22 июня 1941
Андрей Архипович: «Наш парторг — комбат, т[оварищ] Макаренко, против обычного, несколько взволнован, хотя волнение может заметить только тот, кто его близко знает. Слишком он спокойный человек. Но на этот раз было чем взволноваться даже самому спокойному.
Он сообщил нам о том, что сегодня утром на нашу Родину вероломно напал самый злейший враг передового человечества, обнаглевший германский фашизм, что его хищные бомбовозы уже сбросили свои смертоносные грузы на наши родные города: Киев, Житомир, Каменец-Подольск, Одессу, Севастополь и другие.
Возмущению и гневу нашему не было границ. Объяснив стоящие перед нами задачи, наметив план действий, парторг закрыл собрание, после чего был проведен митинг. Я выступил на митинге с пламенной речью.
Лес наполнило громкое, красноармейское, раскатистое Ураааа!»
7 сентября 1941
А.А.: «Произошел неприятный случай. Наш советский танк на полном ходу, не заметив хорошо замаскированного миномета, наехал на него гусеницей. Сбил и повредил миномет. <…> Ночь была неспокойная. Приснился мне кошмарный сон, как будто бы умерла моя старшая любимая дочурка, Любася. Нюся и Верочка сильно плакали. Дальше до утра я не мог уснуть».
9 ноября 1941
А.А.: «Я, комбат Бондаренко и Гончар выехали верхом на лошадях на рекогносцировку местности. День совершенно безоблачный. Выехали за город, услышали приближающийся шум моторов, смотрим, прямо на нас летят три вражеских бомбовоза (опознали их по желтым крыльям), наблюдаем — от среднего самолета отрывается цепочка, девять бомб, ускоряем шаг, быстро нарастает зловещий вой, сильные взрывы, свист осколков. Из-под обломков вытаскивают убитых красноармейцев, у одного под мышкой зажат том сочинений ЛенинаТвитнуть эту цитату За нами бежит, спасаясь, целый табун лошадей. Оборачиваемся, сзади облака дыма, как раз у места нашей стоянки. Едем дальше.
Я остаюсь в районе выбранных позиций, остальные возвращаются на место. Оборудовав с расчетом огневые позиции, возвращаемся на станцию. Не узнаю центральной улицы: библиотека, в которой вчера еще было партсобрание, превращена в груду развалин. Из-под обломков вытаскивают убитых красноармейцев, у одного под мышкой зажат том сочинений Ленина. На улице валяются трупы разорванных лошадей. Разбита вдребезги хата, в которой вчера вечером я сидел и разговаривал со стариком-железнодорожником; его уже увезли хоронить. Дочь лет двадцати неподвижно стоит у дивана, покрытого слоем штукатурки; на дворе перья из подушек, какие она готовила себе на приданое.
Разрушено еще шесть зданий. По улице бродят граждане. Больше всего меня поразило то, что никто не плачет. Тем хуже для врага! Величайшая ненависть затаилась глубоко в сердцах, тем с большей силой она прорвется наружу, мощным ударом обрушится на головы кровавых фашистов. Месть будет страшная, беспощадная!
Оборудуем хорошие укрепления. Живем почти нормальной жизнью. Я через день провожу с бойцами политзанятия. Живем на квартире у Марии Петровны Рудаковой. В свободное время играюсь с Тамарочкой, девочка лет трех-четырех очень похожа на мою мурзилочку Верушку!»
11 марта 1942
Анна Тимофеевна: «Веруся стала выговаривать букву «р». Этот звук у нее получается очень крепко «Р-Р-Р-Рука»».
14 апреля 1942
А.А. «Встретился с Нюсенькой после разлуки более чем в течении двух лет. Сколько счастья! — на бумаге не опишешь».
1 июня 1942
А.Т.: «С 14 по 29 апреля я изредка встречалась с Адиком. Ругаю себя, зачем я так рано уехала из Воронежа. Я могла бы до 24-го мая встречаться с ним и проводила бы его сама, а то переживаю. Нелепый мой отъезд… с 18-го по 30-е мая ничего от него не получала. Сегодня получила письмо. Обрадовалась! Недаром 28-го я плакала. Значит сердце вещун».
