«Нам уходить нельзя»

В карельском бору возле деревни Суна в декабре очень холодно. Но местные жители, в основном совсем пожилые люди, продолжают круглые сутки стоять палаточным лагерем в лесу, защищая его от вырубки. Они не сумасшедшие, просто, кроме бора, им нечего терять 

***

В 500 метрах от деревни Суна на месте соснового бора компания «Сатурн Нордстрой» собирается разработать песчано-гравийный карьер. Неподалеку от Суны, в Кондопожском районе, один карьер уже есть. С другой стороны — железная дорога. С третьей — другой карьер и трасса Кола. Сосновый бор — единственный доступный пятачок леса, оставшийся у местных.

О том, что скоро вместо леса будет карьер площадью 35 гектаров, стало известно еще в 2012 году. Тогда пенсионерка Нина Петровна Шалаева написала в прокуратуру Кондопожского района, в полицию, потом в прокуратуру республики. «Законна ли вырубка леса?» — спрашивала она в письмах. «Законна» — ответили ей. Тогда она пошла к Татьяне Ромахиной, пенсионерке и местной активистке. Начала рассказывать про вырубку и расплакалась.

«Чего плакать? — ответила Татьяна. — Плакать не надо. Будем работать».

Женщины пригласили ученых-биологов из Петрозаводского госуниверситета исследовать лес. Они нашли в бору краснокнижные мхи и лишайники: Лобарию легочную и Неккеру перистую. А еще выяснилось, что на территории бора есть археологические памятники — стоянки древнего человека.

Зону культурного наследия, плюс 10 метров по периметру, исключили из контура месторождения. А Карельская межрайонная природоохранная прокуратура предупредила «Сатурн Нордстрой» о том, что рубить деревья с краснокнижными мхами нельзя. В итоге 35 гектаров в лицензии сократились до десяти, но от идеи разработки карьера фирма не отказалась. Активная фаза противостояния пришлась на 2016 год. Верховный суд Карелии отменил решение Петрозаводского городского суда, который запретил компании проводить работы, способные нанести ущерб краснокнижным видам.

В июне жителям Суны сообщили знакомые из леспромхоза: на днях будут рубить бор. Жители организовали в лесу дежурство: разбили лагерь и находились в нем с утра до вечера. 20 июня пришел черед дежурить пенсионерам Нине Шалаевой и Василию Дийкову. Старики переплыли речку и услышали, что пилят бор. Прибежали на место: харвестер (машина для рубки леса) валит деревья. Не зная, что еще делать, маленькая Нина Петровна скрестила руки и встала перед машиной, заслонив собой сосну.

Партизанка Нина Петровна

Нина Петровна Шалаева родилась в лесу. На восьмом месяце беременности ее мать пошла косить сено — приказала свекровь. Шли с мужем шесть километров через лес, потом переплывали на лодке озеро. Когда возвращались обратно, Нина надумала родиться. Отец замотал ребенка в свою фуфайку, мать отдохнула — пошли домой.

— Как назовем дочь? — спросила жена мужа.

— А вот как будут звать первую попавшуюся на пути бабу, так и назовем.

Женщина заплакала. Путь лежал мимо дома, где жила бабушка Марфа. Утром родные выводили ее на завалинку, где она сидела весь день. Не наткнуться на нее было невозможно. Называть ребенка Марфой не хотелось, но с мужем разве поспоришь?

«На мое счастье тогда приехала в деревню молодая девушка, — рассказывает Нина Петровна. — Они вышли погулять с молодым человеком прямо нам навстречу. Ее звали Нина».

Нине Петровне 68, она живет в Суне. Простой деревянный дом без удобств, печь, два кота, собака. На кухне в рамочках фотографии сунского бора: солнце заливает лесную поляну, из травы выглядывают белые грибы.

На столе пирог с черникой и брусникой, баночка соленых белых грибов, жареные окушки — два часа назад еще плавали. Под кроватью — лесные запасы, варенья и соленья. Хватит на всю зиму и еще останется.

Как и многие сунские пенсионеры, Нина Петровна часто бывает в лесу. Благо, под боком — переплыла речку, и вот он, родимый.

