Долганка Анна Алексеевна Бетту сидит за старым столом у входа в магазин, где она работает. Вечером в воскресенье магазин закрыт, но женщина не спешит домой. Она ждет караван фур, везущих через заснеженную тундру товары. Машины должны были прийти еще днем, но попали в пургу. Свет в магазине приглушен, в углу тарахтит обогреватель. Анна Алексеевна заваривает крепкий чай, тушит сигарету. Ей сложно начать свой рассказ. Она встает, идет вдоль полок. Остановится, вздохнет и смотрит куда-то сквозь стену.

Строгое, волевое лицо, особенно, когда она поджимает губы, чтобы не выдать эмоций. Уже полгода Анна Бетту пытается получить свидетельство о смерти сына, но в ответ приходят сложносочиненные отказы. Умерший в сентябре прошлого года Алексей Бетту до сих пор официально считается живым.

Живые и мертвые

Она была в отпуске, когда узнала о смерти сына. Утром 25 сентября Анне Алексеевне позвонили родственники и сказали, что Алексей не проснулся. Что именно с ним случилось — не смогли объяснить. Родственники знали только, что накануне он весь вечер пил с друзьями. Один из них утром увидел, что Алексей лежит на кровати и не дышит. Парень вызвал врача и участкового, те осмотрели тело — нет ли признаков насильственной гибели — и составили акт для своего начальства. Алексею было 32 года.

В тот же день Анна Алексеевна вылетела домой, в Волочанку. Этот таймырский поселок расположен в четырехстах километрах от районного центра Дудинка. Добраться до Волочанки можно только на вертолете, раз в неделю — по средам. Когда Анна Алексеевна прилетела в Дудинку, вертолетный рейс отменили из-за сильного ветра. Нелетная погода — обычное дело на полуострове Таймыр, который синоптики прозвали из-за постоянных метелей «кладбищем циклонов». Только таймырцы вместо «метели» говорят «пурги» или «запружило». Таймыр — это Арктика, вечная мерзлота, короткое лето и зима длиной девять месяцев, из которых 45 суток — полярная ночь.  Температура обычно колеблется от -20 до -40, а иногда может упасть до -50. Неудивительно, что порой из-за непогоды вертолеты не летают в таймырские поселки по две-три недели.

Оставшись в Дудинке, Анна Алексеевна решила не терять время и договориться с судмедэкспертом. Без его заключения свидетельство о смерти сына не выдадут, а ждать, когда доктор прилетит в Волочанку сам, не имело смысла. В поселке судмедэксперта не видели уже несколько лет.

Бюро судебно-медицинской экспертизы, морг и ГУП «Ритуал» находятся на окраине Дудинки. Двухэтажное здание на два подъезда, с облупившейся голубой краской, из-под которой проглядывают остатки розовой. Раньше здесь был детский интернат.

Этот морг, как и судмедэксперт, работающий при нем, — единственные на все 12 поселков Таймыра. Судмедэксперт летает на вызовы на том же пассажирском вертолете, что и местные жители. Волочанцы рассказывают, что раньше, когда врач выбирался в поселок, вертолет всегда ждал на взлетной площадке, пока эксперт доедет до дома, где хранился труп, проведет вскрытие тела, возьмет образцы тканей и вернется на борт. Иногда из-за спешки он не успевал зашить разрез на теле покойного, и это приходилось делать медсестрам поселковой больницы или даже участковому.

Анна Алексеевна рассказала судмедэксперту, что ее сын уснул и не проснулся, а причину смерти никто не знает. Попросила врача полететь с ней на следующем вертолете, предложила оплатить билет туда и обратно.

«Эксперт говорит: «Я без следователя не полечу». Пошли к следователю. Тот говорит: “Криминала нет, раз уснул и не проснулся. У вас участковый есть, у него все полномочия. Я ему позвоню, он все сделает. У вас больница есть, врач, что мне там делать?”» — рассказывает Анна Алексеевна.

Она замолкает, отворачивается, сцепляет пальцы рук и с силой сжимает их до побелевших костяшек.

«Туда бегала, сюда бегала. Замкнутый круг. Уже договорилась, чтобы два места на вертолете оставили. Так и не полетели», — говорит Анна Алексеевна.

Через дальних родственников она пыталась дозвониться до главы МВД Дудинки, но ничего не вышло. 29 сентября улетела в Волочанку одна.

«Я как прилетела — на другой день и похоронила, уже все готово было. Участковый разрешил хоронить».

Все, что осталось

Волочанка — большой поселок, здесь живут 437 человек. Администрация, начальная и старшая школы, врачебная амбулатория, дом культуры, библиотека, почта, дизельная. Было еще здание старого аэропорта, в котором находилась метеостанция, но оно сгорело в начале января.

