Горькая Пижма

Пижма — из тех исчезающих поселков, что начинаются в двадцати километрах от Москвы и малозаметной, осыпающейся паутиной пролегают по всей европейской части России. В разгар буднего дня на улицах ни души, на один дом с фанерным покрытием —  три с бревенчатым и две заброшки. Райпо, пара школ и кафе «Встреча», где на бесконечной закольцовке ноет певец А-Десса: «Девушка, я не танцую» (потому что и негде особо). Когда-то тут была лесопилка, но она закрылась вместе с Советским Союзом. Сейчас древесину то тут, то там отгружают в вагоны частники, но и тех не видно, как будто на половине погрузки они растворились где-то в зарослях горицвета.

Больницу в этом нижегородском поселке, где, протестуя против оптимизации, восемь дней голодал ее главврач Александр Васильевич Походенько, видно издалека, хоть она и прячется за тремя размашистыми деревьями —  два кирпичных корпуса с безупречно чистыми стенами и окнами. Вход в администрацию оказывается за углом, во внутреннем дворе. Меня, кажется, увидели еще на подходе — высоченный, под  два метра, сутулый силуэт стремительно выплывает с заднего крыльца и направляется куда-то вглубь двора; в солнечном свете седина и докторский халат сливаются в большой слепящий белый столб.

— Александр Васильевич! Можно у вас взять интервью?

— Я не даю интервью, — не оборачиваясь, столб пролетает все дальше.

— Всего 15 минут!

— У меня нет времени.

Доктор скрывается за зеленой дверью больничной кухни, куда посторонним вход воспрещен, а я опираюсь о стену больницы и думаю, что, в общем, его отказ логичен — голодовка закончена, большие люди выслушали врача и что-то ему пообещали, все сказано и сделано, о чем теперь говорить. Но напрасная поездка в Пижму кажется перспективой совсем удручающей, и я решаю подождать — должен же он рано или поздно вплыть в больницу обратно. Пять, десять, двадцать минут. Кажется, пора идти.

Александр Походенько, главный врач больницы в рабочем поселке Пижма Тоншаевского района Нижегородской областиФото: Дмитрий Сидоров

«Он поговорит с вами, просто не сейчас, он безумно устал,— раздается мягкий голос.— А тут можете его не ловить, он через боковую дверь ушел домой. Все-таки с семи утра на ногах. А пока, давайте, с вами поговорю я. Я старшая медсестра, могу показать вам нашу больницу».

Светлана Савиных работает в этой больнице с 1986 года, на четыре года меньше, чем Александр Васильевич — он молодым неврологом пришел сюда со своей женой, гинекологом, в 1982 году. «Это основной лечебный корпус, второй этаж у нас объединенный стационар, первый — отделение сестринского ухода. Там у нас койки»,— показывает она на здание.

Мы заходим в зал собраний —  вчера (я был в Пижме 19 мая) здесь были пресса, телевидение, делегация нижегородского Минздрава, включая заместителя министра Ларису Санинскую. Сначала гости в пиджаках, по словам медсестры, пытались «наезжать», но жители Пижмы быстро «поставили их на место». «Сказали: «Вы нам рот не затыкайте, нас это беспокоит, мы об этом все говорим». Александра Васильевича все поддерживают»,— с гордостью говорит медсестра.  Глава поселка на встрече присутствовал, но молчал. В местной прессе промелькнуло, что он «обеспокоен ситуацией», только и всего.

Здесь же, в зале, на стенах в мельчайших подробностях изложена вся история Пижемской больницы — и единственная память о пути всего поселка живет именно тут. Первый медпункт был открыт в поселке в 1936 году. В 1956 году появилось родильное отделение, а вслед за ним, подряд, — лаборатория, рентгенкабинет, реанимация. Ее расцвет пришелся на 70-е и 80-е годы — это была больница на 100 коек.

В 90-е годы начались реформы и реорганизация — первым закрыли инфекционное отделение, потом детское отделение, роддом… Сокращение коек происходит до сих пор, и сейчас их всего двенадцать на четыре тысячи населения. «Наверное, в ближайшем будущем мы придем назад к врачебной амбулатории, к состоянию 1946 года, а то и вовсе к медпункту 1936 года, — говорит Светлана. —Нам дали понять, что эти реформы начаты на федеральном уровне, и нам их не остановить. Власти приводят размер больницы в соответствие с численностью населения».

Больница в рабочем поселке Пижма Тоншаевского района Нижегородской областиФото: Дмитрий Сидоров

Больница и поселок — сообщающиеся сосуды, и регрессируют они сообща. Раньше Пижма была дотационным поселком, здесь широко был развит леспромхоз, но в 90-е государственное лесохозяйство распалось на несколько мелких частных, то же произошло и с торфяным предприятием. Старики выходят на пенсию, люди среднего возраста пьют, а молодежь бежит в соседние Киров или Нижний Новгород. Больница — одна из самых больших организаций поселка, трудоустраивающая почти сотню человек.

