Сначала на экране появляются два велосипеда, их колеса быстро крутятся, пока они не исчезают из вида. Потом камера фокусируется на двух женщинах. «Я бы хотела попробовать разобраться, что это значит для нас — прогуляться вместе?» — говорит одна из них. «Я всегда говорю людям, что я хожу на прогулку. Именно хожу, я всегда использую именно это слово», — отвечает вторая женщина. У нее короткая стрижка с челкой, на вид ей около 30 лет. Она сидит в электрическом инвалидном кресле и улыбается. Я смотрю один из эпизодов документального фильма Астры Тейлор Examined Life («Исследуемая жизнь»). На экране — улицы Сан-Франциско: кафе, магазинчики, камера ловит то человека на скейте, то спешащих людей, все куда-то идут, прогуливаются, город живет.

Пару недель назад друзья попросили меня посоветовать, куда могли бы сходить двое слепых студентов из Германии, которые собрались впервые посетить Москву. Я быстро набросала список: выставка в Музее архитектуры (там есть тактильные копии экспонатов), экскурсия в «Гараже» для людей с нарушениями зрения, органный концерт в костеле на Малой Бронной. Еще мне хотелось добавить в список то, что я люблю делать в Москве сама: гулять в «Сокольниках», сидеть у пруда на «Патриках», бродить во дворах вокруг Бауманской, идти куда глаза глядят от метро «Воробьевы горы».

Любят ли они бесцельно слоняться по улицам, как я? Имеет ли смысл идти на центральную площадь в новом городе, если ты ее не видишь? А ездить в горы? А в горах — на водопады?

Две женщины, гуляющие по Сан-Франциско в фильме Examined Life, — это философ Джудит Батлер и художница, активистка Сунора Тейлор. Батлер известна своими книгами и статьями по квир-теории, политической философии, феминизму, исследованиями сексуальности. Тейлор занимается защитой прав животных и людей с инвалидностью.

Кадр из фильма Астры Тейлор Examined Life («Исследуемая жизнь»)Фото: https://zeitgeistfilms.com/film/examinedlife

Тейлор родилась с артрогрипозом, она пользуется электрической коляской, а рисует, держа кисти или карандаши ртом. В фильме она как раз рассказывает Батлер, что чувствует напряжение, когда на людях использует части тела как бы «не по назначению». «Сан-Франциско — один из самых доступных городов в мире, — говорит Тейлор, — так что к людям с инвалидностью здесь все привыкли, но, когда я несу чашку кофе к своему столику, держа ее во рту, я чувствую, что для окружающих это уже как-то чересчур».

Несколько лет назад москвичка Татьяна Свешникова усыновила мальчика Диму. Она называет его Драконом и ведет в фейсбуке дневник его высказываний. У Димы спинально-мышечная атрофия, его мышцы год от года становятся слабее, он пользуется электрической коляской, которой может управлять движениями одного пальца.

Таня и Дракон живут максимально полной жизнью: ходят в школу, ездят в деревню и на море, бывают на концертах и пользуются метро. Таня рассказывает, что четыре года назад, когда она только усыновила Диму, люди в метро часто совали ему милостыню.

«Сейчас уже реже и в основном пьяные, — говорит Таня, — а поначалу Димыч был совсем худенький, совали только так. Чтобы он не расстраивался, все шло ему на игрушки».

История Тани, Димыча и города, в который они выходят, кажется невероятно важной. Если попробовать посмотреть на эту ситуацию глазами человека, который подает милостыню, многое становится понятно. В его мире, наверное, не существует просто гуляющего или едущего по своим делам человека на инвалидной коляске — нормального, обычного горожанина. Человек на коляске — это внештатная ситуация, которой нужно найти объяснение, например: «это нищий, несчастный инвалид, вышел на улицу, чтобы просить милостыню».

Ученые называют такое отношение «виктимизацией» (от лат. victima — «жертва»), в рамках такого отношения человек с инвалидностью воспринимается как ущербный, несчастный, заслуживающий жалости. Иногда это отношение меняется на противоположное, и человека с инвалидностью воспринимают как героя, человека, «преодолевшего свой недуг», а каждое его обычное действие — как сверхусилие, достойное восхищения.

Ни первая, ни вторая парадигма не описывает человека с инвалидностью как обычного человека; и в той и в другой инвалидность понимается как внутренний барьер, связанный с состоянием здоровья, хотя на самом деле ограничения лежат вовне — в недоступности среды, институтов, сервисов.

Когда речь заходит о взаимоотношениях города и человека, я всегда вспоминаю историю, которую рассказала мне социолог, профессор Университета Западного Мичигана Елена Гапова. Много лет назад, когда Гапова еще жила в Минске, у нее родилась дочка. «Я стояла на одной стороне большого проспекта и понимала, что нет ни одного безопасного, доступного способа мне с коляской оказаться на другой стороне проспекта, — вспоминала Гапова. — Я тогда впервые подумала: что это за факторы, что это за сила, которая делает меня, молодую женщину, горожанку, вычеркнутой из обычной жизни?»

Сунора Тейлор на экране объясняет, что именно для нее значит доступность города. Она говорит очень простую и очень важную вещь: простая физическая доступность, все эти пандусы, подъемники, лифты, отсутствие барьеров — вопрос не только бытового удобства, не только утилитарная возможность переместиться из точки А в точку Б. «Доступность ведет к социальной адаптации, к принятию», — говорит Сунора.

Иллюстрация: Дария Ахмедова для ТД

Она употребляет слово recognition, которое дословно переводится как «принятие» или «признание», но как будто значит гораздо больше. Она говорит не о признании заслуг, а о самом простом, базовом признании человека другими людьми. О возможности сказать: «я человек, наделенный достоинством, такой же, как все остальные». Вся история борьбы за свои права в сущности об этом — о том, что люди становятся людьми по праву рождения, на это не должны влиять их раса, пол, сексуальные предпочтения, форма тела или другие особенности.

В этом смысле на город, на его доступность, на наши утилитарные перемещения по нему и на наши прогулки можно посмотреть как на сцену, трибуну, где каждый выход из дома — политический жест. Смелость заявить о том, что мы люди и мы здесь есть.

Никакого города без людей не существует. Город — это не дома и мосты, не дороги, не остановки, не тротуарная плитка, не пасхальный декор на бульварах. Город — это все мы, наши дела, намерения, наши маршруты, наши отношения друг с другом.

***

Последние два года я работаю в Политехническом музее. Он стоит в самом центре моего города — Москвы. Я часто думаю о том, как люди с инвалидностью воспринимают наш музей и город.

Поэтому мы придумали проект «Истории, которых не было». Вместе с редакцией «Таких дел» мы хотим собрать истории, рассказанные людьми с инвалидностью, об их отношениях с городом.

Если вы такой человек и готовы поделиться с нами своей историей, переживаниями, взглядом на Москву, заполните, пожалуйста, небольшую форму и расскажите о проекте тем, кому это может быть интересно. На основе собранных материалов мы планируем сделать цикл публикаций о людях с инвалидностью, а потом собрать эти истории в Политехническом музее. Мы хотим, чтобы это был рассказ не о жертвах и не о героях, а просто о людях со своими особенностями, манерой поведения, привычками, движениями.

Проект реализуется с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!