Даша

(имя героини изменено)

«П***р, что ли? Пошел отсюда на х**!» — приказал терапевт Даше.
Это случилось на приеме в поликлинике, куда девушка пришла с кашлем, насморком и температурой 39.

Но сначала Даша позвонила в страховую компанию, чтобы записаться к врачу. Сотрудники страховой не могли понять, почему она женским голосом записывается на мужское имя. В регистратуре возникли те же вопросы. Администратор возмутилась, когда длинноволосая девушка протянула паспорт, в котором было фото мужчины с короткой стрижкой: «Я, конечно, предупредила, что я трансгендерная персона и давно живу в комфортной мне женской гендерной роли, выгляжу и веду себя соответствующе. Но они думали, что я притворяюсь».

Даше было плохо, в регистратуре тянули время, и только когда она выругалась матом, ее пустили к врачу. «Я зашла, отдала карту доктору и начала описывать свое состояние. Доктор недоумевал: чья карта, почему на приеме я, если в карте указан совершенно другой человек? Я снова объяснила, что я транссексуальная женщина, специально выразилась этим медицинским термином, думала, врачам так понятнее».

И тут врач начал оскорблять Дашу: «Он вел себя как гопник на улице — в каждой фразе звучало слово “п***р”. Говорил, что я — извращенец, что таких убивать надо». Из-за температуры Даша не сразу сообразила, что происходит. Но сил отвечать не было — девушка просто вышла из кабинета.

Даше, работающей программистом в IT-компании, пришлось взять недельный отпуск за свой счет.

За год до этого случая Даша пыталась получить разрешение на трансгендерный переход. Но ни один врач-эндокринолог, к которому она обращалась, не выдал нужных документов. Это было в 2014 году, когда депутат Виталий Милонов предложил призвать к ответственности руководителей загсов за регистрацию брака с трансгендерной женщиной. По словам Даши, врачи тоже вели себя настороженно. Спустя четыре года ситуация почти не изменилась.

Через год после инцидента с терапевтом Даше понадобилось сдать анализы на венерические заболевания — она не была уверена в здоровье своего партнера. Чтобы избежать недоразумений из-за документов, обратилась в анонимный кабинет кожно-венерологического диспансера и заплатила за осмотр три тысячи рублей: «Нужно было сдать более интимный анализ, чем анализ крови. Я считала, что опытные врачи-венерологи должны относиться к трансгендерным людям нормально. Постаралась заранее объяснить врачу, что я трансгендерная девушка в процессе перехода и что он еще не завершен. Сразу же спросила, вызывает ли это у него вопросы. Он ответил, что все нормально. Но по лицу было видно, что не совсем понимает, о чем речь».

Врач попросил Дашу раздеться. Девушка сняла белье и подняла юбку.

«Б**дь, что это за х**ня? Извращенец, что ли? Б**дь, п*****сов развелось», — отреагировал врач.

«Я же вам объяснила, что к чему», — пыталась возразить Даша.

Врач продолжил ругаться и пошел на Дашу. «Мужчина был небольшой комплекции, и сначала я была уверена, что он ничего мне не сделает. Но он приближался слишком быстро и решительно. Было видно, что человек неадекватен. Я вежливо попросила его отодвинуться. Сама инстинктивно отступала и поняла, что забиваюсь в угол. Он замахнулся, я слегка его оттолкнула. От этого он пришел в ярость и замахнулся сильнее. Тогда я просто ударила его в пах и убежала. Мне пришлось это сделать, потому что я знаю много случаев, когда людям на улице разбивали лица даже за простой радужный шарфик. Меня трясло. Я успокаивалась долго — взяла отпуск на две недели, старалась ни с кем не контактировать и не бывать среди людей. После я сходила к другому специалисту — там вопросов не было».

Даша искала способ уехать из России — думала о политическом убежище, рассылала резюме в зарубежные компании, — и ей предложили работу. Сейчас девушка живет в небольшой европейской стране и работает в одной из главных международных IT-компаний.

Семейный доктор отнеслась к ее статусу с любопытством и за три дня собрала информацию о том, к кому лучше обратиться по поводу приема гормонов. «В России тоже врачи иногда помогали — в основном эндокринологи. Возможно, у них профессиональный интерес или просто больше знаний. Хотя один терапевт меня нормально принял, когда я была еще в начале перехода, тогда визуально не было даже понятно, какого я пола. Но есть и врачи, которые унижают в лучшем случае, а в худшем… Поэтому в транссообществе есть список врачей, к которым не ходят».

Фрэнк

Фрэнк и его партнер Даниил (тоже трансгендерный мужчина) июньским вечером гуляли по городу. Приближались белые ночи — было поздно, но еще не стемнело. Парни пошли к набережной через подземный переход. Навстречу двигалась пьяная компания. Ребята попытались ее обойти — потеснились к противоположной стене, чтобы их не тронули. Один из компании подошел и дернул Даниила за ухо.