«Я хожу в бор лечиться, — говорит бабушка. — Летом там такой хвойный запах стоит! Два часа похожу, прихожу домой совершенно здоровым человеком. А краснокнижные наши какие, вы видели? Вот, посмотри, у меня есть фотография Неккеры (достает фотоаппарат). Я в нее влюбилась, такая красавица! А потом столько слез пролила, когда ее лесорубы соскоблили…»

Когда Нина Петровна первый раз встала на пути у харвестера, машина остановилась. Тогда у Нины Петровны на руках было решение городского суда о приостановке работ по уничтожению краснокнижных растений. Позвонила Татьяне Ромахиной, та вызвала полицию. Пока стражи порядка ехали, Нина Петровна сидела на земле перед машиной. На всякий случай.

Несколько дней в лесу было тихо, а в выходной позвонила Ромахина: «Нина Петровна, опять рубят лес! Беги туда!»

«Я в чем была, в том побежала, — рассказывает Шалаева. — Прихожу, харвестер работает вовсю. Что было делать? Я снова встала перед ним…»

— Тебе, бл*ь, жить надоело? — закричал водитель на бабушку.

— Давайте без мата! — ответила она.

— Ты меня подставляешь!

— Давайте на вы, я старше вас.

— Вы меня подставляете!

— Подставлю вас не я, а господин Федотов (директор ООО «Сатурн Нордстрой» — ТД), который не предупредил, что за уничтожение краснокнижных грозит уголовная ответственность…

Пререкались долго, харвестер уехал. Вечером к Нине Петровне пришла Татьяна Ромахина: «Петровна, нам уходить отсюда нельзя. Мы здесь должны быть круглосуточно». Так появился «лагерь сунских партизан».

В лагере Нину Петровну в шутку называют «отчаянной экстремисткой». Почетное звание бабушка заслужила, обмолвившись, что, если власти их не услышат, жителям придется перекрыть трассу. Говорит, полицейские ее так прямо в лицо и обозвали: экстремистка. Несколько раз Нину Петровну пытались увезти в участок. И даже конфисковали у нее пилу — обвинили в том, что она за полтора часа спилила шесть деревьев и принесла в лагерь. Про пилу Шалаева рассказывает с особенным удовольствием.

«Мы со Светой натаскали обрубки сваленных харвестером деревьев. А через час явились полицейский со следователем. Стали говорить, что нам валежник здесь собирать нельзя. Я вытащила пилу, хотела дров напилить, как полицейский закричал: “Вот, вот орудие преступления!” Пилу забрали, так и не вернули. А пресс-служба правительства потом написала, что нас полицейские в лесу застукали за спилом деревьев. Было очень обидно читать про себя такое, но мы уже ко всему тут привыкли».

***

Летом в лагере было много народу. Отовсюду приезжали журналисты и волонтеры, даже из Мурманска, Петербурга и Европы. Привозили старикам продукты и предметы первой необходимости, дежурили. Своих тоже было много — дачники, их родственники. Зимой ряды «партизан» поредели: остались самые стойкие, человек десять.

Нина Петровна просыпается в восемь. Ставит чайник, одевается потеплее. Через полчаса заходит Светлана Якута, она приехала на дежурство из Янишполя. Женщины кутаются в шарфы и выходят из дома. Кромка неба розовая — светает. Утренний мороз схватывает щеки и нос, ресницы и волосы покрываются инеем. Дорога в лес лежит через замерзшую речку: идут аккуратно, гуськом, лед еще тонкий. Впереди бежит лохматый пес Ник — товарищ Нины Петровны. Через каждые 100 метров собака поворачивается и бежит назад к хозяйке. Проверяет, идет ли, все ли хорошо.

Километр с небольшим (обычно путь короче, но сейчас в обход, там, где лед уже крепкий) преодолеваем за полчаса: Нине Петровне зимой идти тяжело. «Я недавно пошла на дежурство и вдруг упала. Не в обморок, но поплыло просто все… Каждую весну и осень я хожу на капельницы, поправляю здоровье. В этом году из-за дежурства пройти процедуры не смогла, вот и плохеет, видимо».

Перед входом в бор висит красный плакат: «А ты записался охранять бор?» Сразу за ним начинаются стройные сосны.

«Ну, здравствуй, батюшка бор!» — говорит Нина Петровна с деревьями. Верхушки сосен шумят в ответ на слабом ветру.