«Официальных данных о безработице вам не дадут, неофициально тут очень много безработных, которые просто сидят дома. Нас 40 человек среднего и 20 младшего персонала — почти все женщины предпенсионного возраста. Представьте, где еще мы можем трудоустроиться в нашем поселке, если больницы не станет? В соседнее Тоншаево нас на работу не возьмут, в Шахунью тоже. Так что мы всеми силами за коллектив, за больницу», — говорит Светлана.

Мы выходим на улицу. Вот там — показывает Светлана на одноэтажное здание напротив кухни, через которую ретировался доктор, — было здание терапевтического отделения, но два года назад его отсоединили, отдали в муниципальную собственность. Уже год оно пустует.

— Считаете, голодовка задержит это процесс?

— Без голодовки никто не прислушивался к нему, он годами бился во все инстанции с целым перечнем предложений по разумной оптимизации.

12 мая Александр Васильевич написал СМС главе Тоншаевского района Антонине Афанасьевой: «Я объявляю голодовку до тех пор, пока на проблемы нашей больницы не обратят внимание». Когда он объявил о своей голодовке уже персоналу, первая реакция была такая — лаборант Люда Трушкова ему сказала в шутку: «А она ее (смс) тут же и сотрет!». Вышло иначе и нелепее — в администрации стали утверждать, что  это у доктора «лечебная голодовка», что-то вроде незапланированного религиозного поста.

«Я звонила в обком профсоюза работников здравоохранения на пятый день его голодовки. Они были не в курсе. Я передала — Александр Васильевич, так и так, член профсоюза, голодает, ему нужна ваша поддержка», — вспоминает Светлана. Позже ей перезвонили из местной первичной организации профсоюза: «Зачем вы так в заблуждение вводите? Нам все рассказали, у него лечебная голодовка».

В ответ на это на собрании с министерскими посланниками Походенько так и сказал: «Если кто считает, что это лечебная голодовка, я могу повторить ее снова». Но ему поверили. В конце-концов, он похудел на восемь килограмм.

Мы со Светланой идем по больнице. Выглядит она лучше, чем многие московские. Проходим по всем кабинетам («Зубной кабинет — это же космос! У вас в Москве-то такие же?») и по объединенной со стационаром хирургии. Ни одной обшарпанности и поломки мне увидеть не удается.

Наконец Светлана отводит меня к оставшимся следам протестной акции главврача и поддержки ее коллективом.

— Листовки мы тут расклеивали в поддержку Александра Васильевича, у нас тут революционная борьба настоящая была! — смеется она и начинает отдирать их.

«Мы знаем, что милосердию не научить никакими »методичками», но придумать обязательные правила по обслуживанию медицины в сельской местности можно… Со всех сторон,— с медицинской и от всех жителей поселка идет сплошной и справедливый сигнал SOS»,— успеваю я прочитать отправляющиеся в мусор строки.

— Думаете, надо уже снимать?

— Ну, он попросил снять. А чего, вы думаете, не надо?

— Вы же еще не получили денег…

— Не знаю. Он попросил, я выполняю. А про революционную борьбу — это шутка, не надо это писать. Александр Васильевич вне политики, он не оппозиционер.

— Я был в должности главного врача 28 лет, и я могу сказать, что улучшения в сфере я видел. Полагаю, что нынешняя ситуация временная, связанная и с общим состоянием экономики, с падением стоимости рубля. Были времена похуже, 1995-1997 год, когда существовала бартерная зарплата, или когда вообще ничего не платили по полгода.… Последние годы было неплохо, особенно с 2011-го по 2014 год, и спад я вижу только последние два года.

Стенд в больнице в рабочем поселке Пижма Тоншаевского района Нижегородской областиФото: Дмитрий Сидоров

Впалые щеки, огромный орлиный нос, борода клинышком, острый взгляд, спокойно положенные одна на другую широкие ладони — доктор похож и на героя соцреалистической повести, голодавшего, потому что в больницу пришли фашисты, и, удивительным образом, на других русских голодавших, правда по политическим, а не социальным причинам, — например, на академика Сахарова. Но свой конфликт с местной властью он развивать не стремится, подчеркивает свою беспартийность (был только в пионерах) и договороспособность, говорит сухо и очень осторожно.

— Настроения у меня оптимистические, а иначе как? Даже если я на самом деле пессимист, то внешне я должен быть оптимистом ради коллектива. Я никогда не говорил, что впереди только что-то плохое, и я не считаю, что я вправе так говорить. Есть проблемы, и их можно обозначить и наметить решения этих проблем. 

