Чуть-чуть не считается

— Я не знаю, что сказала мама диспетчеру, когда вызывала «Скорую», — Екатерина натягивает рукава кофты на пальцы, отпускает, вымученно улыбается. — Может быть, что у меня сердце прихватило. Врач спросил, что со мной случилось, почему я в таком состоянии. Я ответила, что меня чуть не изнасиловал хорошо знакомый человек. 

— А он как-то среагировал?

— Спросил: «А вы вообще в этом уверены?»

***

«Я знаю, что это неоднозначная ситуация. Я хочу рассказать о том, что произошло, но и свою анонимность сохранить хочу, — говорит Катя, когда мы договариваемся о встрече. — Понимаете, у нас действительно очень маленький город».

Прогулка по центру родного города Екатерины помещается в сорок минут неторопливым шагом.

Пока мы с фотографом ждем в небольшой кофейне, понимаем, что с анонимностью тут и правда сложно. Официантка весело болтает с людьми — за двадцать минут в кафе заходят ее однокурсница и несколько постоянных посетителей, которых она называет по именам. Поэтому, когда Катя приходит, мы идем во всемирную сеть американских закусочных, усредненную и безразличную, что в Нью-Йорке, что в небольшом городе Центральной России.

Екатерина выглядит моложе своих лет, она улыбается, достает небольшой блокнот, складывает на нем руки, открывает, закрывает, собирает волосы в хвостик и сразу их распускает, опять улыбается.

К концу разговора начинает слегка рябить в глазах от постоянных движений. Вспоминаю недавно прочитанную книгу о психических расстройствах, похожее описывается в главе про посттравматическое стрессовое расстройство. «Негативных изменений в мышлении и настроении», тоже свойственных ПТСР, у нее хватает.

Даже мысли не было

Пять лет назад, во время учебы в институте, Екатерина пришла в литературную студию. В городе ее хорошо знают, это своего рода местная достопримечательность. Знают и ее руководителя Н., поэта, писателя, самодеятельного режиссера и вообще человека творческого — в местной прессе обычно с такими публикуют интервью под рубрикой «лучшие люди нашего города». «Там интересные люди, и сам Н. человек тоже неординарный, он делает полезное и важное дело», — рассказывает Катя. В начале 2017 года она хотела привычно зайти пообщаться и заодно поздравить с Новым годом.

«Н. мне сказал, что на праздниках в университете его не будет, а потом навалится рутина, пригласил зайти домой, — говорит девушка и еще раз снимает и надевает резинку на хвостик. — Если честно, после нашего многолетнего общения у меня мысли не было, что все это может быть понято неправильно».

Когда слушаешь пересказ событийной канвы, представляется, что ты попал в вязкий, густой сон. В сцене мало действия, все тянется, герои совершают необязательные поступки, время приостанавливается. Екатерина подбирает слова, стараясь не оправдываться, но все время именно оправдывается:

«Он разлил алкоголь по бокалам, я сказала, что не хочу пить, но он погрозил мне кулаком. Наверное, я могла бы не пить, это все-таки была шутка. Наверное. Потом он начал укладывать меня на диван».

Наслаждаемся грудью

Все, время остановилось совсем. Секундная стрелка как будто бы попадает в желе и никак не может перешагнуть на следующее деление. Катя долго молчит, потом спохватывается и торопливо говорит:

— Шоком для меня, как ни странно, стали не приставания. Дико страшным оказалось то, что человек меня удерживает физически. Мои слова «пустите», «пожалуйста, не надо», «я не хочу» — для него ничего не значили.

— Он вас не слышал?

— Слышал, конечно, видимо, воспринимая это как своего рода любовную игру, «ой, милый, нет!» Ну я могла закричать, в соседней комнате лежал его больной родственник, соседи… Но я не закричала.

— Почему вы не закричали? Было неудобно или казалось, что еще не наступил момент, когда надо кричать?

— Я в такой ситуации была впервые, я вообще не знаю, когда наступает момент, чтобы кричать. Он меня не привязывал, дверей не запирал. Он просто укладывал и укладывал меня обратно на диван. Когда мы лежали, он дважды произнес слово «изнасилование», в шутку, конечно, он вообще довольно ироничный человек. Дескать, изнасилование, да, потом приедут менты, а пока мы наслаждаемся твоей грудью.

Потом Катя все-таки смогла встать с дивана, но мужчина схватил ее за пояс рубашки и потянул обратно. «Это было не больно, но грубо, вот тогда мне стало действительно страшно. Я почувствовала себя каким-то животным, которое тянут за веревку на шее или за поводок, рубашка расстегнулась, я оказалась раздетой, но смогла отбежать», — рассказывает она.

