Чернобыльская катастрофа случилась в месте не только с богатейшей религиозной традицией — здесь в одном небольшом селе умещались две православные церкви, четыре синагоги, костел и доминиканский монастырь — но и с богатой традицией ожиданий Конца. Еще во второй половине XVIII века тут обосновались старообрядцы «чернобольского согласия», бежавшие из разоренной Ветки от гонений «просвещенной» Екатерины II. Возглавлял их Илларион Петров по прозвищу «Коровьи ножки», они проповедовали скорое воцарение Антихриста и наступление апокалипсиса. Старообрядцы-чернобыльцы отказывались молиться за царя, не участвовали в переписях, не брали паспорта (так как в них печать Антихриста).
В конце XVIII Иосиф II пригласит их переселиться в Австро-Венгрию, на 20 лет вперед освободив от любых налогов. С радостью приняв это предложение, старообрядцы ушли с чернобыльских земель. Апокалипсис в конце ХХ века они не застали.
Месту взрыва реактора особо повезло с топонимикой: «чернобыль» — украинское название «полыни», а последняя в виде аллегорического символа горечи красной нитью проходит через все Священное Писание
Через 200 лет после исхода «Коровьих ножек», пережив крупнейшую техногенную катастрофу века, верующие вспомнят Иллариона Петрова — со временем апокалипсиса он не угадал, но с территорией — точно. Месту взрыва реактора особо повезло с топонимикой: «чернобыль» — украинское название «полыни», а последняя в виде аллегорического символа горечи красной нитью проходит через все Священное Писание; она встречается во Второзаконии («да не будет между вами корня, произращающего яд и полынь»), в Притчах Соломоновых («но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый»), книге Иеремии («так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: вот, Я накормлю их, этот народ, полынью, и напою их водою с желчью»), в Плаче Иеремии («он пресытил меня горечью, напоил меня полынью») и, самое главное, в откровении Иоанна Богослова, Апокалипсисе, ключевом тексте любой христианской эсхатологии: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «Полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».
Читайте такжеНадежно, как на кладбищеКорреспондент «Таких дел» накануне 30-й годовщины Чернобыля побывал в зоне чернобыльского поражения в Тульской области
«26 апреля 1986 года мы открыли утренние газеты и прочли сообщение, которое уже две тысячи лет ждало нас в Апокалипсисе,— толковал православный публицист Виктор Тростников.— В сообщении газеты было сказано: Сегодня, 26 апреля, взорвалась звезда, то есть Чернобыль, многие люди отравлены горькими водами и умерли. Что такое звезды? С точки зрения Творца, это атомные реакторы, ведь материя изначально состояла из водорода и гелия, а для жизни на Земле была нужна вся таблица Менделеева. Звезда – это как атомный реактор, созданный Богом, а следовательно, атомный реактор человека – это искусственная звезда, которая взорвалась. Это был первый сигнал, известивший нас об апокалипсисе».
Согласен с ним и безбрежно почитаемый православный старец с горы Афон Паисий, известный своим предсказанием о Третьей мировой войне, начавшейся конфликтом между Россией и Турцией: «Те, однако, кто ожидает, что упадет с неба звезда, уже давно в заблуждении и никогда не поймут, что это уже осуществилось. Чернобыль в России означает «Полынь», и мы видим, что причинен огромный вред, и он будет еще больше с течением времени…» Следующим же шагом, возвещающим Армагеддон, по Паисию, станет перекрытие турками «в верховьях плотиной» вод Евфрата — и подготовки таким образом к войне.
Сознание верующего человека, основываясь не на рациональном знании, а на загадочных аллегориях и предчувствиях, все же очень правильно осознало Чернобыль как еще пока отдаленную тень стремительно приближающейся к своему крушению вагонетки Советского союза, где-то давно и за кадром пропустившей очень важный поворот и слетевшей с рельс. Михаил Горбачев, человек предельно далекий от религиозного сознания, тоже правильно воспринял падение звезды «Полынь» как контрольную точку грядущего апокалипсиса, но не мира, а страны — и своего личного. «Главный урок Чернобыля, на мой взгляд, не в этом. Холодная война — это ведь не только наличие определенного военного арсенала, финансовых средств, пропаганды и так далее. Это прежде всего определенное психологическое состояние, менталитет изоляционизма. Чернобыль… сделал холодную войну еще более архаичной и бессмысленной»,— говорил он.
