Выжженная земля

Летом 2010 года внимание всей страны было приковано к лесным пожарам в Рязанской области. Огонь уничтожал целые деревни. Спасателям помогали волонтеры, стягивавшиеся из разных регионов. Это было ярким проявлением мобилизации гражданского общества. В том же году погорельцам за счет бюджета построили новые дома. За этой стройкой тоже следила вся страна. Корреспонденты ТД посмотрели, как живут сегодня люди, по деревням которых шесть лет назад прошел огонь.

Издалека окраина деревни Требухино похожа на благоустроенную и одноэтажную Америку. Перед однотипными небольшими домиками с красной кровлей зеленеют газоны, по ровным асфальтовым улицам носятся дети на велосипедах, кто-то делает барбекю. На задворках растет свежий березняк. Все здесь не соответствует облику провинциальной Рязанской области. О том, что шесть лет назад это место было похоже на преисподнюю, напоминают только торчащие повсеместно толстые обугленные пеньки. Тогда, во время лесных пожаров 2010 года, здесь сгорело практически все.

Вдоль единственной широкой дороги бредет сухой дед в потертой спецовке и лыжной шапке. В одной руке у него литровая бутылка пива, во второй — полулитровая. Навстречу ему с цветами идут две женщины.

— С праздником! — в один голос кричат они.

— С каким? — бурчит мужчина.

— Так Христос воскресе!

— Какой Христос!? Бога нет! Первое мая сегодня, — не скрывает злобы дед. — Развели в стране попов. Я этих единороссов… Вон, деревьев сколько. На*** вешать всех!

На вопрос о том, как его зовут, мужчина говорит, что просто Дед. Когда женщины удаляются, он немного остывает и возвращается к стройке. Шесть лет назад его дом тоже полностью сгорел. Сейчас он пытается расширить предоставленное государством жилье, злится, матерится и часто курит.

«Построили из блоков трухлявых. Был дом хороший, гараж, баня. Сам все строил. А сейчас вкладываться надо. Линолеум там сразу сморщился, пришлось плитку заново класть. Сейчас пристройку делать надо. Тесно. Бабка живет в конурке — 12 метров, не развернуться, все навалено везде. Ху***  этот скворечник! У меня было 98 квадратов, а этот дом — 45», — объясняет Дед, облокотившись на невысокий забор.

По его подсчетам, предоставленное жилье стоит 860 тысяч рублей, а по смете — два миллиона. Небольшая дополнительная компенсация у него ушла на мелкий ремонт, но основные работы пришлось делать за свои. Хотел получить денежную компенсацию, но, говорит, не вышло.

«Местные власти помогают? Да мы их тут и не видим. У них свои дела. Землю продавать, воровать. Наш председатель сельсовета тут все маршрутки держит. Только чтобы во власть попасть, он все на жену переписал. Но это не удивительно. При Путине все так живут. Хотя сегодняшнее поколение бунтовать не будет. Оно ленивое», — рассуждает Дед уже без мата. Видимо, потому, что во дворе появляется его жена.

Что касается причин того большого пожара, то он категорически уверен, что все подожгли лесорубы, чтобы потом бесплатно получить лес.

«Поэтому никто ничего и не тушил. Приехали машины без воды и встали здесь. Остальные расчеты были возле начальственных дач. Там вот все уцелело. Пока мы тут горели, начальство в соседнем селе в бильярд играло. Потом погорельцам выделили 40 миллионов, а местный глава дом культуры отгрохал. Хотя Ковалев (Олег Ковалев, губернатор Рязанской области — прим. ТД) здесь трепался, что будет погорельцам деньги выплачивать. Да чего тут говорить… Брать автомат и…» — снова заводится Дед и разговаривать с ним адекватно становится сложно.

Его пытается увести жена. В молодости Клавдия Николаевна работала учителем русского языка и литературы. Спокойная и рассудительная женщина говорит тихим поставленным голосом.
«Да чего тут писать? Ничего не пишите. За пять лет ни одной статьи на эту тему не было. Поезд ушел. Напишите, что все у нас хорошо, что все построили, живем, деревья растут, грибы у нас появились. И уж поверь мне, если хочешь жить, лучше брось эту тему. Чтобы говорить правду, нужно идеальное общество, а у нас общество бандитское», — равнодушно объясняет она.

Перед тем как совсем уйти, она объясняет, что даже если бы и хотела вернуться в школу, ее бы не взяли: «Потому что знают, что я детей по-другому воспитаю».

«Так что пишите, что люди рады, сажают, дороги проведены, все хорошо у нас», — говорит на прощание Клавдия Николаевна.

«Я погорелец, строят хреново, примите меры»

С первых минут общения с погорельцами проникаешься депрессивной апатией, скрытой под натянутой улыбкой. Люди на улицах не особо разговорчивые. В основном все сидят дома.
«Так! А вы из русской газеты? А то я вам сейчас наговорю», — первым делом спрашивает молодая женщина, лузгающая семечки и приглядывающая за двумя неугомонными детьми. Дом Ирины один из немногих уцелевших. Огонь шел с другой стороны и не успел спалить деревянную постройку.

