Александра Кудрявцева записала истории женщин, оказавшихся в СИЗО и колонии во время беременности
Аня Белова и ее дочь Юля в колонииФото: из личного архива
Аня Белова, 30 лет
Поселок Лесной, Рязанская область
Семь лет колонии по ст. 105 УК РФ (убийство)
Освободилась месяц назад
Он меня хотел изнасиловать, и я защищалась ножом. После удара в сердце он быстро скончался. И я села за убийство на 10 лет. Я больше испугалась — не хотела его убивать, но он лез ко мне, приставал. Вину на суде признала. Он пытался меня изнасиловать и раньше, когда мне было 15 лет. Ему тогда было тридцать. Встретил меня возле железной дороги, уговаривал с ним жить. Тогда меня мама спасла. Все это время я старалась избегать его, но он мне дороги не давал, все хотел, чтобы я с ним сошлась.
В тот вечер я пришла к сестре, и ее друг зашел вместе с ним. Они напились, и Колька начал руки распускать. Я схватила первое, что попалось. Когда я его убила, мне было 23 года. У меня был трехлетний ребенок, и я ждала второго. Жила с мамой. Вскоре после того как меня посадили, мама умерла. Я даже не успела с ней попрощаться. А моего первого мальчика забрали в детдом. В колонии узнала, что его усыновила какая-то семья. Сейчас его не найти.
После оглашения приговора меня охватила паника: «Мама, какой срок мне большой дали! Я не выживу!» Сестра меня утешала, говорила: «отсидишь шесть лет и выйдешь». А отсидеть мне пришлось семь лет в Мордовии, во 2-ой женской колонии. Сестра советовала сделать аборт. Она говорила: «Первого ребенка у тебя отобрали, хочешь и второго отдать?» Я аборт делать не стала, это грех большой.
Я видела, как люди там вешались. На колготках в основном. Не выдерживали напораТвитнуть эту цитату Как я попала на зону, время для меня остановилось. У меня была двенадцатая неделя беременности, и постоянно одолевал страх. Я не могла прийти в себя от того, что происходило вокруг. Если кто-то не хотел работать, или у нас в швейном отделе, например, у кого-то не получалось шить, били. Говорили: «Не получается? Сейчас научим». Это было на моих глазах. Я знаю, что люди там вешались. На колготках в основном. Не выдерживали напора. Видела, как одну снимали из петли. Было так, что объявят тревогу, пропал человек, думают — сбежала, а она повесилась. Но меня мысли о суициде за решеткой не посещали. Я сразу себе сказала: как бы тяжело ни было, я выйду отсюда. Бывало, и меня били за то, что плохо работаю. Я как-то раз дала сдачи, но больше так делать не пробовала, потому что за такое в ШИЗО закрывают. Я сестре пообещала, что в колонии у меня не будет ни одного нарушения, чтобы выйти досрочно.
Юля, дочь Анны БеловойФото: из личного архива
Рожала при конвое, с врачом. Со своим ребенком виделась только, когда приходила кормить. Все остальное время работала в отряде. Когда Юле моей исполнилось три месяца, в колонию приехала съемочная группа. Наташа Кадырова снимала фильм «Анатомия любви» про совместное проживание мам с детьми в колонии. Она и нас с Юлей захотела снимать. Тогда съемочная группа предложила участвовать в эксперименте для фильма — жить вместе с дочкой. Я сначала испугалась. Я знала, что женщины в ДМР — Доме матери и ребенка — кончают самоубийством. Боялась, вдруг тоже не выдержу. Они живут не только со своими детьми, но смотрят и ухаживают за всеми детьми колонии, кормят их, моют. К тому же они должны успевать мыть и прибирать территорию, убирать снег. Все это намного тяжелее, чем просто работать в отряде. И не дай бог что-то не успеешь, — побьют. Там было всего пять комнат для проживания мам с детьми. Я взяла время подумать, но скоро согласилась. Решила, что быть ближе к ребенку все-таки лучше, хоть и времени особо ни на что не хватает. Как оказалось, места в ДМР уже были заняты, и селить с дочерью меня не собирались. Я говорила о том, что хочу жить вместе с Юлей, но каким образом отбирали женщин для совместного проживания с детьми, мне не известно. Я пожаловалась одной мамаше: «Наверное, ДМР доступен только обеспеченным женщинам, у кого есть деньги?» А она донесла на меня начальнику колонии. После этого он вызвал меня к себе в штаб и сказал: «Сейчас тебе будет совместное проживание». И ударил. Так что с Юлей мы вместе не жили: это было представление перед камерами. Меня по громкой связи вызывали в Дом матери и ребенка, когда приезжала съемочная группа. Как будто я там с Юлей всегда живу. А когда они уезжали, меня снова уводили в отряд. Об этом знали все. Так мы с Юлей виделись, пока ей не исполнилось три года. Она до сих пор боится, что нас опять разлучат. Почему меня реально не определили в ДМР, я понятия не имею. Я бросила курить, чтобы у меня был хоть шанс жить с ней. А мамашки при ДМР все равно курили, на «прачке» к примеру. Кто там их видит-то?