И даже вне контекста Апокалипсиса и других предсказаний верующие ощущали и ощущают Чернобыль как событие сакральное, как прямое наказание Бога. «Господь мог и остановить руку оператора, который, управляя реактором, совершил страшную ошибку. Но Господь пропустил, и многие люди собственной смертью внесли, может быть, свой вклад в искупление грехов многих»,— проповедовал тогда еще митрополит, будущий патриарх Кирилл в 20-ю годовщину взрыва. «Мы потеряли великую державу из-за того, что отвернулись от Бога. Я согласен с патриархом»,— сокрушенно признавался руководитель операции по ликвидации последствий катастрофы, генерал-майор Николай Тараканов митрополиту Иллариону Алфееву. Митрополит в ответ утешил его, что хоть Бог и вызвал эту катастрофу, он в равной мере благословил и мужественных ликвидаторов аварии.
Прикоснувшиеся к сакральному пепелищу высшего гнева ликвидаторы в глазах простых верующих и сами вместе с радиацией излучали божественный свет, стали из субъектов объектами этого религиозного осмысления Чернобыльской трагедии. Существует Чернобыльская литургия — первый своего рода православный «Реквием», посвященный героям-ликвидаторам аварии. Литургия напоминает верующим о «моральном долге оберегать среду обитания человека — живую богозданную природу, как общий и единственный дом для всех народов Земли».
Память героев-чернобыльцев увековечена и в первой техногенной иконе «Чернобыльский Спас», написанной сильно облученным во время аварии православным деятелем Юрием Андреевым с благословения митрополита Киевского Владимира. В верхней части образа иконы «Чернобыльский Спас» расположились фигуры Богородицы, Христа и Архистратига Михаила, который ведет людскую божью армию живых и мертвых людей Чернобыля. Внизу иконы, на переднем плане, расположилась Чернобыльская сосна. Сосна похожа и на крест, и на трезубец с герба Украины. По словам автора, во время второй Мировой войны немецкие захватчики казнили «советских патриотов» на этом дереве, и их смерть дала сосне чудодейственную силу.
Список иконы «Чернобыльский Спас» в Спасской церкви на Бобрик-горе в Донском.Фото: Артур Бондарь для ТД
Сосна на иконе стоит на линии, соединяющей четвертый блок ЧАЭС с городом Припятью. Слева написаны души умерших чернобыльцев, справа изображены ликвидаторы последствий аварии на ЧАЭС: пожарный, работник станции, летчик и медсестра. Вдали, за тенью огромного саркофага, видно зарево восхода солнца, а в небе летит звезда Полынь.
Радиоактивные потоки блэк-метала
Чернобыль стал иконой не только в религиозной, но и в массовой культуре. Ржавые остовы аттракционов парка развлечений, побледневшая трава, пробивающаяся сквозь индустриальные нагромождения, бело-серые многокилометровые кварталы опустевших «комми-блоков» с многотысячными черными зенками разбитых окон, угрожающе вглядывающихся в случайно забредшего посетителя. Пост-апокалиптический мир в фантазиях авторов после Чернобыля выглядит именно так и будет так выглядеть вплоть до следующей похожей катастрофы — или, же, наоборот, закрепится в массовом сознании навсегда. Чернобыль сделал для эстетики пост-апокалипсиса примерно то же, что 11 сентября 2001 сделало для изображений разрушений мегаполиса (до 11 сентября в кино небоскребы падали без массовых задымлений).
«Я почувствовал легкий теплый бриз, плавящий сталь и металл»,— пел Дэвид Боуи на следующий год после катастрофы, имея в виду радиоактивные потоки из Чернобыля, разошедшиеся по всей Европе гигантским крестом
«Я почувствовал легкий теплый бриз, плавящий сталь и металл» (I felt a warm warm breeze that melted metal and steel),— пел Дэвид Боуи на следующий год после катастрофы, имея в виду радиоактивные потоки из Чернобыля, разошедшиеся по всей Европе гигантским крестом. «Время будет течь, а потом XXI век проиграет»,— в той же песне Боуи приговаривает весь, в общем-то, модернизм, и понятно, что виноват в этом проигрыше Чернобыль.
К трагедии в своих песнях обращаются Kraftwerk, Пол Саймон, группа Architects, а в Швеции — стране, по которой радиоактивный крест прошелся особенно сильно, — даже появилась блэк-метал группа Reaktor 4 (по названию рванувшего). В отличие от других скандинавских блэк-метал групп, Reaktor 4 в своих темных музыкальных композициях славит не Сатану, как это положено, а ту самую ошибку руки оператора. А вместо горящих по завету старика Варга Викернеса церквей Reaktor 4 радуется Kontamination и Sönderfall — радиоактивному заражению и разложению.
«Сталкер»
И все же ключевым феноменом пласта современной культуры, возникшего вокруг Чернобыля, стали не фильмы и не песни, а игра украинской студии GSC «Сталкер», в которой сюжет одноименного фильма Тарковского помещен в сеттинг Зоны отчуждения Чернобыльской АЭС. Несмотря на то что игра позиционировалась как главная гордость украинской игровой промышленности, свою безумную популярность на Западе она сыскала именно как «антология русской жизни». Да и в самой России вокруг созданного украинцами мира возник мощнейший культ, породивший настоящую оффлайновую субкультуру сталкеров (каждый год украинские власти задерживают в зоне отчуждения до 400 ее адептов) и бесчисленное количество беллетристики — около 150 книг на данный момент.
