Мать четверых детей убила своего мужа, села в тюрьму на семь с половиной лет и родила в тюрьме еще одного ребенка. От нее отвернулась семья — все, кроме 90-летней бабушки из глухой деревни. Корреспондент «Таких дел» встретила бывшую заключенную из колонии и проводила до ворот бабушкиного дома
Милляуша Шайдуллина сжимает тонкие губы. За спиной миниатюрной татарки с глубокими морщинами вокруг глаз только что закрылась дверь в исправительную колонию №3 Краснодарского края. Женщине 38 лет. В одной руке она держит пятнадцатикилограммовую Ксюшу, в другой — целлофановый пакет с фотографиями остальных детей. Никто из родственников не встречает маму с дочкой на свободе.
Милляуша выглядит нарядно. Сиреневый сарафан в пол и шлепки из кожзаменителя принесла из дома сотрудница колонии, на краску для волос скинулись подружки по камере. Милляушу с утра трясло, и зэчки помогли ей собраться: одели, обули, уложили круглую челку как из девяностых, накрасили ногти перламутровым лаком и прикрепили по три блестящих стразика на большие пальцы ног.
— Простите меня за все, — Милляуша по очереди обнимает сотрудников Дома матери и ребенка (ДМС) при женской колонии, где родилась и выросла Ксюша. — Дай бог вам здоровья.
— Держи себя в руках. Прежде чем что-либо сделать или сказать, подумай, — напутствует воспитательница.
Каптерка, склад личных вещей осужденных, напоминает библиотеку, только вместо книг на полках покоятся старые жизни — тысячи клетчатых челночных баулов и спортивных сумок. За семь с половиной лет на зоне Милляуша обзавелась немалым багажом — в основном это бэушная одежда, которую подарили маме с дочкой сотрудницы колонии или подружки по камере.
Первые люди, которые встречают Милляушу на свободе — я, два евангелиста и активист благотворительного фонда «Протяни руку». Они вручают бывшей заключенной прогулочную коляску, мобильный телефон и билет на поезд до Казани, а потом делают отчетную фотографию на память.
Когда мама с дочкой садятся в машину, ребенок округляет глаза и визжит: «Дяденькаааааа!» В свои год и восемь месяцев пузатая Ксюша в ситцевом платье с кружавчиками и соской на простом шнурке произносит всего несколько слов. Одним из них — «дяденькой» — мама пугает девочку за плохое поведение («Сейчас отведу тебя к дяденьке», «Дяденька придет за тобой, если не будешь себя хорошо вести»). За всю свою жизнь Ксюша видела только двух мужчин (ЛОРа и электрика — мужа воспитательницы) — при виде обоих ее волосы, в буквальном смысле слова, становились дыбом.
«Дядя хороший. Сейчас поедем к бабе», — успокаивает дочку мама. Ксюша выезжает за пределы женской колонии и впервые оказывается на свободе.
Милляуша с древнеперсидского языка переводится как «фиалка». За семь с половиной лет красивая женщина как будто высохла без воды, а за последний год еще и сильно похудела — до 47 килограммов. В краснодарском кафе, куда нас приглашают евангелисты, мама с дочкой жмутся друг к другу. Ксюша не улыбается, когда корчишь смешные рожи. Все время выпячивает нижнюю губу. Милляуша кормит дочку большой ложкой («Я разучилась держать вилку в руках»), а потом без аппетита доедает за ней.
Новые звуки, люди и впечатления заполняют жизнь так быстро и решительно, что через несколько часов маленькая Ксюша сдается. К вечеру отходит и Милляуша. «Хочу чебурек и томатный сок с батоном», — говорит она. К свободе быстро привыкаешь.
За семь с половиной лет Милляуша успела сменить несколько колоний и профессий: чинила розетки, убирала снег, мыла посуду. В неволе она получила первую в своей жизни специальность — корочку повара и швеи. Последние два года жила в женской колонии в поселке Двубратском Краснодарского края: весь день проводила в «Доме матери и ребенка», а ночью уходила спать к себе в барак. Бесплатно и без выходных работала помощницей воспитательницы, чтобы как можно чаще быть рядом с Ксюшей. Заботилась о чужих детях, как о родных.
