Молодая учительница-лесбиянка рассказала о том, каково ей работать в российской школе, и что она чувствует, скрывая свою ориентацию каждый день. Ее историю записали Дарья Култаева и Александра Юдина
Каждый ребенок в определенное время размышляет о своей самоидентификации. Я думала, кем мне быть — мальчиком или девочкой? Девочкой хорошо быть, потому что девочка красивая и может носить платьишки, а мальчиком быть хорошо, потому что мальчик может встречаться с девочкой.
В девять лет мне понравилась девочка. Конечно, это не было отношениями. Все детство я понимала, что мне нравятся девушки, но мое сознание как бы пропускало это мимо. Это было знание, которое не мешало мне жить. То ли я не воспринимала это всерьез, то ли мой мозг отказывался задумываться об этом.
Позже я столкнулась с трудностью неприятия себя и с тем, что мне необходимо будет говорить об этом. Для меня это была проблема, потому что я росла в верующей семье, ходила в воскресную школу. Я прошла огромный этап внутренней гомофобии, с которым несколько лет мне помогал бороться психолог.
Опыт был разным, и чаще всего я не чувствовала ничего. Хотя в моей жизни был один случай, когда я влюбилась в парня. Это был абсолютно уникальный случай. На тот момент я уже признала себя как лесбиянку. Но он ухаживал за мной три месяца, и я просто поняла, что это очень хороший человек, и полюбила его.
Он был добрым и заботливым. Мне было абсолютно все равно, какого он гендера, я не встречала таких мужчин ни до, ни после. Сейчас я для себя осознаю, что, наверное, могу встречаться с мужчиной, но таких очень-очень мало. Это какой-то особенный тип. Может быть, это ошибочно, но многих современных мужчин я воспринимаю как живущих инстинктами. Развитие отношений у них чаще всего идет по какой-то определенной схеме, и они не так часто берут на себя ответственность.
В восемнадцать, уже учась в университете, я влюбилась в учительницу русского языка. Очень сильно влюбилась. В тот момент я призналась себе, что это не просто восхищение человеком, я постоянно хотела проводить с ней время. Даже добилась периодических встреч. Мы просто сидели и говорили о русском языке и литературе. Понятное дело, ни о чем другом мы говорить не могли. Она даже не подозревала о моих чувствах, а я не готова была открываться. Не думаю, что ей бы это понравилось.
Тогда я стала работать с психологом. Два года мы работали индивидуально, у нас были и групповые терапии. Когда я себя приняла, я все рассказала в первую очередь ближайшим друзьям. Потом семье. Сестры отнеслись вполне нормально, а с мамой была проблема, и она осталась до сих пор.
Мама не может меня принять, из-за этого первые полгода мы с ней не разговаривали вообще, сейчас говорим на любую тему, кроме этой. Она очень редко ее затрагивает и, если затрагивает, то говорит немного язвительно — «твои подруги».
Внутренняя гомофобия проявлялась очень страшно. Одно время я вообще не выходила из дома, заперлась в комнате, меня спасали только друзья, которые приносили еду. Я вставала, чтобы напиться и заснуть. Жить вообще не хотелось, были суицидальные мысли. Очень страшный период моей жизни, о котором я очень редко вспоминаю.
В один момент я поняла, что надо обратиться к специалисту, потому что я больше не могу. Пошла к психологу, начала знакомиться с людьми и заниматься активистской деятельностью. Все это принятие себя заняло около четырех лет. Только два года назад я смогла выдохнуть и сказать: «Все круто!»
Я выбрала сторону активизма и принятия себя, потому что считаю, что в жизни каждого человека самое главное — ощущать, что он тот, кто есть, и не переживать по этому поводу. Потом я поняла, что все это безумно интересно. Я чувствовала, что делаю правильное дело и помогаю другим людям, которые столкнулись с такой же проблемой, как моя.
Когда я ушла из воскресной школы, я сильно переживала и плакала, это была важная часть моей жизни. Я люблю женщин, и это вроде как грех с точки зрения православной религии. Мне было очень плохо, и я перестала выходить из дома. В какой-то момент я решила, что Бога нет, раз он делает нас такими, а потом не принимает. По образованию я физик-теоретик и начала верить в энергию. Я понимала, что есть рука, которая нас направляет, но это уже не тот старец, которого я себе представляла. Сейчас я все равно возвращаюсь к Богу, но теперь четко разделяю для себя понятия «вера» и «религия». Я не имею никакого отношения к религии, но точно имею отношение к вере.
Когда шла в педагогический, я не была уверена, что потом буду работать учительницей, но мне понравилось. У меня все получалось, решила, что это действительно круто, что я попала именно туда. Сейчас мне двадцать пять лет. Я начала преподавать еще на четвертом курсе. После окончания университета я преподаю уже три года.
Самое тяжелое на работе — это невозможность сказать. Политика такова: если тебе что-то не нравится, ты можешь идти, потому что на твое место всегда придет кто-нибудь другой. Конечно, я не могу сказать о своей ориентации на работе. Это невозможно. Об этом знают лишь некоторые мои коллеги, они же мои близкие друзья. Я понимаю, что живу двойной жизнью. Я прихожу на работу и веду себя абсолютно другим образом, говорю другие вещи. Невозможность сказать не дает мне нормально дышать в профессии.
