Язвы Ямала

25 июля в Ямальском районе ЯНАО был объявлен карантин. На этот момент в предполагаемой зоне ЧС находились 389 человек, всех их эвакуировали из зараженной тундры, почти 100 человек были госпитализированы, у 25 из них подтвердился диагноз «сибирская язва». От язвы совершенно точно погиб 12-летний мальчик, от чего умерла его бабушка, установить не удалось. Ликвидировать эпидемию были отправлены войска радиационной, химической и биологической защиты Минобороны РФ, а также МЧС и медики.

Полуостров Ямал из окна вертолетаФото: Steve Morgan/Greenpeace

Переселяли ненцев в «чистую тундру», во временные палатки. Одежду, утварь, нарты, оленьи шкуры — все свое имущество им пришлось оставить в очаге «сибирки». Через какое-то время из бюджета автономного округа выделили 90 миллионов рублей и построили пострадавшим новые чумы. Огромную помощь оказали ямальцы, пожертвовавшие свою одежду и домашнюю утварь людям, потерявшим все в зараженной тундре. Помимо этого на каждого пострадавшего власти региона выделили по 10 тысяч рублей. Впрочем, главным вопросом сейчас остается восстановление поголовья оленей — ведь именно от них зависит сохранение традиционного уклада жизни и целой культуры ненцев. Но этот вопрос пока открыт. Сами ненцы в помощь государства верят не сильно, а на 10 тысяч, по их словам, можно купить ровно полтора оленя, тогда как многие из них потеряли десятки.

Понять эту трагедию городскому жителю очень сложно. Можете ли вы себе представить, что вся ваша жизнь зависит от пары сотен оленей и пары десятков шестов, из которых строится чум? Олень в тундре — это твое настоящее и будущее. Это знает каждый ребенок. Татьяна Рочева работает в школе-интернате, в котором учатся дети тундровиков. Она рассказывает, как однажды «первоклашка» спросил ее:

— А у тебя сколько оленей?

— У меня нет оленей.

— Как нет? Ты, значит, совсем бедная?

В конце учебного года мальчик упрашивал свою семью подарить Татьяне хотя бы одного оленя, ведь без них жить нельзя. Олень — это жизнь.

Дети кочующих ненцев учатся в интернатах. От стойбища до стойбища десятки, а то и сотни километров, организовать школу в тундре невозможно. Поэтому в начале сентября вертолет облетает стойбища и забирает детей в школу. Татьяна Рочева работает поваром в школе-интернате и рассказывает о своей профессиональной боли: накормить детей коренных ненцев поначалу очень тяжело — из дома они привозят сырое мясо, а когда оно заканчивается, едят только хлеб и чай. Спят, не раздеваясь и не расправляя кровать, как дома. А для одной ученицы пришлось освободить… шкаф, в котором она сидела часами — замкнутое пространство напоминало девочке родной чум.

Что им скрывать

Последняя эпидемия «сибирки» на Ямале случалась в 1941-ом. Где были захоронены трупы павших оленей — никто не знает, карты с отмеченными могильниками засекречены. Руководство Ямальского района и вовсе уверенно заявляет, что могильников на этих территориях нет, хотя эксперты (в том числе Всероссийского научно-исследовательского института ветеринарной вирусологии и микробиологии Россельхозакадемии) сообщают СМИ о десятках захоронений. Впрочем, это вопрос терминологии: существование моровых зон власти ЯНАО признали, а границы таких зон размыты, так что споры сибирской язвы по большому счету могут оказаться где угодно. Более того, в 2007 году руководство ЯНАО весьма непредусмотрительно отменяет ежегодную вакцинацию оленей от сибирской язвы.

«Карты с могильниками мы так и не видели, — говорит Алексей. — Молодежь о старых скотомогильниках не знает. Сейчас в тундре, в районе очага, знаки поставили: сюда не ходить, мол. Но зимой через этот очаг все равно проходить придется, это наш маршрут каслания [кочевания — ТД]. А летом будем обходить».

