Небольшая двухкомнатная квартира на окраине Егорьевска, что в 100 км от Москвы. В гостиной, которая служит и столовой, чисто, пахнет недавней уборкой, напротив задвинутого в угол обеденного стола — тумбочка с плазменным телевизором, на нём ваза с красными и белыми розами, привезённые из отпусков ракушки и побрякушки, небольшая менора с белыми свечами… И фотография задумчивого 18-летнего юноши в камуфляже и с чёрной лентой в правом нижнем углу. Это Дмитрий Некрасов, подорвавшийся 26 июля 2012 года на полигоне «Погоново» Воронежской области.
Его мама Алевтина, аккуратная женщина в чёрном платье, наливает чай. Её муж Андрей то и дело ходит курить на кухню, они вместе только с 2009 года, но Андрей стал вторым отцом двум её сыновьям – старшему Сергею и погибшему младшему Дмитрию. Жаль, что Дмитрию — ненадолго.
Мозги по всему полигону
Громом среди ясного неба стало случайно увиденное в новостях сообщение о том, что на полигоне в Воронежской области произошёл взрыв, в результате которого погибло двое и было ранено 11 срочников. «Один скончался на месте, второй по дороге в больницу», — сказали по ТВ. Помня, что Диму только за день до этого перевели в новую часть из Курска, где он служил, а потом должны были отправить на полигон, родители сели за телефон: «Никто ничего не хотел говорить, дозвониться было невозможно, командир части подполковник Сюракшин вообще бросил трубку, сказав, что ему некогда, — вспоминает Андрей. – Вечером мы дозвонились в военную прокуратуру и узнали, что Некрасов есть среди погибших». Некрасовых, впрочем, в части было несколько, так что оставалась надежда, что в этот раз пронесло. Решили ехать в Воронеж. Алевтина тогда работала в магазине «Пятёрочка», Андрей не работал вовсе, семья еле сводила концы с концами, но тем не менее пришлось заплатить за такси до Воронежа около 20 тыс. рублей.
Дозвониться было невозможно, командир части бросил трубку, сказав, что ему некогда
В 7 утра 27 июля Алевтина, Андрей и старший сын Сергей стояли у КПП части №08318 в посёлке Воля. «Нас никуда не пустили и ничего нам не сказали. Командир спал, — говорит Алевтина. – Мы ждали полтора часа, пока он проснётся, потом он вышел и сказал, что он с нами разговаривать не может и мы должны обратиться в военную прокуратуру. И лишь вахтёрша на воротах подтвердила: «Это ваш вчера погиб, Дима Некрасов, он ещё плакал, не хотел ехать на полигон», — продолжает Алевтина и вытирает слёзы. В прокуратуре они тут же попали к следователю подполковнику юстиции Алексею Монину, который тоже оказался не очень любезным.
В материалах дела было сказано, что во время разгрузки КАМАЗа в руках у Диминого сослуживца 20-летнего Никиты Белова, на уровне ноги взорвался снаряд. Никита погиб сразу, Дима – через три минуты после взрыва. «Но я-то слышала по ТВ, что он умер по пути в больницу! – восклицает Алевтина. – Значит можно было его спасти!» Впрочем, когда мама высказала это предположение следователю, тот начал в сердцах кричать на неё за такую глупость: «Как спасти? Вы что не понимаете, что мозги вашего сына собирали по всему полигону и в черепушку ему обратно запихивали?!»
Из прокуратуры родные Димы отправились в воронежский морг, где им предложили тут же забрать тело, хотя не было ни транспорта для доставки в Москву, ни гроба, ни даже понимания, на какое кладбище его везти. «Там были уже журналисты, которые нам очень помогли, стали звонить в командование Юго-Западного военного округа, чтобы нам выделили машину. Машину нашли, но не было гроба, они удивились ещё: «Как, и гроб вам нужен?» — рассказывает Андрей. «Ивановский военкомат, через который призвали Диму, в похоронах участвовать отказался, потому что хоронили не в Иваново, а в Малаховке, в Подмосковье, они вообще мне только на пятый день позвонили и выразили соболезнования, — всхлипывая продолжает Алевтина. — Мы совершенно не представляли, что делать, и тут нам позвонили из московской еврейской школы «Месивта», где учился Дима, и предложили организовать похороны за их счёт. До сих пор им за это благодарна».