«Я спросил: “Что вы делаете?” — вспоминает Фрэнк. — Они начали оскорблять нас, орать: “Вы п****ы! У вас уши дырявые!” Я сказал, что хватать людей на улице ненормально. Тут подбежал второй: “Да я тебя сейчас вообще убью!” И плеснул мне в лицо пивом. Первый обошел меня со спины и ударил по затылку. Он откуда-то взял складной стул, стал меня им бить по голове и сломал об меня. В это время второй повалил Даниила на пол и забивал ногами, бил по лицу.

Помимо двоих, что на нас напали, с ними было еще человека четыре — все пьяные. Среди них две женщины и маленький ребенок. Женщины пытались увести нападавших, но они не слушали. Мне удалось вырвать стул и ударить обидчика в ответ. Тот даже не отреагировал — был слишком пьян. Когда Даниил стал кричать и звать на помощь, мужчины услышали его голос и сказали: “Мы что, баб избили или что?” Мы еле от них отбились, и их увели друзья.

Мы тогда оба были на гормональной терапии, но совсем недолго. Внешность (женская. — Прим. ТД) не успела сильно измениться. Выглядели мы скорее андрогинно. На нас были рубашки с коротким рукавом, ничего провокационного. Мы не шумели, не привлекали к себе внимания, даже не разговаривали. После этого у меня развилась тревожность: я постоянно боюсь, что на меня нападут как в тот раз, ни за что».

Даниилу тогда разбили глаз и разорвали щеку — он был весь в крови, не мог подняться и ничего не видел. Фрэнк вызвал скорую. Их отвезли в больницу.

«Врач наложил на щеку Даниила шесть швов. Но сказал: “Правильно они вас избили, потому что не надо себя называть в мужском роде”. Мы тогда оба еще не сменили документы (с женских на мужские. — Прим. ТД). Было видно, что оба на терапии. Я очень разозлился и сказал: “Я тоже трансгендер, как вы можете такие вещи говорить?”

После я сидел в холле и ждал, пока меня вызовут. У меня на лбу была большая гематома, повреждена шея, одежда вся в крови. Сильно кружилась голова, я с трудом стоял на ногах. Когда нас привезли, я просто дошел до дивана в зале ожидания и лег. Но меня не вызвали и даже не записали. Думаю, потому что первый пациент оказался трансгендером, они побрезговали связываться еще с одним. В итоге помощи я от врачей не получил».

В то время ребята жили вместе с бабушкой и дедушкой Фрэнка — его единственными родственниками. Бабушка принимает и поддерживает решение Фрэнка. А дедушке юноша не рассказывает о своей трансгендерности — бережет его нервы.

Когда парни вернулись из больницы, Фрэнку стало хуже. Но снова вызвать скорую он не решался. Все это время бабушка ухаживала за ребятами, потому что они почти не вставали. Когда Фрэнку стало получше, бабушка отправила его в травмпункт. Там сделали рентген: «Врачи дали заключение и выписали лечение. Если не считать этого случая, я не обращаюсь за врачебной помощью уже два года, потому что сталкивался с трансфобией даже у врачей из платных клиник».

Макс

Макс простудился в августе — заложило уши. В поликлинике лор сразу посмотрела на него косо. Стаж заместительной гормональной терапии был невелик, документы тоже оставались на женское имя.

«С первого взгляда на мою карточку докторша отнеслась ко мне негативно. Обращалась в паспортном [женском] роде и на “ты”. Когда подошла очередь стандартного вопроса — принимаю ли я какие-то препараты постоянно, — я рассказал какие. Не вижу смысла врать, если видно, что я принимаю гормоны. Она повысила тон: “Кто тебе разрешил? Пусть тебя лечит тот, кто разрешил это безобразие, потому что это все от гормонов. Пусть ваши модные психологи этим занимаются”. Заявила, что понятия не имеет, что со мной делать, потому что ее не учили лечить извращенцев. И вообще, у меня все проблемы со здоровьем из-за того, что я против бога пошел. Сказала, что виноваты “все эти европейские веяния”. И даже не стала меня осматривать. Что я мог сказать? Что сидел на горшке в полтора года и мечтал о европейских веяниях? Я уже тогда заявлял родителям, что я не девочка, а мальчик».

Макс в то время работал 2D-художником в фирме, разрабатывающей игры, — специально освоил эту востребованную профессию, чтобы заработать на дорогостоящую операцию-коррекцию. Но при каждой простуде приходилось брать отгулы за свой счет. Даже когда Макс сменил документы и никто уже не заподозрил бы его изначальный пол, он опасался ходить к врачам.