Миллионам российских мужчин книги про сталкеров давно заменили книги про блатарей в разведке и попаданцев при дворе царицы Екатерины
Миллионам российских мужчин книги про сталкеров давно заменили книги про блатарей в разведке и попаданцев при дворе царицы Екатерины. К этому же корпусу книг часто относят и безупречно рифмующееся со «Сталкером» произведение Беркема Аль-Атоми «Мародер», воспитавшее целое поколение ожидающих Конца, но уже светского — придет он в виде массовой войны с Западом, а поэтому надо складировать оружие, учиться ползать по-пластунски и вскрывать зубами банку тушенки. Для многих из них час X уже пришел, и они последние два года ползали по-пластунски, вскрывали зубами тушенку и стреляли из складированного оружия по неприятелю на Донбассе; для них это первый рубеж, и если падет он, описанные их гуру Аль-Атоми в «Мародере» события случатся в полный рост.
Новый облик смерти
Главный вопрос философии, поставленный Чернобылем, — о месте человека на этой земле и о допустимости играть ядерным огнем даже в мирных целях. И этот вопрос стал точкой разделения для разных мыслителей. «Спустя 30 лет после Чернобыля лишь сейчас мы понимаем, что все риски использования ядерной энергетики — не вопрос далекого будущего, а насущная проблема. И главный риск здесь в том, что мы продолжаем все делать так, как будто Чернобыля никогда и не было. Как будто наше сознание не взорвалось тогда вместе с Реактором №4. Как будто наш мир не был задет этим. Как будто наши возможности регенерации бесконечны, как бесконечна и регенерация окружающей среды. Как будто наша конечность бесконечно эластична и не наступает, перерождаясь каждый раз из пепла, как птица Феникс.
«Экономика побеждает экологию. Несмотря на такие будильники, как Чернобыль, Фукусима и Три-Майл-Айленд (где меньшая по масштабам авария случилась в 1979 году), мы так и не пробудились от кошмара ядерной энергетики»,— пишет философ-энвайроменталист Майкл Мардер.
В СССР и на постсоветском пространстве главным философским осмыслителем Чернобыля стала писательница Светлана Алексиевич, — именно она острее всех иных философов восприняла этот «удар в спину»
В свою очередь философ-марксист Славой Жижек, объявивший экологию капиталистической уловкой и отрицающий приведенную Мардером дихотомию экологии и экономики, использует Чернобыль в полемике с Аланом Вейсманом, автором книги про то, что случится с природой, если человек вдруг полностью исчезнет с планеты (ничего страшного, считает автор). Жижек видит в покинутой Припяти не просто поросшую травой ржавчину и беззаботных белок в жилых блоках, а «фундаментальный надлом, меняющий саму текстуру реальности».
«Если человечество резко прекратит свою масштабную индустриальную деятельность и позволит природе на Земле вернуться к сбалансированному состоянию, это приведет к полному краху, немыслимой катастрофе. «Природа» на Земле уже настолько «адаптировалась» к человеческому вмешательству, человеческое «загрязнение» настолько включено в шаткий и хрупкий баланс «естественного» воспроизводства на Земле, что его прекращение вызвало бы катастрофический дисбаланс»,— такие впечатления Жижек выносит из своего мысленного визита в зону АЭС.
В СССР и на постсоветском пространстве главным философским осмыслителем Чернобыля стала писательница Светлана Алексиевич, но вопросы экологии в этом свете ее волновали куда меньше, чем общеэкзистенциальные — именно она острее всех иных философов восприняла этот «удар в спину», удар от того, что вроде бы «мирный» атом принес столько боли и разрушений. «В первые дни после катастрофы царило всеобщее замешательство, поскольку ссылки на прошлый опыт не помогали. Накопленные нами знания об ужасах связаны, разумеется, с войной. А в Чернобыле все стояло в цвету, растения продолжали расти, птицы летали как всегда, а люди, тем не менее, замечали, что во всем присутствует смерть – невидимая, неслышная,— писала Алексиевич.— Люди замечали, что они еще не привыкли к этому новому миру, этому новому облику смерти, этому новому облику зла. И это замешательство было парализующим. Я думаю, что то невероятное количество танков и вертолетов, многие тысячи солдат свидетельствовали о полном поражении прошлого. Советское руководство действовало в соответствии с логикой прошлого: множество техники, множество солдат. Но эти средства не могли ни к чему привести. Эта картина войны, эта культура войны прошлого рухнула у меня на глазах».
