонные переговоры, почту, расходные материалы и тому подобное. Фонд собирает деньги на свое функционирование отдельно от средств для больных. Сотрудники не отрезают процент от пожертвований на собственные нужды, но открыто собирают необходимые им для работы деньги. Если кто-то считает, что работа такого фонда полезна, путь отдаст им копейку. Мне лично кажется, это хорошее дело.

Сделать пожертвование