Население поселка — коренные народы полуострова нганасаны и долганы, русских здесь не больше 20 человек. Большинство из коренных занимаются народными промыслами: охотятся на дикого оленя и ловят рыбу. Добычу сдают в местные магазины. Их в поселке два, и они принадлежат предпринимателям из Дудинки. Одним из этих магазинов управляет Анна Бетту. Ее сын Алексей был хорошим охотником, всю добычу всегда приносил матери.

Сейчас у Анны Бетту есть единственный документ, по которому Алексей считается умершим — акт об изъятии его ружей в связи со смертью.

«Он [участковый] ружья забрал и отправил, наверное, в город. Там они в милиции хранятся. Я хотела их вернуть, а то пропадут», — Анна Алексеевна закуривает и молчит.

Потом вспоминает, как Алексей застрелил своего первого оленя. Это важное событие в семьях коренных народов Таймыра.

«Он классе в шестом забил первого оленя. Пришел ко мне и сказал: «Оленя тебе принес, сам убил!» Сам очистил, мы его потом ели месяц. Отец гордый ходил, довольный. Сын все умел делать… С детства охотился и рыбачил, ездил на снегоходе, умел разбирать и собирать его. Охота ему очень нравилась. Это же в крови у наших мужиков», — первый раз улыбается Анна Алексеевна.

И после паузы добавляет: «Понимаете, другим нужна материальная помощь, погребальные. Мне этого ничего не нужно. Только ружья».

Пиши не пиши

Другие — это еще две местные жительницы, которые так же, как и Анна Алексеевна, с прошлого года не могут получить свидетельства о смерти своих родных. У Натальи Жарковой умер брат Сергей, у Любови Порбиной — мать Ольга. Всем им было меньше 60 лет. У Сергея были проблемы с кишечником, но он не сразу обратился к медикам поселковой амбулатории. Врач вызвал санитарный рейс из городской больницы, но непогода задержала вертолет на несколько часов, которые стали для Сергея последними. Мать Любови Порбиной, Ольга, просто уснула и не проснулась. Что стало причиной ее смерти — неизвестно. Соседи только говорят, что она выпивала, но без экспертизы нельзя утверждать, что смерть произошла из-за отравления спиртным.

В октябре Наталья Жаркова, Любовь Порбина и Анна Бетту написали письмо [копия есть в распоряжении редакции — ТД] главе Дудинки Юрию Гурину и главе муниципального района Сергею Ткаченко с просьбой помочь им получить свидетельства.

«Поверьте, мы обратились к Вам, наверное, от безысходности. У нас умерли дорогие нам люди: сын, брат, мама. Вышло так, что мы их захоронили без каких-либо документов. Не верится, что такое может происходить в XXI веке, мы не можем оформить права наследства, получить материальную помощь при захоронении. Испытываем чувство вины перед умершими за то, что не можем оказать им дань памяти по-человечески», — говорится в письме.

Ответ пришел 4 декабря и начинался со слов: «Рассмотрев коллективное обращение жителей поселка Волочанка от 24.10.2017 по вопросу получения справки о смерти сообщаем следующее. Ситуация, изложенная в коллективном обращении изучена» [орфография и пунктуация оригинала сохранена — ТД]. Суть короткого ответа: ничем помочь не можем, вопрос решает Минздрав Красноярского края, а вам мы советуем обращаться в суд или в прокуратуру.

В ноябре Анна Алексеевна написала письмо в «Таймырскую межрайонную больницу» с просьбой помочь ей получить свидетельство о смерти сына. Второй отказ был уже длиннее и обстоятельнее.

«Вынуждены вам отказать в выдаче медицинского свидетельства о смерти ввиду невозможности установления непосредственной причины смерти», — говорится в письме [копия письма есть в редакции — ТД].

Круг замкнулся

Специалист по связям с общественностью «Таймырской межрайонной больницы» Галина Щеглова постукивает тонкими пальцами со свежим маникюром по столу. У нее красивый макияж, идеальная укладка и ледяной взгляд.

«Врач констатировала смерть, а причину смерти никто не знает. Ее устанавливает только судмедэксперт. Вот вам и круг замкнулся! Мы матери Алексея Бетту написали все правильно: когда мы получим результаты экспертизы, то сделаем справку для загса. Мы что сейчас напишем в ней? Умер он во сне, а из-за чего? Сердечная недостаточность? Мы же не возьмем диагноз с потолка, — разводит руками Щеглова. — Мы тоже берем на себя ответственность. Ей нужно обращаться в судмедэкспертизу, объяснять ситуацию».