На зоне притяжения к ребенку не было. На зоне нет любвиТвитнуть эту цитату Когда я уходила из ДМР, Юля начинала плакать или долбиться головой об шкафчик. Тогда у нее начались проблемы с психикой. Она до сих пор, когда спать ложится, укачивает себя. За полтора часа в день нашего с Юлей свидания я успевала только постирать ее вещи и погулять с ней. Каждый раз она просила меня не оставлять ее одну, не уходить. Юля ничего пока не понимает о том месте и времени, где нам пришлось быть. Наташа Кадырова привезла нам кассету с фильмом «Анатомия любви», Юля смотрела и говорила: «Тут меня мама кормит; вот мы с мамой гуляем», — и пальчиком показывала.
Чтобы не отдавать Юлю в детский дом, когда ей исполнилось три года, я отдала ее на временное попечение другой маме. Меня выпустили, и они вдвоем встречали меня у ворот колонии. Наташа Кудрявцева три года опекала мою Юлю, говорила ей, что мамы долго нет, потому что мама на работе, показывала ей мои фотографии, чтобы Юля меня не забывала. Мы с дочкой общались по телефону, и что ни разговор, то вопрос: «Мама, когда ты вернешься?». «Скоро, —говорю, дочь, — скоро».
На зоне притяжения к ребенку не было. На зоне нет любви. Поэтому там мамам плевать на детей.
Аня Белова и ее дочь Юля в настоящее времяФото: из личного архива
Меня освободили месяц назад условно-досрочно. Я выходила из ворот колонии, а Юля бежала ко мне. У меня сердце обмерло. Тогда я растерялась, потому что это были те чувства, которые должна испытывать мать к своему ребенку. Я к Юле давно привыкла, раньше просто молодая и глупая была. Мы сейчас с ней вдвоем на свободе, и я этого до конца еще не осознаю. Юля тоже до конца не понимает, что все уже позади. Каждый раз перед сном она обязательно спросит: «Мам, ты ведь никуда больше не уйдешь?»
Она ходит здесь в садик, скоро у нее утренник. Наташа Кадырова иногда звонит, скоро приедет снимать Юлю на утреннике в продолжение фильма. Мне, конечно, эта игра на публику уже надоела. Каждый день встаю с кровати и думаю, как дальше жить. В связи с этим масса забот. В садике платное питание, за два месяца мне нужно отдать 1100 рублей. Я не знаю, где взять столько денег. Все обещаю заплатить в следующем месяце, а взять пока не у кого. Наташа Кудрявцева нам пока помогает снимать квартиру, а моя сестра дает деньги на макароны, на хлеб. Я не допускаю, чтобы мой ребенок голодал. Но и на работу устроиться не могу из-за судимости.
Юля Бугрова, 38 лет
Ленинградская область
Статья 159, часть 3 УК РФ (Мошенничество в крупном размере)
Шесть месяцев СИЗО, год условно
В СИЗО меня привело стремление заработать. Я пробыла там полгода и получала мало, как, впрочем, и сейчас. В нашем деревянном доме нужно было ремонтировать печь, — здесь нет отопления. Ремонт стоил 40 тысяч рублей плюс материалы. Где взять деньги? Я сняла посуточно квартиру на несколько дней. А потом сдала ее на месяц другим людям. Это были легкие деньги, и в начале 2015 я начала этим заниматься постоянно. Нам было что есть, было где жить, что еще надо? Уже весной мне предъявили обвинение в мошенничестве. И судья вынес решение поместить меня в СИЗО на время следствия.