Ненка разводит огонь в чуме, чтобы вскипятить чайФото: Steve Morgan/Greenpeace

Мы выходим из квартиры Алексея на улицы поселка Яр-Сале — райцентра Ямальского района ЯНАО. Еще один такой же поселок вряд ли есть на белом свете. Яр-Сале находится в приграничной зоне, кого попало сюда не пускают: иностранцам, например, необходимо подавать в ФСБ заявку на пропуск и два месяца смиренно ждать. Нашему иностранному фотографу на 59-й день после подачи заявления отказали в чести увидеть Яр-Сале без объяснения причин. Жаль. Думаю, этот поселок его бы поразил: здесь прямо на вечной мерзлоте цветут цветы, на улице через громкоговорители играет жизнерадостная музыка, звучат объявления местного дома культуры, здания строят из цветного кирпича, а городские службы каждый сезон перекладывают на центральных улицах плитку, которая никак не хочет лежать на болотистой почве тундры. Внешне поселок создает ощущение арктического оазиса.

Охрана у оазиса подобающая: по приезде меня и моего коллегу из Гринпис встречают четверо полицейских, двое из них тщательно фотографируют наши паспорта и расспрашивают о цели приезда. С этого момента за нами начинают следить люди в штатском.
Мы заселяемся в частную гостиницу и договариваемся о встрече с ветеринаром-очевидцем страшных событий в тундре. Он должен прийти в наш номер и принести фотографии, по телефону ничего обсуждать не хочет. Под нашим окном дежурит «Уазик», который «вел» нас с самого прибытия в город. Ненцы говорят, что это машина начальника уголовного розыска Яр-Сале. Мы к такой «охране» относимся с уважением, еще не подозревая, чем это закончится. Ветеринар Александр подходит к воротам гостиницы и звонит мне, однако связь вдруг обрывается. Через три минуты я получаю смс:

— Меня забрали прямо у вашей гостиницы.

— В каком вы участке? Требуйте объяснить основания задержания.

— Я в отделении психонаркологии.

Так начались наши приключения в «Яр-Салях», как называют поселок местные жители. Позже с помощью журналистских запросов в дежурную часть удалось узнать, что Александра возили на освидетельствование к наркологу и спустя три-четыре часа отпустили. Однако связь с ним полностью прервалась, на звонки он отвечать перестал. Корреспондент «Новой газеты», которой пару недель тому назад удалось встретиться с Александром, передала нам фотографии ветеринара. На них олени, которые начали погибать от «сибирки» еще 7 июля. Отряд ветеринаров прибыл в тундру лишь 16-го, а эвакуация ненцев началась 25 июля. Александр одним из первых заметил, что что-то не так, и пытался вызвать в тундру врачей, однако в администрации махнули на него рукой. Но о том, что первые олени пали еще 7 июля, а карантин был введен только 25 июля, известно всем. Дата первого падежа отражена и в отчете ученых. Казалось бы, что скрывать?

На следующий день мы пытаемся выехать из Яр-Сале в тундру, чтобы пообщаться с оленеводами, узнать про язву, таяние вечной мерзлоты в тундре и другие изменения в экосистеме полуострова. Но вдруг в нашем гостиничном номере появляется председатель правления местной общественной организации, которая спрашивает нас, зачем мы пытались встретиться с ветеринаром, и предлагает сама рассказать обо всем случившемся. Между делом она также сообщает, что выезд из Яр-Сале закрыт, и без специального разрешения из поселка нам не выехать. Тем временем ненец, который вызвался помочь нам с лодкой, получает звонки с угрозами и более конкретные вопросы типа: «Ты куда полез, б***?»

Ненецкие женщины шьют национальные одежды своими руками из оленьих шкурФото: Stephen Nugent/Greenpeace

Мы идем в местную администрацию и вежливо просим показать постановления, которые запрещают выезжать из поселка. Карантин был объявлен распоряжением губернатора ЯНАО Кобылкиным, но соответствующее распоряжение в открытых источниках не появилось. То постановление, которое удалось раскопать юристам Гринпис России, не содержало самого важного — приложений, по которым определялись ограничительные мероприятия и границы карантинной зоны. Сообщить нам об этих границах мы и просим администрацию.

После этого представитель администрации выходит в коридор позвонить и возвращается с хорошими новостями: «Ваш вопрос решен, но мне придется поехать с вами». Радостная музыка на улицах Яр-Сале звучит для меня уже невесело.

Чай и нефть

По притоку Оби мы добираемся до живописного холма, на котором белеют два чума. Нас встречает Виталий Сэротэтто, добродушный пожилой ненец. Мы проходим в чум, внутри на костре закипает чай — без чая здесь дела не делаются, и разговоры не ведутся. Крепкий, душистый чай в тундре — атрибут уюта и знак гостеприимства, серьезные разговоры начинаются после второй чашки.
Стадо Виталия от сибирской язвы не пострадало — паслось далеко от очага. Но ненцу хочется поведать нам и о другой язве на полуострове — нефтяном и газовом освоении.