В гостиничном номере при вокзале темно и уютно. За окном стучит поезд по рельсовым стыкам, а маленькая Ксюша спит в казенной кроватке в обнимку с «телепузиком» — популярной игрушкой конца девяностых. До посадки на поезд «Краснодар-Казань» целых двенадцать часов. Сначала Милляуша принимается детской пеленкой собирать крошки от печенья на полу («стыдно после себя оставлять в таком виде комнату»), затем отыскивает в пропахшей старьем челночной сумке альбом с детскими фотографиями, начинает перебирать их, как четки, и успокаивается.
В Татарстане у Милляуши осталось четверо детей (старшей 20, младшему — девять лет). За семь с половиной лет никто из близких не навещал ее и не присылал писем: после преступления семья отвернулась от нее — все, кроме 90-летней бабушки из деревни Уракчи. Детские фотографии, которые она хранит в альбоме, нашла во «Вконтакте» и прислала подруга из Астрахани, освобожденная несколькими годами ранее. Первое время Милля созванивалась с детьми по телефону, но потом связь прервалась: ее перевели в краснодарскую колонию и забрали тетрадку, где были тщательно выписаны рецепты из журнала «Отдохни» и мобильные телефоны детей. Уже десять лет она лишена родительских прав.
Милляуша попала в тюрьму в 2009 году, когда в магазинах появились первые айфоны, а Барак Обама стал первым чернокожим президентом США. Женщина не знает, что такое интернет, и не понимает, как можно сто раз на дню переписываться с любимым человеком в социальной сети и не позвонить ему, чтобы услышать родной голос. Когда во «ВКонтакте» отыскивается старшая дочь, Милляуша подпрыгивает от радости, а потом облегченно вздыхает при виде фотографии, на которой 20-летняя девушка стоит рядом с молодым человеком и держит в руках диплом, а не свидетельство о регистрации брака («Фух, она еще не вышла замуж!»). Позже находится и младшая дочь. В отличие от старшей, она идет на контакт и скидывает номер мобильника, который успел измениться за последние два года. Кнопочный телефон за 600 рублей становится единственной связью Милляуши с прошлым.
«Лиля, здравствуй. Ты меня узнала? Что делаешь? Где живешь сейчас? Меня выпустили, кызым. Ты рада? А мы увидимся с тобой? Моя хорошая, я тебя очень люблю. Ты меня поймешь, девочка моя. Здесь у меня есть Ксюша — твоя сестренка. Она узнает тебя на фотографиях. Ты можешь мне теперь звонить в любое время. Мне многое тебе нужно сказать. Извиниться перед вами. Я очень соскучилась и хочу, чтобы вы вернулись. Мне нужна ваша поддержка. Кроме вас у меня никого нет. Я не говорю, что я святая. Папа тоже был виноват, ты знаешь, Лиля».
Милляуша считает часы, но поезд «Краснодар-Казань» никуда не спешит. Путь домой мучительно растягивается на сорок часов тридцать минут и множество городов. Волгоград, Сызрань, Саратов, Ульяновск…
Два года назад, когда Милляушу везли из Марий-Эл в Краснодар, она сидела в точно таком же вагоне, но без окна, под конвоем и с решетками вместо двери. Сквозь узкие щели Милляуша любовалась природой и изучала страну, которую так и не успела толком узнать на свободе. В семнадцать лет она вышла замуж, в 21 год стала матерью троих детей, в 31 — убила мужа и угодила на зону.
Детство Милля не любит вспоминать. Папа работал трактористом, мама в заготконторе выгружала овощи и резала мясо. Когда девочке исполнилось два года, мать бросила единственную дочь — оставила у сестры в Набережных Челнах. Та позвонила бабушке и сказала: «Либо ты забираешь внучку, либо я отдаю ее в приют». До семи лет Милляуша жила у бабушки в деревне и называла ее «мамой», а потом вдруг объявились настоящие родители.
«Да лучше бы они меня отдали в детдом. Раз я никому не нужна была. Говорят, что когда мать меня бросила, папа сидел в тюрьме, но я не знаю наверняка, врать не буду. Родители приехали за мной и я назвала их «дядей и тетей». Меня потом папа еще долго попрекал за это, когда напивался.
Они меня забрали в этот проклятый Нурлат (маленький город в Татарстане, где проживает около тридцати тысяч человек — ТД) — и вся моя жизнь пошла под откос. Папа выпивал, избивал маму, душил ее, замахивался топором. Чего я только не увидела за свое детство. Когда папа напивался, мы с мамой убегали из дома. Я никакой любви и заботы не чувствовала, иной раз казалось, что это не мой настоящий папа. Он и меня лупил хлопушкой от мух. Вся спина была синяя от побоев. Выгонял меня из дома, обзывал проституткой. Мама тайком от него покупала мне одежду, а когда мне исполнилось 13 лет случилось такое, что я даже не хочу вспоминать.