На первом месяце беременности меня посадили в камеру с убийцами и наркоманамиТвитнуть эту цитату Я попала в СИЗО № 5 на Арсенальной набережной. На первом месяце беременности меня посадили в камеру с убийцами и наркоманами. В камере нас было 24 человека, все курят. В первую же неделю сокамерница меня избила за то, что я ей не подчинялась. Галёрные (Галера или галёрка на тюремном жаргоне — этаж тюрьмы, галёрные — надсмотрщики, то есть, смотрители на этаже. — Прим. автора) это поощряли. Они нас и за людей не считали. Могли на улицу не выводить, могли сказать: «Бейте ее, но без синяков». Сами уходили. В это время женщинам ломали ребра и душили колготками. Так там ставят на место тех, кто не хочет подчиняться чужим прихотям. Второй раз меня били 11 человек. Я писала заявления на имя начальника СИЗО, но скорей всего их просто выкидывали. В изоляторе приходится выживать каждый день. Таким способом тюрьма тебя узнает, и у тебя появляется характеристика. У меня была хорошая характеристика: сколько меня ни бей, я несгибаема, характер как у мужика, платный адвокат. Только когда это поняли, от меня начали отставать. Из-за характера меня переводили из одной камеры в другую. Так продолжалось каждую неделю.
Когда меня перевели в новую камеру, поставили старшей. Потому что знали мою характеристику. Быть старшей в камере, значит, – еду забирать и ничего не делать. Я уже себя трогать не позволяла, старшая может «науськать» других против любого в камере. Там свои порядки. Чистота в камерах зависит от самих сидящих, поэтому там идеально чисто. Если приводят новенькую, вешают уборку на нее. При мне специально разбрасывали крошки, потом собирали их прокладкой и говорили: «Смотри, как убралась хреново. Переделывай».
Перевести в камеру для беременных меня решили только на пятом месяце. Условия там лучше: дают к порции две ложки творога и два яйца, и в камере сидят всего две беременных женщины. Но единомышленников там нет, каждый сам за себя.
Когда я села, на воле у меня осталось двое детей. Старшей дочери 13 лет, среднему мальчику полтора года. Младшего я родила в сентябре, ему сейчас три месяца. Суд признал меня виновной, дал год условно. Когда села, дочку забрала моя мама к себе в Челябинск, сын остался с моим гражданским мужем. Сейчас дочь приехала ко мне, муж помогать не хочет. С матерью мы не общаемся с того момента, как в 17 лет я ушла из дома. Фонд «Теплый дом» жертвует нам на продукты три тысячи в месяц. От церкви мне помогают купить памперсы и пеленки, одеждой помогают для малыша. Самая большая потребность в крыше над головой, потому что наш дом без отопления и водопровода, а на аренду квартиры у меня денег нет. В декабре в нашем летнем доме уже стало совсем холодно, и мне помогли снять квартиру. Иначе работники соцзащиты грозили забрать детей из неотапливаемого жилья. Где мы будем жить в следующем месяце, не знаю. Но я считаю себя хорошей матерью, в обиду своих детей не дам.
Марина Лашманова и ее сын Никита во время выпискиФото: из личного архива
Марина Лашманова, 33 года
Санкт-Петербург
Статья 228 УК РФ (Незаконное приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств)
Освободилась в августе, в третий раз отсидела в колонии полтора года
В 14 лет я села на героин. Познакомилась во дворе с компанией. Тогда мне казалось, что употребление наркотиков — обычное дело. Я сидела на героине год. Потом надоело, пошла работать. Потом опять стало скучно. С наркотиками жизнь казалась интересней, и я опять стала колоться. Когда первый раз забеременела, перестала употреблять, а после родов через некоторое время снова села на иглу вместе с гражданским мужем. Нас поймали, и я отсидела за наркотики. Впервые после этого у меня забрали ребенка. Это было 12 лет назад. Потом мне удалось его вернуть. В 2009 году у меня появился второй ребенок, и меня снова потянуло к наркотикам. В 2011 я вновь села на героин, и уже не могла остановиться. Тогда меня посадили второй раз и лишили родительских прав. Мой муж встречает рядом с домом иногда тех наркоманов из прошлой компании. Говорит, злость накатывает, когда их видит.
В колонию в третий раз я попала в августе 2014 года и пробыла там год и пару месяцев. За хорошее поведение меня перевели в колонию-поселение в Ленобласть. Там я познакомилась с Олегом. Он в колонии сидел уже седьмой год. Мы полюбили друг друга, вместе работали. Жили тоже вместе, поженились. В колонии я от него забеременела и находилась там до самых родов.
Только в прошлом году я поняла, что сделала со своей жизнью. Словно в колонии мне розовые очки сняли с глазТвитнуть эту цитату После лишения родительских прав мой отец стал опекуном двух моих детей. Дочке сейчас шесть лет, сыну 12 лет. С 2011 года я выплачиваю ему алименты за них. Но все девять тысяч рублей в месяц у меня платить не получается, плачу по пять тысяч рублей. За эти годы у меня накопился большой долг. Однажды, разговаривая со своим отцом по телефону, из-за решетки, я просила его выслушать меня. Просила поверить в то, что наркотики остались далеко в прошлом, и я готова жить ради детей. Я говорила ему, что хочу полноценную семью, только бы он поддержал меня. Я понимала, что не могу сразу вернуть детей и буду постепенно этого добиваться. Но он как узнал, что я беременна третьим ребенком, даже слушать не стал, сказал: «Знать тебя больше не хочу». И с того дня прекратил со мной общение. Привез только ключи от квартиры в роддом, когда я лежала на сохранении. Это наша с родителями и детьми квартира, где у меня есть часть собственности.