«Тук-тук» — доносится издалека. Это мужики рубят дрова. Лагерь сунских партизан — большая палатка с печкой внутри (подарили волонтеры из Апатит), деревянный столик, костровище и запас дров. От холода спасает работа: рубить и таскать дрова. И палатка: когда ноги коченеют даже у костра, залезают внутрь. Печка греет хорошо, можно даже снять шапку.

Сегодня Нина Петровна и Света будут дежурить вдвоем. На ночь их сменит Иван Маккоев, живущий на этой стороне речки. В выходные народу обычно больше. Вчера, например, были трое мужиков и Татьяна Ромахина.

Партизанка Татьяна Петровна

«Я начинаю дышать изо всех сил и отрываюсь от земли. Отталкиваюсь дыханием. Медленно взлетаю над лесом, останавливаюсь над макушками деревьев и смотрю на него сверху. Невероятные ощущения!»

Летать над лесом Татьяна Ромахина начала во сне в этом году. Говорит, это подсознание следит за бором. Мама родила Татьяну в Суне, дома. Девочку с детства учили любить и уважать природу: лес кормит, лес дарит радость, лес надо беречь. Сейчас у Татьяны Петровны квартира в Петрозаводске, зимует обычно там, а летом живет в Суне, в родительском доме. Этой зимой все перевернулось: в бору Татьяна бывает чаще, чем дома. Ступая на широких охотничьих лыжах, подводит меня к дереву.

«Видишь, кора соскоблена? Здесь была Лобария. Ее рубщики соскоблили топором, чтобы потом отчитаться, что краснокнижных в лесу не нашли. И это не только на одном дереве — много таких. А потом Минприроды и природоохранная прокуратора нам говорят, что Лобарии в бору нет».

Татьяну называют «мозгом» партизан. Время между дежурствами она коротает за изучением законов и постановлений, пишет письма, ходит по министерствам и совещаниям — чиновники периодически заседают, ломая голову над проблемой сунского бора.

Ромахина придумала установить на деревья с Лобарией видеорегистраторы. Собрала деньги, купила вместе с аккумуляторами. Думала, если пойдет кто снова соскабливать лишайник, регистраторы все и запишут. Но кто-то сорвал их вместе с Лобарией. «Возбудили уголовное дело о краже, но какое там, — говорит Татьяна. — Следов нет, улик нет — ищи-свищи».

Татьяна Петровна рассказывает, что руководство компании «Сатурн Нордстрой» хотело найти для работ в лесах людей поближе. Но ни из кондопожского леспромхоза, ни из ближнего Гирваса никто не захотел участвовать в уничтожении леса. Тогда наняли людей из дальних районов. Как-то ночью, когда лесорубы пришли валить лес, не зная, что партизаны на месте, Татьяна Петровна уговорила их отступиться.

«Сидим в лагере, разговариваем, вдруг слышим шум. Шагают мужики с мотопилами, с лопатами. Целая бригада. Я вышла, давай с ними разговаривать. «Мужики, вы пришли лес наш валить. А вы не задумывались, почему вас как воров ночью его валить погнали? Вы лес валите, вы будете отвечать потом. Здесь краснокнижные растения, вы их загубите! А мы вас на видео заснимем, что ты и ты, и ты, мужик, преступление совершили! Вы что, по доброй воле хотите у пенсионеров кусок хлеба последний отнять?» Сказала и молчу, смотрю на них. Мужик один говорит: «Бл*ь, ребята, вы как хотите, а я пошел». Развернулся и двинул из леса. Второй за ним следом пошел, и все так и ушли».

Чтобы согреться, Ромахина отправляется вглубь леса за сухостоем. Пробовали сначала собирать валежник возле лагеря, но едва не попали на штраф — пришли лесники, полиция, заявили, что ничего нельзя трогать, собственность государства. Татьяне Петровне пришлось заключить договор на заготовку дров из валежника и сухостоя для своего дома. Так «партизанам» отвели место для сбора сухостоя далеко от лагеря.

«Они словно издеваются над нами, испытывают нас, — усмехается Ромахина, взваливая на плечо бревно. — Но нас убивают, а мы крепчаем».  Позже, пытаясь после обеда в лагере вымыть холодной водой жирную  посуду, Татьяна вдруг говорит:

«Честно, я не верю уже. Ни в президента, ни в кого. НЕ-ВЕ-РЮ. Ходят все эти депутаты, иконы в храмах целуют. Да не замолят они грехи, не замолят! Все там будем, со всех спросится!»