Милляуша плачет. В первый и последний раз за все время, что мы едем вместе.
Милляуша, как типичная мадонна с младенцем, смотрит на ребенка нежно и задумчиво. Когда состав останавливается, выпрыгивает из вагона, чтобы купить дочке кукурузные палочки. Каждые полчаса пытается накормить фруктами или детским пюре из баночки. Ксюшу и меня. Сама не ест. Ночью девочка капризничает, не может уснуть, но Милляуша ни разу не срывается на нее — садится у изголовья и запевает хриплым голосом колыбельную. Ни на миг не выпускает дочку из виду, пока разговаривает со мной («Она вытащит меня из этого ада»).
Милляуша вспоминает, как отец бросил их и начал жить с соседкой, а мать, «убитая горем», ушла в запой. Милля поступила в вечернюю школу, но так и не смогла ее закончить.
«Мама ведь не от простой жизни запила. Она его, наверное, любила — все-таки терпела побои девятнадцать лет. Та, к которой он ушел, жила через стенку, в соседней квартире. Папа с ней из дома под ручку выходил. Конечно, маме было тяжело на это смотреть. Спасением для меня на тот момент было выйти замуж. Я думала, лучше мне жить с мужем, чем с мамой, которая все время пьет и плачет».
Вместе с нами в купе едет девушка, но ее присутствие не смущает Миллю. Она не стесняется рассказывать историю своей жизни. А когда входит молодой проводник и пытается заговорить с Ксюшей, Милляуша морщится: «Фу, мне противно от мужчин, никому не верю».
В семнадцать лет Милля познакомилась с Ильшатом Бикуловым и через месяц начала с ним жить.
«Моя мать была рада, она с пятнадцати лет меня пыталась выдать замуж. А Ильшат — красивый мужчина, умел ухаживать, старше меня на девять лет. В девяностые он был из круга блатных. Держал какой-то ларек на пару с одноклассником».
Влюбленные сыграли никах (мусульманский обряд бракосочетания), но расписаться так и не успели. Милляуша все детство мечтала выйти замуж, надеть белое платье, и чтобы дети в костюмах ангелов несли ее фату, но через месяц совместной жизни с Ильшатом угодила в больницу с сотрясением мозга.
«Ильшат избил меня. Я двое суток не могла встать с кровати. Он тогда прислал мне записку «Люблю тебя, прости», и мы снова начали жить вместе. Потом я забеременела. Через некоторое время он опять стал приходить домой пьяный и лупить меня. Когда с нами жила его мама, ей тоже доставалось. Она боялась сына. Однажды хотела убежать от него через окно, но он остановил ее и начал избивать. У нее был рак груди, а после операции начались проблемы с головой. Она ходила по улице и песни пела. Это все случилось после того, как отец их с Ильшатом бросил и женился во второй раз.
Ильшат мог начать меня бить из-за того, что дома не было сигарет, а ему хотелось курить. Он несколько раз заставлял меня подогревать еду, а потом кидался тарелкой. Если соли не хватало — кастрюля тоже летела в меня. Ему сносило крышу. Он же еще и на таблетках сидел. Феназепам, реланиум. Говорил, что спать не может без них. Но я-то знала, что он мешает их с алкоголем. Его кодировали несколько раз. Друзья даже в Москву возили».
После поездки в Москву Ильшат не пил несколько месяцев, но перед первыми родами Милляуши снова начал пропадать и приходить домой пьяным. Однажды она вернулась домой из больницы, куда ее положили на сохранение, и увидела чужой бюстгальтер на пороге своей комнаты.
«Мамина подруга предлагала забрать меня с дочкой, когда она родится. Но я тогда думала, что это позор. Без мужа выходить из роддома стыдно».
Милляуша несколько раз пыталась уйти от мужа, но каждый раз он возвращал ее домой. Временным убежищем была бабушкина деревня в Татарстане. Бабушка рвала письма Ильшата и предлагала прописать внучку у себя. Но Милляуша отказывалась от поддержки.