Судмедэксперт Роман Михайлов — крупный русоволосый мужчина средних лет, с грустными и мутными голубыми глазами. Он объясняет, что его начальники сидят в Красноярске, а сам он — всего лишь гражданское лицо и выезжать в поселки не имеет права, если нет отмашки от правоохранителей. Вот пару недель назад ему пришлось лететь в соседний с Волочанкой поселок Усть-Авам. Cопровождал следователя, ведущего дело о суициде молодой женщины.

«Как эта система работает — все прописано в законах государства. То, что там кому-то лень или нет возможности везти, ну это… —  Михайлов делает паузу и многозначительно вздыхает. —  Ко мне никто не приходил, постановлений я не получал. Про историю Бетту я не знаю, не знаю, кто это такой. Умерших в Волочанке я не видел. Какие-то частные инициативы не являются основанием для моих действий».

Михайлов подробно объясняет, что не может проводить экспертизу в поселке прямо в домах, это неправильно. Все трупы нужно доставлять в Дудинку. Рассказывает, что вот жители поселков Караул, Воронцово, Носок и других, стоящих вверх по Енисею, возят же покойников в Дудинку и обратно. Да, из этих поселков приезжают чаще всего на снегоходах. Ну и что с того, что из Волочанки на снегоходе не добраться.

«Судебно-медицинская экспертиза проводится в государственном судебно-экспертном учреждении, которое находится в Дудинке. Лишь в тех случаях, когда ответственность принимает на себя следственный комитет и летит следователь, с ним лечу и я», — заканчивает разговор эксперт.

Начальство слушать надо

Ситуации, когда люди ждут судмедэксперта по несколько недель и, не дождавшись, хоронят без документов, типичны не только для Волочанки, но и для других поселков Таймыра.

«Не только у нас такой случай был, но и в Усть-Аваме, и на Диксоне, — говорит медсестра Волочанской врачебной амбулатории Надежда Турдагина. —  Участковый нам говорил, что судмедэксперт не приезжает, потому что нет места, где вскрывать. Но раньше же прилетал эксперт без следователя, проводил вскрытие. А сейчас почему не прилетает, не знаю».

Она уже не может вспомнить, когда в последний раз в поселок прилетал судмедэксперт. Окликает коллегу: «Лиза! Когда эксперт приезжал?» Лиза тоже не помнит. Спрашивают других сотрудниц. Не помнит никто.

Из архива Анны Алексеевны. Она с сыномФото: Евгения Жуланова/SCHSCHI для ТД

Надежда Турдагина говорит, что за прошлый год в Волочанке умерли 10 человек, документы о смерти не получили только трое. «Остальным дали свидетельства о смерти, потому что либо пожилые были, либо молодые, но они умирали в Дудинке, а там — экспертиза. У пожилых же [тех, кто умерли в Волочанке — ТД] хронические заболевания сердца были — ишемия, гипертония», — рассказывает медсестра.

До 2017 года в поселке был другой мэр — Нина Алексеенко. Местные вспоминают ее с теплотой, говорят, была настоящая коммунистка, держала всех в ежовых рукавицах, заставляла бросать пить. А еще она строго-настрого запрещала хоронить покойного без экспертизы, даже если человек был пожилой и хронический больной. Говорила, что не по правилам.

Здесь считают — начальство нужно слушать. Поэтому не хоронили, ждали эксперта. Если человек умирал зимой, то его тело оставляли в доме, а сами всей семьей  уходили жить к родственникам. Дом, где не топится печка, все равно что морозильная камера морга. Если случались смерти в теплое время года, то относили покойника в ледник, выбитый в мерзлоте. Там местные обычно хранят туши диких оленей, забитых во время весенней охоты.

В 2013 году у Светланы Кудряковой в Волочанке умерла двоюродная сестра Ирина. Замерзшее тело 45-летней женщины нашли у реки. Скорее всего, говорит Светлана, сестра была нетрезва. Незадолго до смерти она начала много пить. По словам Светланы, сестра очень переживала из-за женитьбы единственного сына, ревновала его к невестке.

«Это было в конце октября-начале ноября. Целый месяц ждали судмедэксперта. Первый раз позвонили, сказали, что рейс будет. Мы печку затопили, занесли ее [сестру], разогрели, еду готовили для поминок. Идем встречать патологоанатома — нет его. Говорят: «На следующем борту будет». Потом опять звонят: «Будет рейс!» Но эксперта снова нет. На третий раз говорят: «Точно летит!»  Опять печку топим, заносим, мнем тело, руки мнем, чтобы тело оттаяло, чтобы патологоанатому было нормально. Всю еду для поминок наварили. Утром идем встречать борт. Опять нет эксперта. Ну что это такое? Племянник ко мне подходит и говорит: «Ну что будем делать, теть Свет?» Мы пошли в администрацию, говорим, что все — будем хоронить. Они нам сказали, ну ладно, сколько уже можно ждать. Бабки пришли, одели ее, гроб уже готов был, так и похоронили», — рассказывает Светлана.