справа: В 1971 годуФото: из архива Марины Тюниной
13 июля 1942
А.А.: «Подошли к селу Верхне-Чирское. Хотели тут расположиться на день, но село оказалось занятым немцами. Идти дальше нам никак нельзя, так как на дворе было уже светло. Принимаем решение занять свободную от противника северную окраину села. Не больше чем через полчаса вся эта окраина, как саранчей, заполняется итальянцами.
Целый день, до позднего вечера, лежим, прижавшись к земле в небольшом садочке, поросшим терном. Все держим наизготове оружие, внимательно следим за вражескими солдатами. В двух-трех метрах от нас итальянцы, воровски поглядывая в заросли терновника, рвут вишни, а в этом терновнике — мы. Непонятно, как они нас могли не заметить!
Ночью, при помощи нашей медсестры Вали Киселевой, переодетой в гражданское, искусно совершившей разведку, нам удалось благополучно вырваться из вражеского логова.
Не доходя семи километров до Дона, останавливаемся на дневку в лесочке, расположенном недалеко от животноводческих ферм неизвестного нам колхоза. Из-под носа у фрицев добываем двух баранов и бидон молока. Только фрицы с фермы, мы тут как тут. Еще двое суток пробираемся к Дону, соблюдая самую тщательную какую только можно маскировку.
Я для босой Вали сшил войлочные тапочки — да еще какие! Сам удивляюсь, откуда такое мастерство? Война!»
19 декабря 1942
А.Т. «Дни счастливых минут, дни радостной встречи с Андрюшей. Как неожиданно, как нечаянно он нагрянул прямо из окопов, из-под станции Кантемировки, едет в Сибирь на формирование новых подразделений. Любася говорит мне на ухо: «Какой наш папочка хороший!» Я лучше и не могу выразить, а хотелось бы сказать больше о нем. Закралась у меня и такая мысль, что я недостойна такого человека как он. Что во мне много недостатков, а в нем все возвышенное, все высокое, такое большое и недосягаемое для меня, человека среднего кругозора.
Жду с нетерпеньем весточки от него и его впечатлений о детях, о жене своей, о нашей жизни вообще…»
11 марта 1943
А.Т. «Что за век зверства?! Когда кончится никому ненужное избиение людей? Где же счастье? И когда оно все таки наступит? Когда же солнце счастья будет светить народам всех стран?!
Ничего нет от Андрюши. Ума не приложу, почему нет? Будет, будет, должно быть!»
А.А.: «В три часа телефонист передал команду «Солнце», что означало сигнал о переходе противника в наступление по всему фронту. <…> Ровно в 4:00 противник начал бешеную артподготовку. Через 10-15 минут из-за рощи сельскохозяйственного техникума показалась партия самолетов. После чего их появление почти не прекращалось до наступления темноты. Они сбросили на наши окопы сотни тонн смертоносного груза, но тщетно!
В 5:00 в атаку двинулись «тигры» и «волки» — пехота. Но в этом бою «тигры» больше походили на «кошек», а «волки» на ягнят. Наши славные артиллеристы в боевом содружестве с пехотой, царицей полей, заставили их остановиться, а затем повернуть вспять.
Двенадцать яростных атак были отбиты, и только седьмая и восьмая роты были несколько потеснены. Все остальные — на месте. <…> Вечером личный состав дивизиона получил благодарность за стойкость и мужество».
7 июля 1943
А.Т.: «Получила от Андрейки письмо, в котором он пишет, что ему много приходится «работать», а поэтому он мало пишет. Неужели он на том направлении, где третий день идут напряженный бои? Очень боюсь! Не хотелось бы, чтобы он был на Курском, Белгородском или Орловском. Там уже три дня, а может быть и больше, идут ожесточенные бои.
