За чертой оседлости
Сирийская семья М. попала в Россию против своей воли: решив бежать из Алеппо к знакомым в Финляндию, сирийцы нашли в Интернете посредника, который предложил выгодную сделку — 20 тысяч евро, деньги вперед, семья с детьми распихивается между тюков и коробок в фуре, следующей по маршруту Загреб-Хельсинки. До Загреба — через Египет и Турцию, на утлой моторке. «Их, совсем уже обалдевших, довезли в фуре до Московской области. Потом пересадили в легковой автомобиль, распихав до крыши детей и тюки с одеждой, — рассказывает Елена Буртина, сотрудница «Комитета гражданского содействия и помощи беженцам». — Несчастные сирийцы вышли из машины всей семьей — на пять минут, без денег и документов. На их глазах машина умчалась». Семью определили в центр для беженцев в Красноармейске, связь с ними оборвалась.
Похожие истории, только уже не про Московскую, а про Ленинградскую область, рассказывает мне Ольга Цейтлина, юрист питерского «Мемориала». «Положением беженцев многие пользуются», — вздыхает Цейтлина. Обманутые, они пытаются перейти границу между Россией и Финляндией, — пограничники их ловят и отправляют в суд . За последний год Цейтлина вспоминает порядка десяти подобных случаев; по мой просьбе она пересылает мне несколько судебных решений сходного содержания. Вот тридцатитрехлетнего Ахмада Рефата задержали в поселке Кондратьеве возле бензоколонки «Несте», он следовал в пограничную зону с целью незаконного пересечения границы, приговорен к пятитысячному штрафу и высылке на родину. Шабах Рустом был задержан при сходных обстоятельствах, оштрафован, настоятельно рекомендована принудительная депортация. Шейкх Али Муса — меняется только имя, резолютивная часть решения остается прежней.
Активно принимая участие в войне в Сирии, Россия должна быть милосердна не только к Башару Асаду, но и к его подопечнымТвитнуть эту цитату Раньше, вспоминает Елена Буртина, российские власти были к сирийцам куда благосклоннее, — за последние несколько лет ФМС России выдала беженцам из Алеппо, Дамаска и Хомса порядка двух тысяч разрешений на временное убежище. В последние месяцы число разрешительных документов стремится к нулю, хотя, по логике, картина должна быть иной, — активно принимая участие в войне в Сирии, Россия должна быть милосердна не только к Башару Асаду, но и к его подопечным. Буртина недоумевает: «Например, у нас охотно принимают украинских беженцев по той причине, что на Украине вооруженный конфликт, и раньше сирийцам давали убежище по сходным основаниям. Документы о временном убежище давали на год, потом их положено продлевать, но сейчас это почти невозможно. В отказе нельзя написать, что ситуация в Сирии изменилась в лучшую сторону, поскольку это абсурд, и в миграционной службе это прекрасно понимают, так что бумаги набивают всякой ерундой: «не встал на учет, не вовремя въехал, нарушает правила проживания, шумит по ночам и мешает соседям». В тесной приемной «Комитета гражданского содействия», занимающего четыре комнаты подвала жилого дома на Олимпийском проспекте, сотрудницы возмущенно вспоминают: «Одной девушке недавно сказали: «Брата при бомбежке убили? Ну, бывает». Другую успокаивали:» Что, беременная? Ничего, пройдет»».
«Вы напишите заявление, что с вас в ФМС за документы взятку требуют в сорок тысяч», — втолковывает юрист беженке из Дамаска. Та мнется и краснеет. «Пока вы будете молчать, ситуация не изменится!» — горячится юрист. Рядом ждет своей очереди Алма Шахдани Фаиза, — она приехала к мужу Аману полгода назад, пара живет в Северном Медведкове, Аман подрабатывает в магазине и успел получить годовое разрешение на убежище. Алме Шахдани, чью броскую красоту не скрывает хиджаб, в разрешительных документах почему-то отказали. Месяц назад Аману посоветовали посредника по кличке «Доктор Али»: за 150 тысяч рублей он обещал сделать все документы через «своих людей в ФМС» — в короткое время и без осечек. Аман не соглашается описать внешность «доктора», только говорит, что «его люди стоят возле входа на ВДНХ». Отдав деньги и паспорт, Аман и Алма Шахдани лишились всех сбережений, паспорт вернули без бумаг о временном убежище, «доктор» объяснил, что денег не хватило и потребовал дать еще. Аман отказал, и теперь его жена нелегально подрабатывает в частной кондитерской, стоит у плиты, печет пончики. «Мы убежим в Норвегию, там все наладится», — обещает ей муж.