После этого семья покойной получила письма из суда и из полиции Дудинки, в которых говорилось, что захоронение без экспертизы — это нарушение закона. В ответ Светлана и ее родственники написали письмо в прокуратуру Красноярского края, в котором подробно рассказали, что традиции нганасан, самого древнего народа Таймыра, не позволяют так обходиться с покойными. Держать мертвых дома неделями  —  большой грех.

«Мы же не одни, у нас же дети. У нас верят, что неупокоенная душа в первую очередь детей забирает, они ведь беззащитные», — объясняет Светлана.

После этого письма сыну умершей выдали свидетельство о смерти. Это произошло в августе 2014 года, спустя 10 месяцев после смерти.

Фанерный гроб

Анна Бетту  перебирает старые фотографии сына и говорит: «Мне сказали, что на 2018 год уже заложили деньги на то, чтобы вывозить трупы туда-обратно [из поселков в  Дудинку и обратно]. Я говорю — да вам же дешевле сюда отправить эксперта! Один вертолетный рейс больше миллиона рублей стоит. На чем вы будете возить? На рейсовых нельзя, даже в цинковом гробу не разрешают. Да и где тут цинковый возьмешь? Тут обычный-то сделать сложно».

Доски на гробы выдает администрация поселка, которой доски присылают из города. Шесть метров в длину, 15 сантиметров в ширину, в толщину — пять сантиметров. Тяжелые доски. Гробовщика в поселке нет, потому что сколотить гроб может любой рукастый мужик. Правда, последнему умершему в поселке делали гроб не из досок, а из фанеры.

Пенсионер Юрий Демидков умер в декабре 2017. Он жил один, его жена переехала в город, детей у них не было, дальние родственники живут под Брянском. В последний год жизни практически не выходил из дома, много болел. За ним ухаживала соцработница Екатерина Катыгина. Когда Демидков умер, то похороны организовали она и ее напарница Оксана.  Доски тяжелые, умерший тоже человек не маленьких размеров —  женщины долго думали, как сделать гроб полегче, чтобы мужики его смогли поднять и донести. В итоге  решили делать из фанеры. Так и похоронили.

Как такового кладбища в Волочанке нет. Захоронения есть в трех точках за пределами поселка. Если отойти чуть дальше в тундру, то можно увидеть покосившиеся чумы, заваленные снегом, — это и есть старые захоронения нганасан. По старой традиции тело покойного, одетого в традиционную одежду, кладут в чум, стоящий на нартах. Нарты отвозят подальше от поселения вглубь тундры, оставляют там и, уходя, не оборачиваются. Потом это место обходят стороной. Считается, что если чум с захоронением разорил медведь [покровитель нганасан — ТД], то это хорошо, душа обрела покой. В последние лет двадцать нганасанские традиции уже не соблюдаются, всех хоронят в земле. Только здесь приходится ее сначала оттаивать, устраивая костер на месте под могилу. Сначала топят снег, чтобы добраться до земли, потом кидают угли, постепенно прогревая слои земли, выдалбливая сантиметр за сантиметром. Глубокие могилы в таких условиях не вырыть, но люди стараются делать их как минимум метр-полтора. Памятники не ставят — земля не выдержит, обходятся деревянными крестами.

Похоронен, но не окончательно

Убирая письма с отказами в конверты, Анна Алексеевна говорит, что три года назад возила сына на обследование в Красноярск, где ему поставили диагноз «приобретенный порок сердца и хроническое заболевание почек». Уже на основании этого можно было бы сделать заключение о смерти, считает женщина.

«Врачу я тоже тут [в поселке] говорила… Сколько он приходил на прием, вы же все знаете, неужели вы не можете написать что-нибудь?» — говорит Анна.

До конца февраля она планирует еще раз приехать в Дудинку, чтобы подать иск в суд. И переживает, что придется эксгумировать тело сына.

«Эксперт мне тогда еще говорил: «Если вы поднимете бучу, мне придется прилететь, выкопать его и отправить в Дудинку». Я говорю: «По-нашему — это грех, нельзя так делать». А он: «Ну что я могу сделать? Сочувствую вам». Вот и все, замкнутый круг получается».

На момент написания текста Анна Бетту все еще не добралась до Дудинки. Вертолета не было. Один рейс отменили из-за пурги, второй — из-за града.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!