Докопаться до истины
Как это часто бывает, гибель ребят решили списать на несоблюдение техники безопасности: ну, взорвались и взорвались, сами виноваты. Но родители Димы с такой постановкой вопроса не согласились: «Мы хотели знать, почему погиб наш сын и кто в этом виноват».
С самого начала в истории было много странных моментов. Во-первых, Дима не был сапёром, а отправлять такелажников на работы, связанные с боеприпасами, нельзя. Он приехал в новую часть вечером 25 июля, а уже утром был отправлен на полигон, то есть даже инструктаж никакой пройти не успел. Ну и, наконец, Дима вообще не мог выполнять тяжёлые работы из-за двух операций по поводу варикоцеле (сначала было обострение после муштры перед парадом 9 мая, для участия в котором выбрали Диму, потом – после возвращения в часть — один из сослуживцев сильно пнул мальчика, так что тот снова попал в больницу): «Я когда узнал, что его на полигон отправляют, говорю: «Откажись. Отсиди лучше на губе, но побереги здоровье». Но он упрямый был, не мог дать слабину». — говорит Андрей, поясняя, что тогда по всей стране исполнялась программа по уничтожению боеприпасов советского времени. Их вывозили на полигон, подрывали, а потом собирали обломки и неразорвавшиеся снаряды. Вот на сбор такого «мусора» и были отправлены срочники из воронежской части.
Интересно, что утилизацией боеприпасов на «Погоново» и очисткой полигона от осколков должен был заниматься «Уральский пиротехнический завод» — соответствующее соглашение с ним было заключено командованием Юго-Западного военного округа в мае 2012 года. Военные же должны были обеспечить только подвоз и разгрузку боеприпасов. Однако Василий Сюракшин решил выслужиться и очистить территорию полигона самостоятельно, к тому же незадолго до этого его повысили в звании до подполковника. Воронежский гарнизонный военный суд заключил, что подполковник ложно понял интересы службы и попытался создать «видимость благополучия».
Алевтина и Андрей не дали замять дело. Обращались в главную военную прокуратуру, Комитет солдатских матерей, писали в президентский Совет по правам человека. Уголовное дело в итоге завели, но подозреваемых по нему так и не было: подполковник Сюракшин, отправивший неподготовленных срочников очищать полигон, проходил по делу свидетелем, из его части в нарушение правил даже не были изъяты документы, что позволило заполнить листы никогда не проводившегося инструктажа, подделав подписи погибших бойцов.
В сентябре Некрасовы обратились в фонд «Право матери», о котором узнали случайно, и юристы фонда согласились вести их дело. «Я всю осень, как на работу, ездила в Воронеж на суд, — рассказывает Алевтина, которой для этого пришлось даже уволиться с работы. – Иногда приезжаю, а заседание перенесли, потому что Сюракшин заболел. Юристы со мной ездить не могли, у них тогда не было на это бюджета, но они постоянно были со мной на связи, я им звонила в перерывах, писала ходатайства под их диктовку». Сюракшин (статус которого не изменили вплоть до мая 2013 года), вёл себя на суде уверенно, если не сказать нагло. Три адвоката против одной мамы – чего тут бояться. «Он однажды говорит мне: «Мы готовы компенсировать вам ущерб, во сколько вы его оцениваете?» Я спросила: «А сколько стоит жизнь вашего сына?» «Она бесценна», — отвечает. «Ну тогда почему вы считаете, что мой ребёнок стоит денег?»