«Новопортовскую площадь [район с. Новый порт, ЯНАО, где также живут ненцы] заняло месторождение, переходов для оленей там нет. И газопровод на Каменный мыс с Нового порта построен так, что под сваями олень не пройдет. Народ там серьезно потеснили».

«Газпром нефть» начала добычу нефти на Новопортовском месторождении в 2012 году. По оценкам Гринпис, первые разливы нефти могут начаться через 10 лет — именно за этот срок устаревают нефтепроводы, на замене которых всегда экономят компании, поэтому трубы начинают ржаветь и протекать. Через это прошли Республика Коми, ХМАО и южные районы того же ЯНАО. Из-за «нефтяных луж» возникает социальное напряжение — конфликты между нефтяниками и оленеводами. До Ямальского района ЯНАО эта напасть пока не дошла, но ее уже ждут: «Раньше с газовиками как-то уживались, а сейчас то одного чума это коснется, то другого». Гринпис России Правительство РФ обязать компании заменить к 2022 году все нефтепроводы старше 25 лет на новые.

Олень для коренного жителя — это еда, одежда, транспорт и деньгиФото: Steve Morgan/Greenpeace

«В какой-то год было: рыбаки вытаскивают сетку, а там — мазут. Где-то, может, трубу прорвало. Скоро там олень пастись совсем не будет. От природы можно брать ровно столько, сколько тебе нужно, лишнего брать не надо. Такой был закон у наших предков, но теперь эти законы на нашей земле совсем не соблюдаются, — сетует Виталий, провожая нас к лодке. — Может, нас как индейцев хотят затравить, территории освободить для “Газпрома”? Подумаешь, несколько семей оленеводов сдохнет, государство от этого только выиграет».

На моторной лодке мы подъезжаем к другим чумам, где нам предстоит остановиться на ночлег. Уже темнеет, и в небе висит огромная полная луна. Нас встречает хозяин Петр Ладукей, затем знакомиться выходит его жена Людмила. В традиционной культуре ненцев женщины — очень скромные и заботливые феи. Мы проходим в чум, где «по-черному» закипает чайник: некоторые ненцы кипятят чай на открытом костре прямо в шалаше. Дым с непривычки разъедает глаза. Мы садимся на оленьи шкуры, раскиданные на полу, и угощаемся сырой рыбой.

«Летом ездил в Новопортовское месторождение, там вообще загажено, мне совсем не понравилось, — говорит Петр, отпивая чай из блюдца. — Свалки, строительный мусор возле дорог. По телевизору нам месторождение показывают — чисто. Но у нас в армии тоже так было: перед тем, как приедет генерал, порядок делаем, где порядок — там и показываем. И здесь, на Ямале, у нас также».

С улицы в чум вместе с детьми забегают такие же озорные и добродушные собаки, одна из них оказывается соседской и быстро выпроваживается наружу. Хозяева предлагают нам еще рыбы, по кругу передается рюмка с водкой — каждому по 100 грамм, только чтоб согреться. Ненцы — люди очень широкой души. В их простоте есть и сила, и наивность. Наверное поэтому как-то по-особенному тоскливо слушать, как природа вокруг них умирает, и чувствовать беспомощность, которую чувствуют они перед неумолимо наступающей на оленьи пастбища индустриализацией Ямала. Индустриализацией, которая в то же время принесла квартиры и снегоходы, возможность лечить и учить детей, продавать оленей.

Состояние рек и количество рыбы очень важны для ненцев, живущих за счет рыбалкиФото: Tatiana Vasilieva/Greenpeace

«От Нового порта на месторождение идет дорога, там раньше собирали ягоду. Там у меня теща и тесть живут — говорят, теперь очень далеко за ягодой надо идти. И ягель стал слабее. Везде дороги, все перевернули вверх дном. Три речки поврежденные от этих буровых, они в Обь впадают… на этих реках нефтепроводы стоят и городки ихние [нефтяников]».
Ягель, или олений мох, — это красивый белый лишайник, которым олени питаются зимой. Восстанавливается такое пастбище медленно, поэтому ненцам нужны большие ненарушенные промышленными объектами чистые территории, по которым можно перемещаться со стадом, кочевать.