Партизан Роман

Роман Лабутин приезжает на дежурство из Петрозаводска, живет в лагере несколько дней, потом уезжает домой. Мужчина — личность в Карелии известная. Один из главных активистов дома на проспекте Невского, к которому в 2012 году пристроили частный пристрой-магазин «Невский Пассаж». Пристрой перекрыл людям вид из окна и солнечный свет, жители дома начали забастовку. Роман голодал, ходил по судам, устраивал пикеты. А когда услышал про Сунский бор, решил помогать и там.

«Я знаю, как важна народная поддержка. Когда мы на Невском кричим о помощи, и народ равнодушно проходит мимо, это очень обидно. Поэтому я близко воспринял чужую беду. Грабители пришли на эту землю, люди просят о помощи, им никто не помогает. Почему не я? К сожалению, проводить здесь все время я не могу: у нас своя забота — Невский Пассаж».

К защите леса Роман и другие мужики относятся как к войне. «Я родину защищаю, я присягу давал, — говорит Лабутин и не улыбается. — Это Карелия, моя родина, я ее в обиду не дам. И так от наших красот ничего скоро не останется, все повырубали, одни сплошные карьеры кругом».

Партизанка Нина Ивановна

Нине Ивановне 81 год, но наравне со всеми бабушка летом и осенью дежурила в лесу. У нее есть квартира в Янишполе — удобства и комфорт, но, пока идет «война за бор», она будет жить здесь, в Суне, с сыном Ваней. Тем самым, который проводит все ночи в лагере. Зимой дежурить Нина Ивановна ходит редко: тяжело, больные ноги. Но зато, сидя дома, готовит еду для партизан.

Чтобы поговорить с Ниной Ивановной, идем к ней домой через лес. Она вышагивает навстречу из-за елки: красная куртка, черные валеночки, край тонкого халатика. Переживала, что заплутаем.
Идет впереди, рост метр с платочком. Быстро-быстро перебирает ногами. Правый валенок прохудился. 40 лет носит, шутка ли! Но бабушка отчего-то не вязнет в снегу, а будто летит над ним. «Это вот елочка моя любимая» — говорит на бегу и трогает ствол варежкой. «А это синички тут живут, так и норовят сесть на голову».

Дом Нины Ивановны 1928 года постройки. Вросший в землю, с дырами от снарядов в стенах. Мороз разрисовал узорами просевшие окошки. Внутри тепло, пахнет дровами. Обстановка очень бедная: «А чего нам тут надо, в деревне-то?» Оперевшись руками на кухонный стол с выцветшей клеенкой, бабушка рассказывает, как попала в Суну.

«Мы жили в Петрозаводске, когда в 1941-м нам сказали: «Бегите в леса, будут бомбить город». Моя семья уехала в деревню Тулгубу, сняли комнату. Там в лесу во время охоты финны поймали отца. Увидели ружье: все, ты партизан. Забрали в концлагерь… Как сейчас помню: мы жили в задней комнатке, а к хозяйке пришла целая комната солдат. И они сказали: «Будут бомбить деревню, бегите!» И мы убежали снова… Мотались по деревням, а после войны уже приехали сюда, в Суну».

В Суне Нина Ивановна работала продавцом, поваром в детском саду, выводила цыплят на птицефабрике. Постепенно в деревне все закрылось, главным кормильцем стал лес. И остается до сих пор.

«Мы зимой на лыжах катались, на санках, летом ходили за ягодами, грибами. Подосиновики, волнушки — богатый бор! А теперь чего, не знай. Это ведь сделают карьер, не одним нам будет плохо. Грязь пойдет в реку, а река впадает в Онежское озеро… Плохо, плохо. Деньги все делают, ребятки. Деньги…»

Летом журналисты предложили Нине Ивановне обратиться через них к президенту. Вдруг услышит?

— Я так нервничала! У меня же память плохая, думала, не запомню, как складно говорить. А прочитала этот листочек и сразу все запомнила. И без бумажки смогла.

— Верите, что Путин поможет? — спрашиваю Нину Иванову.

— Путин Донбассу помогает, Крыму, Сирии. А мы ведь что? Свои, родные, советские люди. Почему нам не помочь?

Нина Ивановна собирается защищать лес столько, сколько потребуется. Даже несмотря на то, что не все местные с ней согласны.