Норвегия — мечта любого беженца из Сирии, не нашедшего места и документов в России. Сирийский журналист Муиз Абу Алджадаил был одним из первых людей, рассказавших журналисту «Wall Street Journal» Томасу Гроуву о новом пути, по которому беженцы попадают из России в Европу: платишь восемь тысяч рублей за билет Москва-Мурманск, своим ходом добираешься до поселка Никель, арендуешь такси до границы с норвежским Киркенесом, — там развернуты лагеря для беженцев. Через границу, не оборудованную пешеходным переходом, въезжаешь на велосипеде. Норвежцы, восхищается Муиз, охотно принимают людей: пускают с сирийскими паспортами через КПП, трижды в день кормят горячей едой, дают пособие и не обманывают с документами.
Зато беженцев охотно обманывают таксисты из Никеля: нелегальный житель Московской области Ашар Хаммад отчаянно собирает деньги на вывоз семьи в Киркенес, сначала таксист просил с него 15 тысяч за доставку до границы между Никилем и Киркенесом, но на финишной прямой увеличил ставку до 40 тысяч рублей — с каждого члена семьи. У Ашара жена и двое детей, им не дают место в школе и полис в поликлинике. Сам Ашар на днях потерял работу — в Ногинске, где живет большинство сирийских беженцев, на днях прошел «шмон» на текстильных фабриках, где сирийцы — кто легально, а кто нет — работали. Десять человек забрали в ночь с 16 на 17 октября в ОВД и посадили в местный ИВС. Их судьба до сих пор не известна; Ашар не знает, что будет с его семьей, если до Киркенеса они не доберутся.
Никому не нужны
Тридцатилетняя красавица Мина (имя изменено по просьбе героини) вечерами ругается с мужем: он хочет ехать в Норвегию, она считает, что с нее довольно волнений, переездов и тревог.
—А кто у тебя муж?— спрашиваю я, пока Мина кормит в кафе «Му-Му» своих детей — бойкого мальчика и девочку с глазами, которые принято называть бездонными.
—А муж у меня — Бэтмен, — зло шутит Мина, двигая по столу тарелки с рисом. — Он работает ночами, пока никто не видит — грузит коробки в магазине, потому что разрешения на работу ему не дают.
Мина делает все, чтобы существование в Алтуфьеве хоть как-то походило на жизнь в предвоенном АлеппоТвитнуть эту цитату Когда-то Мина работала менеджером самого крупного турагентства в Алеппо; ее родители — врачи-гинекологи, брат получил степень магистра в институте Пастера в Париже, муж Мины чинил машины в собственном автосервисе. Мина — чемпионка юниорских соревнований по плаванию, у нее фигура с картинки и кудрявая копна волос, она христианка по вероисповеданию, Мина не покрывает голову, еженедельно ходит к мессе в церковь Святого Людовика на Лубянке и старается не сдавать позиции — подрабатывает переводчицей с сирийского на английский и французский, удаленно работает на европейского туроператора, в общем, делает все, чтобы существование в Алтуфьеве хоть как-то походило на жизнь в предвоенном Алеппо.
«Может, Путин поможет нам с документами?» — спрашивает Мина.
План побега в Европу
В сентябре этого года в газетах перепечатали фотографию, на которой турецкий пограничник в зеленом берете несет на руках тело утонувшего четырехлетнего мальчика Айлана, плакали все — кроме беженцев. «Мы больше не можем плакать»,— писали сирийцы в блогах, а затем начинался хор невыносимого по трагичности накала: «Мои слезы кончились, когда игиловцы отрезали голову моему брату за то, что он не брил бороду», «Моя душа высохла, потому что на моих глазах боевики забили моего молодого человека».
Отголоски хора можно услышать в маленьких комнатах на Олимпийском проспекте: «Рядом с магазином в нашей деревне сбросили бочковую бомбу, кузен убит, через два дня у него должна была быть свадьба», «Младшего брата боевики расстреляли на глазах его родителей, отец не выдержал увиденного, ослеп», «Троюродные сестры плыли на лодке в Турцию. Все погибли, тетка с ума сошла от горя».
Место в лодке продают за 10 тысяч долларов, — продавец дает семье всего пару уроков, а потом резко отталкивает надувную посудину от берега. Тем, кто доплыл, предстоит тяжелый путь в Европу — в землю обетованную, иными словами, — в Германию. «Мы никому не отказываем в помощи, — убеждает меня Андреа Хиптцеманн, директор берлинского отделения католической организации «Каритас». — Наши волонтеры встречают людей на вокзалах, помогают с расселением по лагерям для беженцев, одеждой, горячей едой».