Во время суда выяснились и другие интересные подробности. В части, оказывается, были сапёры, но они в тот злополучный день… собирали помидоры на поле соседнего фермера. По словам командования, фермер за это снабжал часть, впрочем, солдаты никаких свежих овощей почему-то не видели. На вопрос судьи, где же были сапёры, Василий Сюракшин отмахнулся: «А хрен их знает, может, спали». «Ему было на всё наплевать, он этот суд рассматривал как досадное недоразумение», — говорит Алевтина Некрасова, вспоминая, как один из сослуживцев Димы рассказал, что на одном из построений подполковник объяснил бойцам: они для него не больше, чем пушечное мясо, так что нечего выпендриваться.
28 ноября 2013 года Воронежский гарнизонный военный суд, наконец, приговорил Сюракшина к пяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима, лишив его воинского звания подполковник и права занимать руководящие должности на два года. 27 февраля 2014 года Московский окружной военный суд изменил этот приговор, заменив 5 лет лишения свободы 3 годами, и вернув Сюракшину звание.
Командировки стоят денег
Дима Некрасов мог и не стать «пушечным мясом»: и медицинские показания для этого были, и жила семья не в Иваново, по месту прописки, а в подмосковном Голицыно, а 9-10 класс Дима и вовсе отучился в Израиле – сам нашёл программу по обмену, подготовил все документы и рассказал обо всём родителям чуть не за день до отъезда, когда нужно было официальное разрешение на выезд за границу. «Он всегда такой был: если что задумает, то непременно своего добьётся», — гворят родители. Однако после года обучения в Хайфе школа не подготовила вовремя документы на визу, Дима нарушил правила пребывания в стране и ему на год запретили въезд в Израиль. «Они с братом поехали в Иваново, он мне звонит оттуда и говорит, что призвался в армию. Если бы я знала тогда, что случится, откупила бы его, хотя денег совершенно не было. Нельзя детей отдавать в эту армию», — говорит Алевтина.
После первой операции по поводу варикацеле мать пошла в Комитет солдатских матерей, где ей предложили помочь комиссовать сына, но нужно было заплатить 10 тыс. рублей. «Я приехала к нему в больницу, он говорит: «Мама, не надо. Дослужить осталось совсем немного, потом вернусь и всё у тебя будет. Буду работать, бизнесом заниматься, старость у тебя будет обеспечена, у тебя будет свой дом», — плачет, уже не сдерживаясь, Алевтина. – И ведь всё так и получилось, и квартиру купили вот, но какой ценой!»
Юристы Фонда «Право матери» помогли Алевтине Некрасовой получить все необходимые выплаты, а это порядка 3 млн рублей: «У нас порядок выплат заявительный, если человек не просит, то государство ему ничего и не даёт, — поясняет пресс-секретарь Фонда Анна Каширцева. – Реальных санкций за то, что чиновник не информирует гражданина о его правах – нет. Мы помогаем людям получить все положенные по закону компенсации и добиться справедливости».
Сейчас юристы Фонда вместе с матерью готовят иск о возмещении морального вреда. «Мы не берём ни копейки с наших пододопечных, — говорит председатель правления Фонда Вероника Марченко. – Но надо платить за проезд юристов до места суда — а это по всей России, за гостиницы. Самое неприятное, это когда приходится выбирать между разными семьями: куда поехать, а кого консультировать по телефону, как Некрасовых. Алевтина звонила нам чуть не каждую минуту из суда, но она удивительно стойкая женщина, не каждый это может. Некоторые постоянно плачут, не могут выговорить ни одного предложения, у кого-то приступы случаются. В таких случаях юрист на месте просто необходим».
Фонд “Право матери” живет исключительно на частные пожертвования, в его работе можете поучаствовать и вы. Фонд отчитывается за каждый внесенный рубль. Ваш вклад — это один шаг к тому, чтобы виновный в смерти очередного солдата был назван и понес наказание. Но главное, чтобы семья получила положенные ей по закону деньги. Без нашей с ваши помощи это невозможно. Но мы ведь не останемся в стороне, правда? Когда государство может только убивать своих сыновей, дело гражданского общества – помочь их родным.
Мы ведь не останемся в стороне, правда?