Спать нас укладывают на почетное для гостей место — справа от хозяев. За нами, по периметру чума, под оленьими шкурами спят дети. Перед сном мы делимся с Петром своими планами поехать в Новый порт и Мыс Каменный, чтобы своими глазами увидеть нарушения, о которых так много говорят коренные жители, задокументировать и написать официальные жалобы в Росприроднадзор, прокуратуру и «Газпром». Билеты на вертолет по этому маршруту мы купили еще неделю назад. Петр с воодушевлением одобряет наш план и помогает найти проводника на месте, но плану — увы — не суждено сбыться.

У нас тюрьму построили

Наша лодка подходит к причалу в Яр-Сале, на пристани нас уже ждут знакомый «Уазик» и полицейская машина. Наши проводники-ненцы уверены, что это за ними, и предпочитают по-быстрому высадить нас и угнать на лодке обратно в тундру. В поселке уже все знают, что дружба с Гринпис жестоко карается: после общения с экологами каждый ненец в Яр-Сале получил «звонок счастья» с угрозами. Последнее, о чем нас просят наши проводники, — найти хорошего адвоката в Яр-Сале.«У нас же в Яр-Салях недавно тюрьму построили. Держат вот именно человека, который борется за свою землю и пытается отстоять свои права хоть как-то. Теперь могут надолго “закрыть”, и об этом никто не будет знать — ни в Салехарде, ни в Москве», — говорит оленевод Андрей Вануйто.

Мы честно отвечаем, что независимых защитников здесь не знаем: единственный знакомый нам адвокат после встречи с нами имел разговор с представителями силовых органов, во время которого ему разъяснили, что с организацией Гринпис, «которая террористическими методами приближает смерть России», лучше не сотрудничать. Конспирология и всевозможные теории заговоров здесь вообще пользуются большой популярностью. Шпионская паранойя — это еще одна ямальская язва, перерастающая в эпидемию.

С тяжелым сердцем мы начинаем готовиться к поездке в Новый порт, чтобы спустя сутки оттуда лететь в Мыс Каменный. Оба эти поселка находятся под контролем нефтяников «Газпрома»: в первом — Новопортовское месторождение, во втором — нефтеналивной терминал «Арктические ворота», который недавно по видеосвязи открывал президент Путин. Оба эти проекта — гордость программы арктического освоения, ими гордятся почти как «Приразломной».

За сутки до перелета наш источник в Яр-Сале сообщает, что в Новый порт нам лететь не дадут, остановят любым способом. Нефтяники, спецслужбы, администрация — здесь, на Севере, все они связаны и охраняют интересы друг друга. Вот вам и еще одна язва.

Мы перебираем все возможные способы остановить нас перед посадкой в вертолет: проблемы с командировочными удостоверениями, перевес багажа, нелетная погода, даже подброшенные наркотики (такое уже было), но почему-то не думаем о самом простом — отсутствии билетов. Конечно, ведь они у нас есть, купленные неделю назад в кассе аэропорта Салехарда.

Ненецкая семья на разбитой дорогеФото: Stephen Nugent/Greenpeace

Но как бы не так: на следующий день в аэропорту Яр-Сале мы узнаем, что все билеты руководителя экспедиции — эксперта Гринпис России Владимира Чупрова — на составной маршрут Яр-Сале — Новый порт — Мыс Каменный — Салехард недействительны. Аннулированы все три из-за «технической ошибки в системе». Других билетов, естественно, нет — проданы давным-давно. Я звоню в кассы Салехарда, кассир паникует и не может понять, что произошло: «Я не понимаю, такого раньше никогда не случалось, здесь какая-то ошибка…» Перестроить спланированный маршрут уже невозможно: вертолеты летают не каждый день, билеты раскупаются мгновенно, рейсы частенько отменяются из-за погодных условий, наступает сентябрь — пора непогод… Так что — приехали.

Не добравшись до главной части экспедиционного маршрута, мы прощаемся с оленеводами.
«У многих людей здесь нет образования, кроме как ловить рыбу и пасти оленей, — мы взаимосвязаны именно вот с этой природой, — говорит нам на последней встрече Андрей Вануйто. — Мне кажется, мы, люди, которые живут на этой земле, должны отстаивать свои права, хоть и есть давление со стороны органов. Мы не должны уже останавливаться, потому что мы этой землей живем, нам это надо. Я думаю, народ должен объединиться — это для наших будущих детей. Вы уедете, а мы со своими проблемами так и останемся, до конца».
Мы уезжаем в Москву с язвой в сердце.

*** Имена действующих лиц изменены во избежание их дальнейшего преследования.