Марина Лашманова, ее старший сын Алексей и младший сын НикитаФото: из личного архива
Только в прошлом году я поняла, что сделала со своей жизнью. Словно в колонии мне розовые очки сняли с глаз, и я прозрела. В колонии меня пугали трудности, которые ждут на свободе. Я боялась не справиться, боялась, что меня не хватит. Обдумывала за решеткой, как мне вернуть детей, что делать с долгами за квартиру, и не представляла, как из этого выпутываться.
В колонию приезжал батюшка, он во многом помог мне разобраться. Подсказывал, как правильно себя вести в тюрьме, учил не выпускать пар на людей, которые намеренно провоцировали меня в камере. Это помогало сглаживать углы. И меня не задевали неприятные реплики сокамерников в мою сторону. Из колонии мы делали много запросов, чтобы мне увидеться с мамой, она тогда тяжело болела. Социальные работники помогали мне найти сына. Нашли его в детском доме. Сын мне по телефону сказал, что дедушка отдал его в детдом со словами: «Ты мне надоел». А отец это сделал, потому что я не переписала свою долю квартиры на него. Он говорил мне об этом.
Всех надо просить, по каждой просьбе из людей выбивать положительные ответы. Мало кто верит, что пара, которая сошлась в колонии, способна создать для ребенка благополучную семью. Но за это время я осознала, что потратила полжизни не на то, на что нужно. Меня лишили родительских прав на двух детей, и я считаю, что правильно сделали. Иначе я бы не поменяла свою жизнь.
Когда пришло время рожать, меня освободили досрочно, так как у меня была кризисная ситуация. У меня накануне умерла мама, ребенок вот-вот должен был родиться. Батюшка приехал за мной в колонию и отвез в роддом. 3 сентября я родила Никитку. И вот мы с ним на свободе, и пришло время собирать документы, чтобы вернуть остальных детей домой.
Марина Лашманова и ее сын НикитаФото: из личного архива
Освободившись из тюрьмы, я обратилась в кризисный центр для женщин. Жить с грудным ребенком в квартире, от которой отец мне привез ключи, нельзя. Здесь не постелен пол, нет кроваток, в комнате стоят банки с краской, обои, куплен клей для ремонта, доски. Нам нужно сделать ремонт, прежде чем заселяться сюда. Поэтому мы с Никиткой живем пока при кризисном центре, муж ночует в квартире. В центре для нас есть горячая вода, еда и теплая комната. Сюда же приходит врач, осматривает ребенка. Днем мы с мужем собираем документы, ездим по благотворительным фондам, иногда добровольцы помогают нам делать ремонт в квартире. Пока он не закончен, и не куплена мебель, детей не вернут. Такое условие поставила служба опеки. К тому же в кризисном центре наблюдают за тем, как я ухаживаю за ребенком, не употребляю ли я снова наркотики. Каждый четверг езжу к сыну в детдом. Он всегда спрашивает, когда я уже его заберу домой. Я объясняю, что быстро этого сделать не получится, нужно ждать в течение года. Но я стараюсь быстрей, ежедневно готовлю все документы и справки, вместе с мужем ремонтируем квартиру, постепенно докупаем детскую мебель. Алеша терпеливо ждет. Живет от четверга до четверга. Дочку недавно мне уже разрешили забрать от отца.
Муж устроиться на работу не может. У него нет прописки, а в эту квартиру я прописать его не могу, потому что у меня только треть собственности. Нужно согласие моего отца, а он его не даст. Олег встал в «Ночлежке» на учет, там ему выдали справку. Но по этой справке он не может получить ИНН. Он подрабатывает неофициально, — хотя бы какие-то деньги. Ведь без официальной работы тоже детей не вернут. Мне для восстановления родительских прав нужны не только эти документы. Собираем их справочка к справочке, потом все в суд подадим. А это значит, что до суда нужно хотя бы официально устроиться на работу мужу и отремонтировать квартиру. Так и получается по чуть-чуть двигаться к заветной цели. Нам главное с квартирой управиться и сынишку вернуть. Вот все, чего я хочу.