Сегодня многодетная мать едет в поезде и не выпускает из рук маленький черный телефон. Она набирает номера дочери, родственников, подруг, вышедших из колонии, и ждет, что через несколько часов они перезвонят и спросят, как дела у мамы с дочкой, но трубка молчит. Единственный человек, который перезванивает, — 90-летняя бабушка.
Все дети Милляуши записаны на ее фамилию, от Ильшата — только отчество. Когда решался вопрос отцовства, свекор сказал ей: «Оформляйся, как мать-одиночка. С государства будем деньги доить». Милляуша согласилась, и только через четыре года у нее хватило сил уйти от гражданского мужа.
«Я стала жить одна и перестала его бояться. Могла послать подальше, начала понимать его шутки, а раньше он мне что-нибудь говорил — и я два часа плакала… Я несколько лет прожила без Ильшата. Знакомые мне помогли устроиться штукатуром-маляром на стройке. Дети ходили в детский сад, я снимала квартиру. Сложно было, но спокойно. А потом меня уволили с работы — и снова в моей жизни наступила черная полоса».
Милляуша попалась на краже и получила условный срок. Сегодня она не помнит, что тогда украла. Или не хочет вспоминать. Вслед за уголовным наказанием последовало и другое печальное событие — смерть ее отца. Поговаривали, что мужчина облил себя бензином и поджег, четыре дня пролежал в реанимации — и в конце концов умер. Но Милляуша в эту версию не верит («Когда человек обливает себя бензином, то он льет его с головы, а у папы были обожжены только ноги») и считает, что в смерти отца виноват сын его сожительницы.
«Я когда узнала о смерти папы, то сразу же пошла к нему домой, поскольку была прописана там. Звоню в дверь, открывают квартиранты и говорят мне: “Иди отсюда — мы купили эту квартиру”. А участковый мне потом добавляет: “Еще раз туда придешь — я тебя посажу”. В общем, я в тот момент была крайне подавлена, и мне некуда было идти. Связалась со старыми знакомыми и начала пить. Целый месяц прожила с ними. Меня водка не брала: я ее как воду пила, не понимая вкуса. Однажды свекровь узнала, где я живу, и приехала туда. Мне было очень плохо. Она спокойно, без истерики сказала: “Ты что делаешь, у тебя дети?! Помойся и приходи к нам”. Она протянула мне руку, но я снова отказалась от помощи и сама себе вырыла яму».
На следующий день к Милляуше приехал Альберт, сводный брат бывшего мужа (мачеха Ильшата была матерью Альберта, отцы у них разные), и сказал: «Ты сейчас пойдешь ко мне домой и будешь жить там до тех пор, пока не встанешь на ноги». Под напором мужчины Милляуша сдалась.
«Он мне с первого взгляда понравился. Симпатичный, ухоженный, красиво говорил. Если уходил в запой, то всегда чистый ходил. У него руки золотые. Он каждую копейку приносил в дом, если не тратил на алкоголь. Не бил меня. Однажды поднял руку, но я ему тогда дала жару. Я сказала, что не буду с ним, как с Ильшатом трястись. Он с тех пор и пальцем меня не тронул. Видимо, с годами у меня стал пропадать страх перед мужчинами».
Милляуша прожила с Альбертом три с половиной года. Это было непростое время: Альберт несколько раз оказывался на зоне (за всю свою жизнь сидел восемь раз), однажды попалась и она — снова за кражу. Отправили в колонию-поселение в Казань, лишили родительских прав, опекуном детей стал свекор. Но через полгода Милляуша родила Альберту сына и вышла по УДО.
— Милля, ты любила Альберта? — спрашиваю.
— Не знаю. Может, как брата. Я вообще не знаю, что такое любовь. Мне кажется, она не существует.
Поезд приближается к Казани, и Милляуша вспоминает день, когда убила Ильшата.
15 февраля 2009 года она купила в магазине пиво и поехала к Ильшату, чтобы отвезти детей к бабушке. У бывших супругов сохранились дружеские отношения: они периодически заходили друг к другу в гости и встречались у свекрови. Старшая дочь Милли была особенно привязана к отцу, неоднократно просила маму вернуться к нему («Папа любит тебя, говорит, что готов принять даже с ребенком от Альберта»).