На вокзалах, где встречают беженцев, — стихийные митинги правых. Напротив русского посольства на Унтер Ден Линден — демонстрации противников Асада. В руках у людей плакаты: «Путин, прекрати бомбить!» Германия, сокрушается Хиптцеманн, раскололась на две половины, — одни уверены, что сирийцам нужно отказывать в убежище, а Россия специально поддерживает войну в Сирии и не пускает беженцев к себе, чтобы их поток хлынул в Европу и обескровил ее. Другая половина — к ней принадлежит и сама Хиптцеманн — считает, что ущерб, нанесенный миру Германией в ее давней, фашистской испостаси, настолько велик, что помощь нуждающимся беженцам — самое малое, что можно сделать для будущего.
В день к зданию берлинского центра социальной помощи «LaGeSo» подходят порядка семисот сирийцев. Они присоединяются к очереди на регистрацию, которую не успевают обслужить волонтеры, — мужчины с обветренными лицами, женщины с измученными глазами и плачущими детьми ругаются за право входа в дом на улице Торштрассе. За загородкой — палатки с тепловыми пушками, в углах — упаковки с пакетами молока и растворимыми супами. Под ногами чавкает осенняя грязь. «Самое страшное было в августе, — устало вздыхает представитель «LaGeSo» Сильвия Костнар. — Тогда несколько беженцев прорвали охрану, залезли на крышу и грозили прыгнуть вниз, если им немедленно не выдадут бумаги о предоставлении убежища». Под ними, вспоминает Сильвия, бесновалась обезумевшая от усталости толпа. Костнар боялась, что полиция не справится, но договориться с людьми на крыше удалось, они слезли. Я спрашиваю, кто был на крыше — мужчины или женщины, и Костнар спокойно объясняет: в Берлин, как правило, едут молодые мужчины в возрасте от 18 до 40 лет. Путь от Сирии до Берлина стоит громадных денег, семьи вынуждены отправлять тех, у кого больше шансов не потонуть в дырявой резиновой лодке или часами ждать посадки на вокзале в Будапеште. Так что приезжают либо мужчины, либо семьи с детьми, — девушек в очереди практически нет. У брюнетки Костнар усталый вид, измученными выглядят и волонтеры «LaGeSo»; в лифтах и на стенах их офиса расклеены фотографии трехлетнего сирийского мальчика по имени Мухаммед, — в сентябре он бежал с семьей из Алеппо, долго добирался до Берлина, и у самых стен центра социальной помощи на Торштрассе исчез, — его мама отвернулась, и тут же мальчика увел в неизвестном направлении мужчина средних лет в светлом свитере и очках. Фотографии мужчины, держащего за руку Мухаммеда, распечатали с видеокамер; месяц полиция ведет безуспешные поиски.
«Я не могу расставить охрану через каждый метр», — жалуется Костнар.
Теперь все мамы держат детей за руку так, что от напряжения белеют костяшки. Очередь движется медленно: в ее начале — отчаяние, в середине — тревога. В конце, надеются беженцы, новая жизнь в Европе.
За новой жизнью уехал из Москвы и журналист Муиз Абу Алджадаил, в прошлом житель Ногинска, добровольный правозащитник и покровитель сирийских беженцев, в декабре 2014 года Муиз открыл в Ногинске щколу для сирийских детей — сложение, вычитание, грамота, русский язык, преподаватели — волонтеры. До открытия школы маленькие сирийцы сидели дома и со сверстниками практически не общались, кого-то не брали в школу просто так, кого-то не хотели отдавать родители, сами не знающие русского языка. Муиз, гордый обладатель российской регистрации, сам искал под школу помещение и уговаривал родителей учить детей. Идиллия продолжалась несколько месяцев, но 24 августа 2015 года в школе случился рейд ФМС, и школу закрыли. В сентябре Муизу отказались продлевать документы — без особенных на то оснований. Он переехал в Швецию, — друзья помогли с приглашением, власти приняли с распростертыми объятиями. Мы общаемся по скайпу, Муиз радостно перечисляет:
—Деньги уже дали, квартиру хорошую выделили, вот-вот помогут с работой и дадут шведский паспорт.
— И что потом?
— Я приеду в Россию вытаскивать своих,— обещает Муиз.
Кого Муиз будет вытаскивать — пока не совсем понятно: из шестидесяти сирийских семей, проживавших в Ногинске, на месте осталось человек двадцать. Остальные перебрались в Норвегию.
Через месяц после нашей встречи в «Му-му» семья красавицы Мины тоже уезжает в Норвегию, так и не получив нужные бумаги. В день, когда я об этом узнаю, новостное агентство Flash Nord публикует заметку в десять строк: 500 сирийских беженцев держат на КПП между Никелем и Киркенесом. В Мурманске холодно, беженцы начали простужаться, пишет агентство. Я думаю о замерзающих детях Мины в теплой одежде с чужого плеча, представляю Мину рядом с купленным втридорога велосипедом и безуспешно набираю ее номер. Надеюсь, она уже по ту сторону границы.