Адик, дорогенький, будь жив и здоров!»
15 июля 1943
Радиста разорвало на части, меня ранило в правую руку и в правый бокТвитнуть эту цитату А.А.: «В 5:00 по сигналу «катюши» даю сильную артиллерийскую артподготовку по высоте 255,6. Одновременно вылезли из блиндажей и окопов и во весь рост поднялись русские солдаты. Чувство глубокой радости охватило мое сердце. Иду с боевыми порядками пехоты. Мощное «Ура!» прокатилось по всему переднему краю. Но видимость отвратительная, все поле боя окутано черным дымом. Благополучно преодолеваем первый огневой вал, попадаем под сильный огонь минометов. Видны вспышки вражеской батареи. Только я обернулся к радисту, чтобы передать команду на огневые позиции и вызвать огонь наших минометов по этой цели, как прямым попаданием снаряда вдребезги разбивает нашу рацию. Радиста разорвало на части, меня ранило в правую руку и в правый бок. Пытаюсь подняться, но не в силах.
Разведчики быстро делают мне перевязку и ведут в медсанбат. Обидно до слез покидать поле боя в такой ответственный момент. Попросил, чтобы меня провели через огневые позиции нашей 6-й минометной батареи. Оттуда по телефону на наблюдательный пункт передаю командование дивизионом старшему лейтенанту, лучшему моему другу Манзибуре. Прощаюсь с боевыми друзьями. Не выдержал, — крупинки слез брызнули на руку, жалко расставаться с товарищами по оружию. Военком крепко обнял меня и поцеловал как родной брат <…>».
справа: Люба и ВераФото: из архива Марины Тюниной
27 июля 1943
А.Т.: «Сердце вещун. Давят меня стопудовым камнем надписи на моих письмах: «Выбыл в госпиталь по ранению». Какое ранение? Когда это было? В каком месте? И куда направлен, в какой госпиталь? Вот сколько вопросов сразу встает передо мной. Где он, мой дорогой, в чем нуждается? Смогу ли я поехать к нему? Мой золотенький, мужайся, крепись, щоб скорше выдужав вид усих ран.
Любочка послала письмо на имя начальника части. Скорее бы он ответил. Надеюсь, что Андрюша сам отзовется, где он и что с ним! Хочется думать, что все обойдется хорошо».
13 ноября 1943
А.А.: «В четыре часа дня на ст[танции] Колено попадаю в полное окружение своих славных дочурок и так нахожусь в «кольце» целых три дня до 16/11/1943. Оказывается, вырваться из такого окружения особенно трудно. Здесь никакой военный опыт не поможет».
А.Т.: «Счастливые дни! Адик по пути на фронт заехал нас проведать. Вспоминается все до мельчайших подробностей. Боже мой, как мне хорошо с этим родным, милым человеком!
Чувствую, что дочуркам папуся тоже понравился.
Они так с восхищением отзываются о нем. Для меня опять настали томительные дни ожидания счастливых дней встречи с родным Адиком. Скорей бы конец войне! Адик! Пока написать некуда, я, тоскуя за тобою, пишу в дневник….»
1 марта 1944
А.А.: «Лежу в сырой землянке, отвоеванной у фрица. Температура 39,5 градусов. Убит старшина второй батареи Сапрыкин. Записать просто, но видеть разорванным на части своего близкого боевого товарища гораздо сложнее. Тяжело! Сколько уж мы потеряли лучших людей нашей страны. Своими глазами я видел их не сотни, а тысячи».