«Мы выпили пива, разговорились о чем-то неважном. И тут пришла соседка тетя Маша — пенсионерка, у которой погиб сын. Попросилась остаться на ночь — Ильшат не отказал, он вырос у нее на глазах. Тетя Маша любила выпить. Она отправила меня в магазин — за бальзамом, и дала денег. Я вернулась. Сама бальзам не пила. Только пиво, клянусь. Потом она меня снова отправила в магазин, уже за чекушкой водки. Я не знаю, почему она тогда сама не пошла в магазин. Может, боялась мужа — дяди Миши. Он у нее не пил. Но бил ее. В какой-то момент она пошла в спальню, но потом резко вскочила с кровати и ушла из нашей квартиры. Как будто что-то почувствовала».
Милляуша сидела на кресле, как вдруг Ильшат подошел к ней и начал бить ни с того ни с сего. Завязалась драка. В комнату вбежали дети: «Папа, не бей маму!» Ильшат приказал им идти в другую комнату, а потом неожиданно окрикнул сына: «Закрой входную дверь на ключ».
«Я, конечно, испугалась, в голову сразу же полезли дурные мысли. Я забежала на кухню, схватила нож, толкнула Ильшата на диван, ударила три раза в шею, вытащила нож, который застрял в щеке, и положила его на подушку. Потом зашла в ванную, умыла руки и позвонила в полицию.
Я всегда говорила, что он не своей смертью умрет, но я же не имела в виду, что от моих рук. Значит, так суждено было: или я, или он. На суде я сказала, что в тот день точила нож, но я всего один раз провела им по точильному камню. И не для убийства. Я купила на свои деньги пельмени, хлеб и еще что-то. У них дома нечего было кушать, а я хотела накормить детей».
Милляуша замолкает, говорит, что ее «трясет изнутри», когда она вспоминает день убийства, — и уходит в тамбур курить. Девушка, которая всю дорогу лежала на верхней полке, переходит в соседнее купе.
Милляуша достает со дна челночной сумки потрепанные листы приговора и протягивает их мне («Они мне больше не нужны — я начинаю новую жизнь»).
Она вспоминает, что первые две недели после убийства не могла спать — боялась идти в душ, потому что всюду мерещился покойник. Отец Ильшата несколько раз приносил ей «передачу» в изолятор временного содержания (халат, мыло, колбасу, две пачки сигарет) и сказал: «Дура, черт бы с этим Ильшатом, детей жалко».
— Когда я сидела в изоляторе, ко мне приходил Ильшат. Во сне. Он признавался в любви, хотел меня обнять, но мы друг от друга отдалялись. Потом я снова увидела его — он сидел голый в нашей спальне, улыбался и звал меня к себе. Отчетливо помню его лицо. Я сказала, что переоденусь и приду, но снова отдалялась от него. Мне потом цыганка на зоне растолковала эти сны — сказала, что Ильшат простил меня.
— Тебе это так важно?
— Ну конечно. Обиду не держит.
На суде ни один человек не заступился за Милляушу, а в качестве ключевого свидетеля убийства был приглашен ее десятилетний сын («Мама пошла на кухню и сказала, что сейчас убьет его»). Вещественными доказательствами были признаны: кухонный нож, наволочка от подушки и женская юбка со следами крови. Тридцатилетней матери четверых детей (младшему сыну тогда было чуть больше года) дали восемь лет лишения свободы, а через некоторое время скостили полгода.
Полгода назад на телеканале «Домашний» вышел очередной выпуск передачи «Я его убила» — с Милляушей в главной роли. История, представленная по телевизору, оказалась сильно приукрашена и далека от реальности. Главной интригой фильма был ответ на вопрос: «Кто отец Ксюши?» Милляуша тогда рассказала, что Альберт приходил к ней на «свиданку» и там зачал ребенка, но на самом деле за семь с половиной лет никто не навестил многодетную мать.
«Я до последнего ждала Альберта. Может, приедет, может, посылку пришлет. Мы с ним поначалу общались, он не попрекал меня убийством брата, говорил, что все будет нормально, и даже обещал приехать на мой день рождения. Я ждала его пять лет, всем говорила, что у меня есть муж и дети. Потом он и вовсе перестал подходить к телефону, свекровь сказала, что у него появилась новая жена. Но как же так? Мы через столько вместе прошли! Кусочек хлеба делили на двоих. Я его не бросила, хотя мы и в бегах были — прятались от милиции с ребенком под сердцем. Он с малолетки сидел, у него все друзья — зэки. Он лучше всех знает, что такое зона, но даже пачку чая не прислал матери своего ребенка. Мне помогали чужие люди. Один, узнав, что я из Татарстана, даже пельмени принес. Тяжело, когда близкие бросают тебя в трудную минуту».