— Некоторые не ходят, не поддерживают нас. Говорят: «Что толку сражаться, все равно ничего не выйдет!» Но мы будем до конца. Если потребуется, встанем стеной, пусть рубят вместе с нами. Нам терять, кроме бора, уже нечего.

***

Сегодня деревня Суна — это десять жилых домов на одной стороне реки и три — на другой. Летом людей больше, приезжают дачники, а зимой тихо.
Когда-то здесь был шпалозавод, Сунская птицефабрика, едва ли не лучшая в стране. Хорошая школа, магазины, клуб… Потом птицефабрика закрылась, Суна и соседние деревни начали вымирать. Не осталось даже магазинов — по четвергам приезжает автолавка с продуктами, и вся радость.

«Партизан» Николай Мушников, уроженец Суны, легко объясняет, почему они так яростно защищают сунский бор.

— Я работал на фабрике грузчиком когда-то, на первые джинсы зарабатывал. Яйцо отгружали в разные области… А теперь нам возят курицу из Белоруссии. Вместо того, чтобы уничтожать лес, восстановите лучше птицефабрику. Сколько рабочих мест появится, оживет округа!

— Мое мнение такое, — перебивает Колю Роман. — У людей была фабрика, работа, школа. Люди помнят, как было хорошо, и боятся, что будет еще хуже, чем сейчас. Они не хотят, чтобы у них последнее забрали — лес, который их кормит.

Обед в лагере готовят в котелке на костре. Сегодня наваристый супчик с салом и калитки — напекла мама Николая.

Мне на плечо садится синичка, потом спрыгивает на стол и залезает в пакет с печеньем.

— Брысь отсюда! Вот засранка! — прогоняет птицу Татьяна Ромахина. — Они тут с нами живут, на головах у нас ходят, в палатке с нами спят. Мы им кормушки повесили, а все равно норовят со стола что-то украсть.

— Лес живой, — говорит Николай. — Живности много. Вон там, у плаката, мишка спит. Там лось ходит. Летом в лагерь приходила лиса. Тощааяяя! Кабанов еще видели… Чшшш! Слышали? Это мой ворон. Он на мое дежурство всегда прилетает. Здравствуй, здравствуй, дорогой!

— Чиновники говорят, что за нами кто-то стоит. Какие-то «третьи силы», — усмехается Ромахина. — Якобы наш протест политически кому-то выгоден, проплаченные мы. Люди не могут понять, что мы думаем не только о куске хлеба, а немножко дальше. А что нашим детям останется здесь? А внукам? Столько земли в Карелии, почему нельзя вырыть карьер так, чтобы не трогать людей?

— Когда мы первый раз собирались с Федотовым, я сказала, что в 500 метрах от людей строить карьер — это безобразие, — вставляет Нина Петровна. — А он говорит: «Почему 500? Больше!» Я: «Так на той стороне тоже люди живут». Он: «А мы их в расчет не брали». А на круглом столе недавно чиновники вообще понять не могли, как мы в бор ходим. «У вас же там река его загораживает!» Им говорят: «Так у них же лодки!» Те такие: «Аааа!»

***

Директор «Сатурн Нордстроя» не раз обещал жителям Суны освоить только разрешенные десять гектаров, высадить на месте карьера свежий лес и уйти. Но люди ему не верят.

«В Северном Приладожье разрабатывается песчаный карьер, тоже дело рук Федотова, — говорит Татьяна Петровна. — Ситуация была схожая с нашей: в 2013 году Минприроды выделило там под разработку карьера девять гектаров. А в 2014 году участок расширился. Мы думаем, что так же случится и у нас».

«Нам передали слова Федотова, — рассказывает Нина Ивановна. — «Даже если у меня ничего не получится, все равно бор свалю и сделаю тут им помойку”. А публично-то он красиво говорит, призывает к компромиссу, обещает много для нас сделать. А нам ничего не надо, только бы он ушел».

Нина Ивановна рассказывает, что после круглого стола, проходившего в правительстве республики, Федотов подал на нее и Татьяну Ромахину заявление в суд. Якобы они угрожали ему огнестрельным оружием. А на последнем заседании городского суда адвокат Федотова сказала: «Вы думаете, им бор нужен? Им бор не нужен. Они вымогают у Игоря Александровича взятку». «Мы с Татьяной Петровной так от этих слов опешили, что даже сказать ничего не смогли», — вспоминает Шалаева.