Ирма

Ирма легла в психоневрологический диспансер маленького города. Ей нужно было обследоваться, чтобы получить справку с диагнозом «транссексуализм», необходимую для законного совершения перехода. В соответствии с полом в паспорте Ирму положили в мужское отделение. Но ей повезло: «Главный врач больницы и заведующий отделением оказались корректными людьми. Они понимали, что ситуация нестандартная, поэтому выделили мне отдельную палату. Я им благодарна, потому что это было отделение для самых тяжелых пациентов. В соседнее отделение неврозов люди ложились как в санаторий. А из нашего никого не выпускали».

Ирма готовилась совершить переход. И нравятся ей только девушки. Когда она общалась с психологом отделения, то пыталась это скрыть. Боялась, потому что слышала много историй об отказах в выдаче справки в периферийных диспансерах именно по причине гомосексуальности. Психолог раскусил Ирму, но врачи поняли ее и успокоили. А вот с медсестрами общаться было тяжело: «Они громко обсуждали меня за спиной. Я на них не обижаюсь, потому что они, наверное, не видели такого и не так хорошо образованы, как врачи».

Через неделю у девушки заболел зуб — появился отек, воспалилась десна. Ирма решила попросить помощи в местном стоматологическом кабинете — из-за строгих правил диспансера обратиться в клинику за его пределами она не могла.

Дождалась очереди в кабинет, села в кресло и предупредила врача о том, что ей очень больно. Врач осмотрела зуб и начала сверлить его без наркоза: «Было невыносимо больно, и я попросила обезболивающее. Стоматолог сказала, что я придумываю и ничего страшного нет. Когда она надавливала на зуб, я непроизвольно вжималась в кресло и кричала. Она откинула инструменты и заявила: “Я тут вообще не нанималась этих п****асов лечить”. Ушла и оставила меня с этой дыркой. Это был единственный стоматолог на весь диспансер. Выжила я благодаря медсестре. Она дала мазь для зуба и обезболивающее, которым я пользовалась следующие три недели».

Ирма хотела выйти за территорию и вылечить зуб, но врачи сказали, что выходить нельзя — только написать жалобу. Тогда стоматологу пришлось бы долечить зуб. Но для Ирмы ситуация была безвыходной — негативное отношение к ней лишь усугубилось бы жалобой.

Оставшиеся недели Ирма почти не спала. Обезболивающее притупляло боль, но не снимало полностью. За три недели щека раздулась настолько, что лицо перестало быть симметричным. «Как только я вышла из диспансера, обратилась к нормальному стоматологу. Мне удалили воспалившийся зуб, вскрыли десну. Врач сожалел, что я попала к нему слишком поздно и что велика вероятность выпадения близлежащих зубов». Вскоре так и произошло.

Быстро исправить ситуацию не получилось, потому что в тот момент девушка не могла найти работу.

Ирма — инсталлятор: занимается автомобильной электроникой и устанавливает в автомобили системы охраны и спутникового наблюдения. На собеседованиях ей говорили: «Мы вам перезвоним», но не перезванивали. В тот период Ирме даже не всегда хватало денег на еду, а ночевать порой приходилось в парках. Родственники и знакомые отвернулись от нее еще в начале трансгендерного перехода — помочь ей было совсем некому. Денег на дорогие мосты и протезы не было тем более. Из-за этого у девушки опустилась слева нижняя челюсть — лицо осталось асимметричным. Когда Ирма нашла работу и смогла наконец прийти ко врачу, ей сказали, что стоматологическое лечение уже не исправит изменений в лице.

***

«Я часто общаюсь с трансгендерными людьми, и многие из них опасаются обращаться к врачам. О том же говорят и результаты онлайн-опросов, которые мы проводим, — рассказывает сотрудница Проекта правовой помощи трансгендерным людям Диана Курдяш. — До смены документов ситуация особенно неприятная: например, трансгендерную женщину могут положить в больнице в мужскую палату. Или вообще отказать в медицинской помощи.

Но и с новыми документами не всегда все в порядке — неизвестно, как врачи отреагируют на каминг-аут. Бывает, что задают неуместные вопросы, насмехаются, ведут себя некорректно. Для трансгендерного человека, особенно нуждающегося в медицинской помощи, это большой стресс. Поэтому многие обращаются, только когда нет другого выхода. Трансгендерные активисты работают с этой проблемой и понемногу меняют ситуацию: например, Санкт-Петербургская инициативная группа “Т-Действие” проводит тренинги для врачей (в основном эндокринологов) по корректному обращению с трансгендерными людьми. Наш проект также ведет работу с врачами, выдающими справки, необходимые для смены документов.

И определенный прогресс есть — особенно в частных клиниках, а также среди молодых специалистов.

К сожалению, во многих государственных медицинских учреждениях отношение к трансгендерным людям до сих пор негативное, поэтому активистам предстоит еще много работы».

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!