Плюс очень сложно видеть таких же детей, как я, и понимать, что я не могу открыто поговорить с ними, хотя с учениками у меня очень доверительные отношения. Был случай, когда ко мне обратился трансгендерный парень (девушка, осознающая себя мужчиной — ТД). Не знаю, почему он обратился именно ко мне. Он еще не перенес коррекцию, не пьет гормоны и только ощущает себя мужчиной. Он ко мне подошел и рассказал об этом. Я не психолог и не имею права говорить об этом, но с другой стороны я понимала, что мне необходимо что-то посоветовать.
Я сильно рисковала, каждое мое слово впоследствии могло обернуться против меня, но я все равно с ним поговорила, дала брошюры и значки трансгендеров, сказав, что он всегда может ко мне обратиться. Пока он ко мне больше не обращался, но в переписке со мной называет себя мужчиной. Я считаю, что это очень хорошо.
Школа — это та площадка, на которой мы должны обучить людей прежде всего мыслить. Самое важное — чтобы ребенок мог принимать себя, принимать другого человека и вообще размышлять.
В городе есть целые группировки, которые негативно относятся к геям и лесбиянкам. Были случаи избиения активистов и достаточно страшные. Пришла я в активистскую деятельность лет пять назад. Психолог посоветовал мне поучаствовать в одном ЛГБТ-мероприятии. В этот год планировалось нападение нацистов на активистов, которые проводили фестиваль, и нас даже развозили в автобусах, была приставлена охрана, чтобы с нами ничего не случилось. Правда, ничего серьезного и не было, никаких избиений, но облили краской лестницу здания, где проводился фестиваль.
В этом году мы проводили другое мероприятие, я уже была в числе организаторов. Было очень жестко. Мы просто хотели провести соревнование, но нам это запрещали, постоянно отказывали. Единственная площадка согласилась нас принять. Мы отключили все телефоны и просто проговорили адрес друг другу, «засечь» нас было нельзя. Только так мы смогли нормально все провести.
Я боюсь прожить так всю свою жизнь. Однажды я напишу пост на своей стене и выйду из шкафа для всех людей, которые меня знают. Конечно, не сразу, мне нужно будет года два-три для того, чтобы подготовиться психологически.
Когда у меня появится чувство, что я морально подготовлена, я пойму, что это оно. Я должна буду понимать, что пути назад нет, я не должна держаться за прошлое — ни за людей, ни за профессию.
Мне нужен будет сеанс терапии с моим психологом.
Я собираюсь уйти из школы, планирую заниматься репетиторством. Я не буду состоять в муниципальном учреждении, и будет сложно отследить, с кем я работаю и где. Это компромисс в моей ситуации.
С моей девушкой мы планировали завести детей. Я и сейчас думаю о семье, буду рожать, усыновлять. Очень надеюсь, что у нас будет большая семья и большой дом.
Конфликт социальных ролей — это точно про меня. Принять это невозможно, сколько бы ты в этом ни прожил. Конечно, мне очень прискорбно это понимать и чувствовать себя лишней во всей этой игре. В 70-х в США учителя добились того, чтобы работать по профессии и быть открытыми лесбиянками и геями. Когда я узнала об этом, то почувствовала гордость и огромное желание, чтобы у нас было так же.
Когда я говорю с тем же трансгендерным парнем, мои слова можно подвести под этот закон (о запрете пропаганды гомосексуализма — ТД). Мне не хочется жить и понимать, что за ту правду, которую я несу, я могу сесть. Но я понимаю, что другого выхода нет.
Мне кажется, что градус агрессии в обществе повысился. Может, государственная политика отражается на поведении людей, которые боятся думать своей головой. С другой стороны, я много общаюсь с детьми и замечаю среди них много представителей ЛГБТ. Если старшее поколение более забито и меньше говорит о себе, то нынешнее поколение, выросшее в эпоху Интернета, свободнее, хотя у них тоже есть проблемы с принятием себя, с родителями.
Если я прошла через такую огромную работу, то дети сейчас делают это намного безболезненнее. В школе, где я раньше работала, в одном классе могло быть по две-три лесбиянки или трансгендера, и они это не скрывали. Я видела, как, принимая себя, они поддерживают друг друга. Пока эти дети не станут родителями, гомофобия будет сохраняться.
Человек может принимать себя, но быть в себе неуверенным в связи с какими-то жизненными ситуациями. Если ты чувствуешь, что не можешь с этим справиться, однозначно нужно обращаться за помощью к специалистам. Есть российская ЛГБТ-сеть, в которую можно позвонить, обратиться к психологу или юристу.
Раньше я была очень сомневающимся человеком — в своей правоте, в своих взглядах. Когда ты понимаешь, что ты личность, ты не боишься, делаешь все правильно, то это придает очень много сил. Я верю, что с движением ЛГБТ в России все будет хорошо.
Правда, не знаю, когда это произойдет, и доживу ли я до того момента.
Я радуюсь, когда понимаю, что изменила что-то в человеке, помогла ему перешагнуть внутренний страх и почувствовать себя счастливым. Недавно разговаривала с подругой, она тоже активистка. Говорила, что то, что раньше для меня было большой проблемой, сейчас стало большим счастьем. Я очень счастлива, что у меня есть дар любить женщин, это лучший талант, каким меня наградила жизнь. Я ощущаю себя полноценным членом общества и понимаю, что я могу что-то делать для людей, что-то менять, и мне от этого очень хорошо.
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»