То, что возникло сейчас, — не какая-то специфика нашей больницы или нашего района, на Пижемской больнице свет клином не сошелся, нет. Проблемы у всех одинаковые. Уменьшение численности населения для всех означает уменьшение количества коек. Демографическая ситуация напряженная, особенно в провинции и особенно в далекой провинции. Отсюда следует и дефицит врачей. Они уходят на пенсию, уезжают в другие места вслед за населением, так как закрываются производства, происходит отток людей, перспектив найти работу нет. Какой-то процент населения остается, но количество врачей на этот процент становится меньше. 

Читайте также Битва подо Ржевом   Светлана Рейтер о закрытии единственной на 118 деревень больницы  

— То есть вы понимаете логику властей?

— Курс на оптимизацию и на реорганизацию мне понятен, он вызван объективными факторами. Непонятно, когда это происходит очень быстро, в одночасье, волюнтаристским способом. Ни коллективы больниц, ни население к таким быстрым сокращениям не готовы, когда коек в один день становится в два раза меньше. Это должен быть процесс понятный и заранее обговоренный.

— Так с какими именно трудностями столкнулась больница?

—  У нас три составляющих по финансированию — зарплата, медикаменты и текущее содержание. Два первых момента понятны, третий — это отопление, освещение, водопользование, водоотведение,  автотранспорт, ремонт, медицинское оборудование, питание, канцелярские расходы.

На медикаменты средств нет, скажу категорично. Больные идут на личные расходы. Мы такие периоды переживали — когда не было даже шприцов и ваты.  С зарплатами тоже было такое — чем я только не получал зарплату, — и трусами, и носками и колбасой. С 2015 года зарплаты снижаются, но это пережить сможем, по миру мы не идем.

Но здания при сокращении, допустим, коек или переносе их в межрайонные центры остаются, и их надо какое-то время продолжать отапливать, освещать и поддерживать в приличном состоянии, нельзя в один день взять и обрубить все коммуникации. Одно из помещений в прошлом году мы вынуждены были законсервировать, а больных, которые находились там, разместить там, где это возможно.

— И что ждет Пижемскую больницу в будущем?

— В конечном счете это выльется в… не знаю, как это назвать, банкротство больницы? Наши задолженности уже сейчас мы гасим за счет уменьшения зарплат. Выбор тут простой — либо сокращать зарплаты, либо брать из суммы, выданной на медикаменты. Мой вопрос властям был собственно в этом — либо уж нужно найти средства на текущее содержание, либо уже дальше его отсекать. Мы можем закрыть поликлинику и уместить все в одном здании, лишь бы не сокращались зарплаты и средства на медикаменты.

Больница в рабочем поселке Пижма Тоншаевского района Нижегородской областиФото: Дмитрий Сидоров

— Но теперь вас услышали, вас допустят к планированию этой оптимизации или выдадут средства?

— Министр здравоохранения Нижегородской области сказал, что вопрос с нехваткой средств на текущее содержание будет решен, учитывая особенности северных районов области. Что это за особенности? Расстояние между крайними точками Север-Юг у нас не менее 700 километров, и в географическом и климатическом плане наши районы отличаются от тех, что южнее. К нам позже приходит весна, и раньше приходит осень, где-то на месяц. Сказывается это на отопительном сезоне в первую очередь.

Читайте также Реформа может быть опасна для вашего здоровья   Минздрав рапортует о ходе реформы здравоохранения в цифрах: сэкономленых рублях и койко-днях. ТД собрал истории людей, которые показывают, сколько смертей и боли стоят за этими сухими цифрами  

Вдобавок наши районы не газифицированы, наше топливо — торф, дрова, уголь — обходятся в полтора раза дороже, чем газ. Плюс количество больниц, плюс высокая площадь района.

Это не была разовая акция, которую я решил с бухты-барахты провести. Я вижу ситуацию в разрезе, я общался с десятками главврачей и знаю как общие проблемы, так и наши местные. Я видел лишь перспективу ухудшения и принял такое решение. Это не только мое обращение, но и всех руководителей районных больниц. Просто прокукарекал я один. Здесь нет никакого моего личного интереса — мой личный интерес был помочь как-то исправить возникшую сложную ситуацию. И все.

«Голодуй — не голодуй, все равно получишь (ничего). Мне-то? Мне (плевать) на него и всю эту возню. Решили закрыть, значит закроют. Не сейчас, так через четыре года. Один (все равно) ничего не изменишь. Закроют, и будем травы к (заднице) прикладывать. 21-й век, (блин)! Забыть надо о государстве, оно уже (ничего) нам не даст, теперь каждый сам за себя… Превращаемся по-тихому в обезьян обратно»,— мрачно комментирует местный таксист Степан, увозящий меня по кочкам вдаль от Пижмы.