Катя привела в порядок одежду и стала вызывать такси. Н. ходил за ней и говорил: «Катя, Катя, Катечка, не вызывай такси, оставайся у меня, я тебя не трону!»

—Я говорила с диспетчером по телефону, а он продолжал ходить за мной и бубнить, а потом сказал: «Извини! Ну хочешь, я тебе дам роль?» Нет, вы представляете — он мне даст роль!
Катя резко смеется, смех обрывается.

— После, уже ночью, он мне написал: «Я правда не понимаю, при чем здесь я. Я же извинился!»

Расфокусировка

Курить за уличными столиками кафе, где мы разговариваем, запрещено, но всё равно все курят.

Рядком стоят ларек с микрокредитами, сотовыми телефонами и киоск с газетами, журналами и всякой мелочевкой. На первой полосе одного из федеральных изданий заголовок «Почему изнасилование 16-летней Дианы Шурыгиной разделило страну», второго — «Золотая Шкурыгина. Зэки взяли под опеку студента, осужденного за изнасилование Дианы». Екатерина говорит, что сомневается, относится ли она к жертвам изнасилования.

«Слово “жертва” предполагает, что человек очень сильно пострадал, а мои травмы не телесные. Но то, что я переживаю, наверное, близко к тому, что переживают изнасилованные. И я думаю: “Ну со мной же так нельзя!”»

За соседним столиком оглядываются и замолкают. Дальше Екатерина говорит тише:
«Наверное, не так важно, был ли вынужденный половой акт, чтобы признать себя жертвой насилия. Я представляю нападение хищника на живое существо, которое помусолили, а потом по каким-то причинам не стали есть».

Катя думала об обращении в полицию, хотя сразу понимала, что смысла в этом будет мало. Она рассказывает, как ее знакомую на этой же самой главной улице в девять вечера сгреб в охапку и куда-то потащил посторонний мужчина. Знакомая закричала, он отшвырнул ее в сторону и убежал, все это попало на камеры наружного наблюдения. В полиции девушку засмеяли и заявление не приняли. Через год ее позвали свидетелем — человека поймали, он оказался серийным насильником. Полицейских интересовало, совершались ли действия сексуального характера.

«Она говорит: “Именно сексуального характера нет”, а полицейские такие: “Ну очень жаль”».

На следующий день после случившегося Екатерина пошла на работу. Но нормально работать не получалось, мысли все время возвращались к случившемуся. Вечером она не смогла уснуть, на второй день тоже, на третий она сидела на работе и плакала в голос.

«Я все время об этом думала, все время это все было у меня в голове. Не одна мысль, очень много разных сопутствующих мыслей. Мне это мешало, я не могла концентрироваться даже на самых простых и обыденных задачах. Чувство страха прошло, пришло чувство, что случилось что-то непоправимое, что я потеряла контроль над собой и своей жизнью. Мне надо было свое состояние объяснить другим людям, а то, что произошло — вроде не тянет на серьезную причину».

Екатерина живет с родителями, через некоторое время она рассказала им о случившемся. Родители безоговорочно поддержали дочку, хотя сначала она сомневалась и даже боялась им рассказывать. Когда мама Кати позвонила в «Скорую», девушка почти не спала шестой день.

Врач «Скорой помощи» измерил Екатерине давление и попросил поднять футболку. Она спросила, зачем, врач иронично заметил: «Хочу оценить, насколько велика ваша грудь». Девушка подписала отказ от осмотра.

Через фразу Катя говорит, что, вероятно, была не совсем адекватна из-за недосыпа, могла отвечать невежливо или резко. Она опять оправдывается и ищет оправдания другим людям, хотя ее мама подтверждает, что диалог звучал именно так, ей не показалось. Приехала вторая «Скорая», уже психиатрическая. Врач закрылась на кухне с мамой Кати, а в комнате с девушкой сидели медбратья, с которыми она пыталась поговорить. Те в диалог вступать не хотели. Когда врач вернулась, она немного пообщалась с Екатериной и вколола ей успокоительное.

«Она мне говорит: “Катя, ну ты же умная, хорошая девочка” — и в сторону: “Феназепама ей!”»

«Не муссируйте!»

