Цыгане, хотя обычно и держатся обособленно и стараются сохранять собственную культуру, одновременно прекрасно адаптируются и перенимают черты и привычки тех народов, с кем живут. Исповедуют они, как правило, ту же религию, что и большинство населения: отсюда в наших широтах так много цыган-православных, а, например, в Азии — мусульман. Приходится им и делить судьбы тех народов, среди которых они оказались.

Дай-ка лучше сниму с тебя валенки

«Как-то зимой пошли мы в разведку. Ползем по нейтральной полосе. А у меня ноги в сапогах замерзли, — рассказывал после войны крымский цыган Патиша Ибрагимов, которого призвали в армию вместе с его сыном Шакиром. — И тут вижу — лежат убитые солдаты; на одном валенки новые. Ну, мне товарищи говорят: «Сними с него валенки». Я подполз, дергаю. Не получается. «Ты его переверни», – шепчут. Переворачиваю, а это мой сын! Я упал на него и плачу. Ору, кричу, а шуметь-то нельзя! Меня прижали, рот заткнули». На обратном пути, уже взяв языка, Патиша отволок тело сына за линию фронта и собственноручно похоронил. А в Москву пришла похоронка: «Шакир Патешаевич Ибрагимов, погибший 14 января 1945 года, похоронен в деревне Магнушев Варшавского воеводства».

После этого Патиша словно потерял голову и вообще перестал соблюдать осторожность. Раз его отбросило взрывом, присыпало землей и придавило сверху упавшим столбом. Откопали Патишу только через 18 часов, но он выжил.

Патиша и Шакир ИбрагимовыФото: Фонд цыганской культуры и истории Николая Бессонова

До революции крымские цыгане Ибрагимовы жили в украинском Николаеве и владели собственной кузницей. Сын кузнеца Патиша, родившийся в 1904 году, учился в гимназии и мореходном училище. Когда на Украине в конце 1920-х начался голод, Ибрагимовы перебрались в Москву и поселились в бараке возле Рижского рынка. От депортации 1933 года Патишу Ибрагимову спасло то, что он был передовиком на строительстве метрополитена и однажды даже открывал новую станцию метро. Но в конце 1930-х его посадили по доносу и выпустили только перед самой войной. Служил он в армии Рокоссовского. От смерти сына Шакира так до конца и не оправился.

Внук Патиши, Арсен, рассказывал, что в детстве ему не разрешали смотреть фильм «Отец солдата», чтобы лишний раз не волновать и без того эмоционального деда. А его бабушка, мать Шакира, гордо отказалась от пенсии, полагавшейся семье погибшего: «Я за кровь своего сына денег не беру!»

Две сестры

Обычно Орловские вместе с другими цыганами кочевали по Белоруссии, но весной 1942 года их табор стоял в Литве, под Дукштасом. На стоянке оказались одновременно и литовские, и латышские, и польские цыгане, которые обычно кочевали порознь, но тут перемешались из-за войны. Как только рядом с деревней появились немцы, цыгане побросали своих лошадей и побежали к лесу. Беременная Мария Орловская так перепугалась, что кинулась вместе со всеми, но потом все-таки опомнилась и вернулась за оставшимся у костра трехлетним сынишкой.

Анна ОрловскаяФото: Фонд цыганской культуры и истории Николая Бессонова

Лес оказался болотистым, но цыгане все равно попрятались в самой гуще леса: кто за стволом, кто за кочкой. Немцы решили не идти вглубь — остановившись на сухом месте, они просто начали стрелять. На край болота вывели двадцатилетнюю красавицу Анюту Орловскую, старшую дочь Марии, которая не успела убежать из табора. Ее насиловали на глазах у отца, мужа и братьев, но те не произнесли ни слова из страха выдать всех остальных. Потом девушку застрелили, а у матери тут же начались роды. «Мне дали имя Анны, потому что я родилась сразу же после ее смерти. Родилась и стала орать. У отца аж лицо перекосило — понимает, что из-за меня все цыгане сейчас погибнут. И он прошипел матери, чтоб отдала девочку. Но мама поняла зачем и прижала меня к щеке. Тут случилось чудо, и я затихла. А отец, когда я выросла, бывало, рассердится на что-нибудь и говорит: «Зря я тебя не утопил»», — рассказывала позднее сама Анна Орловская-младшая.