5 июля 1944
А.А.: «Выбрали площадку, установили минометы, вырыли окопы, наспех соорудили наблюдательный пункт и открыли ураганный огонь по скоплению противника. Наложили мы тут немчуры, как дров. Им некуда было деваться, они были в плотном кольце. Но в самый разгар боя я услышал сзади нас чужую речь. Оглянулся и увидел не более чем в 15-ти метрах от нашего наблюдательного пункта вражеских солдат. Не успел я крикнуть товарищам, увлеченным каждый своим делом: «Немцы!!», как на нас посыпались гранаты и град трассирующих пуль. Радистке Рае оторвало голову. Меня сильно что-то ударило по правой ноге, я упал, на меня свалился убитый разведчик. Меня начало сильно тошнить, закружилась голова и я полетел в какую-то безднуМеня начало сильно тошнить, закружилась голова и я полетел в какую-то безднуТвитнуть эту цитату Немцы лавой полезли через наш наблюдательный пункт. Я лежал под трупом неподвижно, вниз лицом, накрывшись с головой плащ-палаткой. Слышал топот многих сотен ног и чужой громкий говор. С минуты на минуту ожидал, когда меня добьют или приколют штыком. Затем меня начало сильно тошнить, закружилась голова, и я полетел в какую-то бездну».
19 июля 1944
А.А.: «В 13:30 поезд прибыл в Москву. Раненых выгружали общественники г[орода] Москвы. Окружили нас всяческой заботой. Меня положили в эвакогоспиталь № 3359, расположенный в школе № 604 на Втором Троицком переулке. Попал в 8-ю палату 1-го отделения. Вечером впервые услышал салют в честь третьего прибалтийского фронта, прорвавшего оборону в городе Остров».
29 августа 1944
А.Т.: «Вернувся. Був раненый, лежав в госпитале в столици в Москви. З 18 июля до 18 августа. 29-го августа приихав в Колено. Любонька прибежала за мной на работу. Ноженьки мои пидкосились. Прибижала, обняла родного. Сверх всякого счасьечка быть з ним моим родным. Пролетели так быстро дни золотые…
Второго в субботу проводила ненаглядного. Когда еще встречу со своими детками нашего родного папусю? Навсегда, на долгие долгие годы нашей совместной счастливой жизни?!
Детки то и дело вспоминают своего славного папусю. Болит все и только за ним мои родным!»
4 октября 1944
А.А.: «Прибыл в Харьков. Пока оставлен в резерве. Нахожусь в 38-м учебном артиллерийском дивизионе. Пушкинская, 12 (бывшая синагога). Мучительно протекают дни. На фронте куда веселее! Единственное развлечение — кино. Посмотрел фильмы «Два бойца», «Золотой ключик», «Маскарад», «Арсон», «Дочь моряка»».
8 мая 1945
А.А.: «Походным маршем, в полном боевом [???] мы поспешали на Прагу, где еще большая группа немцев оказывала упорное сопротивление, не соглашаясь на капитуляцию. Чешский народ повсеместно устраивал нам самый теплый, радушный прием. Буквально у каждого дома и даже у дверей магазинов были вывешены чехословацкие и советские знамена, символ дружбы двух братских народов, двух демократических республик. На улицы вышли все, кто на это был способен, — престарелые и малыши, словом все, кто мог ходить. С криками «На здар! Ура!» они встречали и провожали непрерывный поток войска русского. Машины, танки, пушки, повозки все были украшены небольшими по размерам, но величественными по своей значимости красными флажками, символами свободы.
Бойцы, как только смогли, привели в порядок свое обветшалое, выгоревшее на солнце, изъеденное потом, пробитое пулями и осколками обмундирование. Навели, насколько это было возможно, шик и блеск во всем».
26 мая 1945
А.Т.: «Совсем помешалась я! Начиная со знаменитой даты победы над врагом плачу — свету не вижу. Андрюша писал мне 24 апреля. Прошел и день победы. Прошел уже и весь май, а весточки нет. Не знаю, как еще меня ноги носят. Бога молю. Верю, что жив, жив, жив! Иначе и мне не житьТвитнуть эту цитату Сил никаких. Боли головные и душевные не покидают меня. Свет не мил. Куда деваться? Как провалиться сквозь землю не знаю! Бога молю. Верю, что жив, жив, жив! Иначе и мне не жить».
Полный текст дневников Анны и Андрея можно прочитать на Prozhito.org