Бизнесмен Игорь Александрович

У Игоря Федотова спортивная фигура. Из-за ворота джемпера поблескивает золотая цепь. Он родился в Карелии, любит местную природу, в свободное время ездит в лес на снегоходе — отдыхать. Директор компании «Сатурн Нордстрой» уверен: за жителями сунского бора стоят влиятельные люди. По доброй воле они бы не стали так долго бороться за лес и уж тем более ночевать в лагере зимой.

«Этот карьер расположен в экономически выгодном месте, — объясняет выбор Федотов. — Он находится между двух городов — между Кондопогой и Петрозаводском, это удобно. Районной администрации карьер выгоден. Там нет уличного освещения, дорог — мы сделаем. Я считаю, если ты работаешь, надо помогать людям. Там нищая деревня, ей надо чем-то помочь.

За эти годы столько всего было! Да, они мне угрожали огнестрельным оружием. А мы им не угрожали, только пытались договориться. Об этом противостоянии у меня есть свое мнение, меня не переубедить. За ними (жителями Суны. — ТД.) кто-то стоит. Я не верю, что можно столько лет вести борьбу, не подпитываясь ниоткуда. Как можно ходить зимой по морозу, не имея стимула? Я точно знаю, что местные жители там бывают только тогда, когда приезжает телевидение. В основном — это активисты, непонятные лица. Мы проводили опрос, из 10 жителей деревни восьми проблема эта не интересна. За грибами туда мало кто ходит.

Восхищения перед этими жителями я не испытываю. Мне жалко, что бабушками манипулируют. Очень это все уже в политику ушло. Это самое страшное для меня.

Невозможно сделать того, о чем говорят активисты (освоить больше десяти гектаров. — ТД.). Есть законодательство. Мы не можем его обойти. У нас есть эти гектары, и больше уже не будет. Никто нам не даст больше ничего — с одной стороны там стоянки культурного наследия, с другой материалов не так много».

Что будет дальше, Игорь Федотов не говорит — уходит от ответа.

«Мы со своей стороны договоренностей не нарушаем. Что, я буду толкать людей на убийство? Я обещал не рубить сейчас, я слово держу. Но проект мы не оставим, будем продолжать платить аренду. На сегодняшний день нам есть, чем заниматься. А финал все равно будет».

***

«Мои домашние переживают за меня, — рассказывает Нина Петровна. — Как-то приехали, внучка говорит: «Бабушка, мы тебя хотим отговорить, чтобы ты туда не ходила. Я отвечаю ей: “Бабушка ходит, чтобы ты могла собирать ягоды и грибы, для тебя этот лес охраняю”. Внук мой все спрашивал, чего я там делаю, в лесу. Я взяла и рассказала. Он так расстроился! Говорит: “Бабушка, ты возьми и дай им [лесорубам] кулаком в лоб!” Я отвечаю: “Бабушка даст, бабушку в тюрьму посадят”. “Тогда возьми меня с собой, я им дам!”»

Отступать Нина Петровна не собирается. Столько сил и времени вложено — нельзя отступать.

«Я пережила очень много смертей близких мне людей. Брат умер, сестра. А потом мой муж… Ушел на работу и не вернулся. В заключении написали: внезапная остановка сердца. Если и лес умрет, я не переживу. Честное слово, не переживу!»

***

Единственный плюс, который видят жители Суны в этом противостоянии — смысл, который появился у многих.

«Мы все очень сплотились, все одержимы одной идеей, — говорит Татьяна Ромахина. — В деревнях же как: никому ничего не надо. А тут у людей жизнь началась, они родину спасают! И кто бы мог подумать, что в наше время, когда все всего боятся, когда несогласных давят, когда ни во что уже люди не верят, народ поднимется и будет стоять!»

В 17 часов в лагере уже темно. Мороз крепчает, Иван Маккоев подкидывает дров в костер. Собираемся с Татьяной обратно. «Ты, Ваня, кутайся посильнее, минус 30 ночью обещают», — оборачивается она на прощание.

Через лес в деревню идем бодро, на реке замедляем шаг — слишком красиво, чтобы бежать. Яркая, почти полная луна освещает заледеневшую реку и верхушки деревьев. «Хрусть-хрусть» — скрипит под ногами сверкающий снег. «Тук-тук» — доносится из лагеря стук топора.