В первый раз весь табор, кроме Анюты-старшей, спасся, но во второй раз уже в Белоруссии им не так повезло. Немцы подъехали на мотоциклах и сразу стали оцеплять дворы. Крестьяне попрятались в домах, а цыганки разбежались по огородам и притворились, будто копаются на грядках, но их выдавали цветастые одежды и бегавшие вокруг голые дети. Немцы стали всех сгонять на середину деревни. Отец Анны спрятался в чьей-то баньке и через щели видел, как его сестре Томке выламывали пальцы, чтобы стащить кольца, как потом ее убили вместе с мужем и младшими братьями Филиппом и Костей, а трехлетнего племянника бросили в колодец. Всего тогда перебили человек пятьдесят, но маленькая Анна, ее родители и брат чудом выжили — баню немцы так и не проверили.

Вино с печалью пополам

Лифан Стефанович (Степанович) Головацкий родился 20 мая 1914 года в богатой семье. Его отец-купец владел поместьем в Глинке под Смоленском, держал работников, отправлял коней в Бельгию. После революции большевики отняли у цыгана все, и семья поневоле стала кочевой. Накануне 1941-го Лифана арестовали, но началась война, и его отправили на Ленинградский фронт.  Однажды позади Лифана раздался взрыв: ему посекло всю спину, а один осколок застрял в пояснице. Тяжело раненый, он ввалился в чужой блиндаж и понял, что в его сторону ползет немец, которого тоже сильно ранило в начале атаки.

Из последних сил солдаты стали душить друг друга. В той схватке Лифан победил. Дождался помощи и после долгих месяцев в госпитале на костылях явился в родное село. Но там его ждал только могильный холм и рассказ о том, как немцы расстреляли несколько цыганских семей, в том числе его родителей, двух братьев и двух сестер. После войны Лифан женился, вырастил детей и дождался внуков. Но все эти годы под вечер он напивался и начинал жалобно выть песню без рифм и размера:

Нанэ мандэ никонэс.

Хасиём мэ, чявалэ, хасиём…

Авьём войнатыр.

Сари семья розмарды!

Пшалорэн нанэ мандэ,

Пхэнорьен нанэ мандэ…

Нет у меня никого.

Пропал я, ребята, пропал…

Пришел с войны.

Всю семью поубивали!

Нет у меня братишек,

Нет у меня сестрёнок

И так всю ночь. Лифана бесполезно было уговаривать, чтобы он шел спать. Несчастный много раз пропевал от начала до конца всю историю своей жизни. Это был стон о семье, о счастливом детстве и кочевничестве, об убитых войной и советской властью. Это была горькая песня обо всех цыганах Советского Союза, обездоленных, поруганных и забытых.

При подготовке статьи использованы материалы из книги Николая Бессонова «Цыганская трагедия» и из личного архива его дочери Валерии Янышевой.

Валерия не теряет надежды организовать выставку, посвященную цыганам на войне, и провезти ее по стране, тем более что архивные документы давно собраны, фотографии обработаны, а подробные пояснения к ним составлены.

Ей уже удалось заручиться поддержкой Российского Еврейского Конгресса и дирекции родного театра «Ромэн», но для проведения масштабной выставки этого оказалось недостаточно. В 2015 году Роман Грохольский и Иван Бариев на основе материалов Бессонова помогли организовать камерную выставку, которая в течение нескольких дней проходила в театре «Ромэн», а в этом году часть экспозиции была показана на территории мемориальной синагоги на Поклонной горе 9 мая.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!