«Пожар был по верхам, все очень быстро. Люди лишились всего. Это была трагедия, драма, мы тоже все это вывозили. Уже попрощались с домом. Дышать было нечем, света нет, ничего нет. Если бы ветер дальше был, то ничего бы не спасли. Пламя было до небес. Какие там вертолеты?! Там пожарные бригады были только хиленькие. Спасло то, что ветер просто встал, поэтому пожарные и отбили дом», — объясняет она, активно жестикулируя и показывая туда, где раньше были вековые сосны.

Потом, вспоминает Ирина, началась активная стройка. Жители все были во временных убежищах или сидели по родственникам. Это усложняло контроль за работами — все опасались, что сделают плохо.
«Конечно, в середине стройки стоял там флаг «Единой России», но все равно каждый человек должен был приезжать и смотреть категорию цемента и качество материалов. Все приезжали, все контролировали… Качество, конечно, средненькое. Где-то может быть лучше, но это только там, где люди контролировали», — говорит женщина, не отрицая, что жители благодарны за быстрое строительство.

Следить можно было и визуально, потому что во многих местах были установлены камеры видеонаблюдения, транслировавшие в Интернет происходящее на стройке. За работами наблюдали по всей стране и из кабинетов ответственных за это чиновников. «Да, можно было, но только у погорельцев Интернета не было», — на секунду встревает с иронией в разговор проходящий мимо житель деревни и спешит дальше.

«Единственное, было хорошо, что везде были телефоны. Звонили, говорили: «Я погорелец, строят хреново, примите меры». Это действовало по верхам, потому что было на слуху. У нас же всегда там царя боятся», — нервно смеется Ирина.

В целом, по ее словам, пожар уравнял всех жителей. Поэтому средняя температура по деревне ровная. «У кого были свои дома, кто с душой, кто не бухает, кто нормально для себя все это делает — они потеряли. А у кого не было газа, туалет на улице, жили черт-те как, для них сделали конфетку», — рассуждает собеседница.

В тихом поселковом магазине работают две женщины, чьи дома тоже сгорели. Они охотно советуют товары, но когда спрашиваешь о пожарах и стройке, резко становятся немногословными.

Образцово-показательный дом

Соседнее село Передельцы выгорело целиком. Если в Требухине сохранилось хотя бы что-то, то здесь будто упала ядерная бомба. Все пришлось отстраивать заново со всей инфраструктурой. Деревья здесь еще не успели вырасти, поэтому ветер гоняет через единственную улицу желтую пыль.

В палисаднике перед одним из домов пропалывает траву пожилая женщина. В отличие от жителей предыдущей деревни она неподдельно жизнерадостностна и охотно соглашается поговорить. Хотя Ирина также пострадала от лесных пожаров. Раньше на этом месте, говорит она, помимо большого дома с террасой был еще летний домик, хозяйственные постройки, а за забором начинался густой лес. Ярким впечатлением для женщины, похоже, стал даже не сам огонь, а гул, который он издавал.

«Мы только и успели деда с бабкой вытащить. Дед в одних трусах, свекровь тоже в чем была. Не до сбора вещей было как-то. Их так в автобус и погрузили, чтобы эвакуировать», — вспоминает Ирина.
После этого, правда, им все быстро построили, и уже в октябре они въехали в новый дом. Хотя в нем оказалось тоже не все гладко. Первым делом Ирина с мужем заметили, что сильно протекает крыша.

«К нам пришли ремонтники, говорят, что все устранили. У меня муж потом залез наверх, а они просто полиэтилен постелили. Я поехала на прием в министерство строительства. Говорю: «Что же у нас дед ветеран не может последние дни дожить, чтобы ему на голову не капало и в окна не дуло?». У нас в окна зимой задувало, слой льда намерзал!» — вспоминает Ирина. Потом она еще какое-то время ходила по разным инстанциям, писала жалобы в отделения разных парламентских партий. В итоге крышу полностью перекрыли, а все щели замазали, самим в ремонт вкладываться не пришлось.

«Нам кухню дали, мягкую мебель, два телевизора плазменных, небольшой сервантик, стиральную машинку, микроволновку», — рассказывает женщина, периодически возвращаясь к своим сорнякам и не переставая улыбаться.

«К нам из министерства из Москвы приезжали, по телевизору показывали, у нас же дед ветеран! Ковалев стол накрывал с коньяком и шампанским! Видимо, наш дом из-за деда решили сделать образцово-показательным», — рассуждает она, добавляя, что так было далеко не у всех.

На обратном пути за окном дребезжащего автобуса мелькают деревянные дома и празднующие Пасху и Первомай жители. Потом картинка сменяется ресторанами и пансионатами курортного поселка Солотчи. На обочинах припаркованы дорогие машины с московскими номерами. Рекламные билборды приглашают в СПА-отели. Сюда в 2010-м огонь не дошел.