В Марий-Эл Милляуша работала поваром в мужской колонии-поселении. Там она и познакомилась с Сашей. Русский мужчина со сроком лишения свободы 23 года трудился в колонии электриком, похоронил сына и всю жизнь мечтал о дочери. Милляуша умудрилась забеременеть от него и родить Ксюшу. Она как будто перекрывала короля тузом: одну жизнь забрала — другую дала.
— Я не знаю, почему соврала тогда. Может, боялась? Наверное, мне хотелось, чтобы Альберт забрал нас с Ксюшей из колонии. Я даже сглупила и дала ребенку его отчество. Я не знаю, где сейчас сидит Саша, он должен был перережимиться, но мне хочется, чтобы он посмотрел на Ксюшу. Может, потянется к ней и приедет, когда освободится. Дети невинны. За тридцать восемь лет я ни разу не сделала аборт. Это не только убить человека, но и грех.
— А ты бы хотела остаться с ним?
— Да. Вот с этим человеком я бы сошлась. Он, во-первых, умный. Лишнего не говорит. Заботливый. Может, мне вот этой любви-заботы и не хватало. Чтобы за мной ухаживали, пожалели…
Когда Милляуша сидела в колонии, а отец Ильшата умер, детей «раздали как котят». Младший мальчик — от Альберта — остался с одинокой свекровью и зовет ее сегодня «мамой». Старшую девочку отправили к какой-то родственнице, а двух других ребят пристроили в приемную семью..
«Они думают, что я выйду из тюрьмы и возьмусь за водку. Нет, вы плохо знаете Милляушу. Я буду работать — меня жизнь всему научила — и налаживать отношения с детьми. Я им не отдам младшего сына, не для них рожала. Буду землю грызть зубами, но своего добьюсь. Я не могу себя назвать хорошей матерью, я не дала им то, что должна была. В трудный момент меня не было рядом. У Гульназ был переходный период, и мне нужно было ей столько всего рассказать. Мне в свое время тоже никто этого не говорил. Жаль, что она по моим стопам пошла. Я раньше всем говорила, что моя мама умерла. А сейчас, когда сама попала в похожую ситуацию, поняла и простила ее.
Мечтаю гордиться своими детьми, когда они вырастут. Я однажды спросила старшую дочь: “Замуж не собираешься?” На что она мне ответила: “Ты что, с ума сошла, мне учиться надо!” И вот тогда у меня был шок. Я благодарна людям, которые ее воспитали — дай бог им здоровья. В ее годы я была беременна третьим ребенком. Я рано выскочила замуж, толком даже не нагулялась. Может, поэтому все так сложилось? Мне надо было сначала пожить для себя. Но я никого ни в чем не виню: сама виновата. Сломала жизнь детям и себе».
От Казани до деревни Уракчи двести километров на такси. Прямые автобусы туда не ходят, асфальт проложили только в прошлом году. Измотанная Ксюша спит на заднем сидении автомобиля, а Милляуша напряженно смотрит на дорогу. «Я еду в пустоту», — тяжело вздыхает она. Впереди круглая луна, плюшевое небо и ежик, перебегающий дорогу. Бойкий и колючий.
Женщина не помнит, как ехать домой, а навигатор в этих краях бессилен. Милляуша звонит 90-летней бабушке, чтобы та подсказала. В деревне Уракчи всего два десятка одноэтажных домов: там, где в столь поздний час горит свет, а на заборе нарисованы желтые ромашки, живет бабушка бывшей заключенной. Под увесистой яблоней прямо у дороги — лавочка. На ней сидят три родственницы. Милляуша бросается им на шею, но никто из теток даже не поднимается с места, чтобы поприветствовать ее. Она говорит, что я — журналист, вызвалась проводить ее до дома, помогала с сумками, но женщины не приглашают меня на ночлег, а подчеркнуто громко восклицают: «Ну и пусть едет дальше». Из дома выходит седовласая бабушка в цветастом халате: обнимает Миллю, отрешенно произносит: «Где ребенок?», берет спящую Ксюшу на руки и молча заносит в дом.
— Мне здесь не рады, — тихо говорит Милляуша. — Я сейчас возьму и уеду обратно.
— Куда?
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»