Когда ты вызываешь «Скорую», но в больницу тебя не увозят, на следующий день нужно показаться врачу. Катя с мамой пошли в психоневрологический диспансер. В Катином городе это относительно современное заведение, есть и психотерапевты, и психиатры, в местном вузе — соответствующая кафедра. Есть даже специализированный суицидолог. Но психиатр, к которому пришла Катя, что с ней делать, не знал. Подсказала медсестра, сидящая в кабинете: «Да отправь их к Таньке, это же ее профиль». Психиатр обрадовался, созвонился с коллегой и отправил девушку на «анонимный прием». В рамках государственного учреждения можно поговорить с профильным врачом, но карта на пациента не заводится, разговор не фиксируется. Считается, что это помогает избежать стигматизации, ужаса, который испытывает современное общество перед психическими заболеваниями.

— Врач помогла?

— Чисто практически — да, она объяснила мне, что больничный заводить не стоит.

Получение прав, справка на оружие, контакты с работой — если у человека есть карта в ПНД, с этим будут проблемы. Даже если ты пришел на прием с депрессивным эпизодом или тревожным расстройством. Вообще-то, так быть не должно, предполагается, что система работает тоньше, разбирается, соблюдает конфиденциальность и врачебную тайну. Но — «у нас очень маленький город».

— А, собственно, по психологической травме что-то было сказано?

— Мне посоветовали сосредоточиться на работе, не муссировать. Вот это слово такое, — Катя криво усмехается. — Муссировать, неприятное, правда? Вы что, говорит, хотите это муссировать? Я сказала, что, конечно, нет.

Еще психотерапевт сказала: «Всем наплевать на твою проблему, кроме близких тебе никто не поможет. Подружки будут за твоей же спиной это все обсуждать». Она отказалась работать с девушкой, пока у нее так расстроена нервная система, и посоветовала довольно дорогие лекарства для укрепления сосудов и сердечной деятельности. Лекарства Кате колола мама, девушка потихоньку возвращалась к работе, уже из дома. Через три дня она вернулась в офис.

Мама Кати недавно виделась с Н. Была презентация очередной книжки, он читал стихи, ставились номера, «творческий вечер проходил в теплой и дружеской атмосфере». После она подошла, представилась и сказала: «У девочки был нервный срыв. Все стихи, которые вы читаете, про Бога, про маму, про хорошие и прекрасные вещи — это же вранье!» Н. сказал, что не видит смысла разговаривать, мама Кати пожелала отличного праздника и ушла. Сама Катя узнала об этом, когда Н. написал ей сообщение в соцсети: «Спасибо за знакомство с мамой. Я пытался помочь тебе увидеть этот мир, а у девочки, оказывается, был нервный срыв. Девочка-то очень взрослая! Нечестно, Катерина Ивановна!» Катя написала, что про честность они поговорят в суде. И он, и она знали, что никакого суда быть не может.

Екатерина заканчивает работу в семь, в семь двадцать вечера она уже дома. Горячая линия Центра «Сестры» для переживших сексуальное насилие работает до восьми часов вечера, Екатерина прочитала об этом в интернете. Она зашла домой и набрала московский телефонный номер.

Всего и делов

Красиво было бы завершить сюжет хорошим финалом. Екатерине помогли квалифицированные психологи и юристы, она пережила травму и стала сильнее и лучше. Все любят хэппи-энды, потому что в жизни их почти не бывает.

Катя пока переживает свой опыт. Перечеркнуть его, перекрыть положительными эмоциями или попросту забыть не выйдет. Этот опыт всегда остается с 87% женщин и 13% детей и мужчин, которые позвонили по телефону доверия Центра «Сестры». Это всегда остается с теми, кто не знает этого номера или не находит в себе сил снять трубку и его набрать. Вопрос в степени компенсации травмы.

Катя описала свою ситуацию в паблике, помогающем жертвам насилия, и получила ворох комментариев «сама виновата». Их стерли администраторы группы, оставили «поддерживающие»: «Не общайтесь с ним, всего и делов-то», «Скажите, что у вас мужчина появился в жизни», «Это нужно просто забыть». Катя звонила на местный телефон доверия и говорит, что на другом конце провода собеседница просто расспрашивала про подробности и по-житейски ахала, утешая, что «все-таки не изнасиловал, и то хорошо».

«В принципе, “Сестры” были первым местом, где меня услышали, — говорит Катя и застегивает куртку под подбородок, наглухо. — Дело не в том, что у меня к кому-то есть претензии. Я просто думаю, что это история про наше общество, про нас и про то, кто может помочь человеку, если он остался один на один со своим страхом и болью».

***

Телефон доверия, по которому оказывается психологическая помощь, работает абсолютно бесплатно, вне зависимости от пола, возраста, прописки и гражданства звонящего. Собранные фондом «Нужна помощь» деньги пойдут на то, чтобы в течение года поддерживать деятельность «Сестер». Ваша помощь очень нужна!

Сделать пожертвование

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!