Демография протеста

Внезапное появление большого количества молодых (и очень молодых) людей на акциях протеста 26 марта породило новую волну интереса к youth studies разного рода — от популярного жанра «мне рассказал один знакомый» или «а вот я давеча проходил мимо школы» до излюбленного орудия философствующего дурака — исторических параллелей (пока в чести 1968 год, но и вспомнившие хунвейбинов постепенно подтягиваются).

Прежде всего хотелось бы предостеречь от того, чтобы рассматривать протест 26 марта как некий «крестовый поход детей». Это явно не был выход на улицу школьников или студенческий бунт, как в Европе 1968 года. К сожалению, у нас нет никаких внятных данных даже о числе протестовавших, не говоря уж об их возрастном и социальном составе. Но судя по свидетельствам (фотографиям, видео, составе задержанных), которые мы имеем, это был в целом взрослый протест, в котором присутствовала значительная молодежная компонента. Она очень сильно привлекает внимание именно потому, что раньше этих людей не было на протестных акциях — или не было в таких количествах. Традиционно молодые люди мало ходят на митинги и совсем не ходят голосовать. Молодежь — это отсутствующая социологическая страта в нашем политическом процессе.

Что мы на самом деле знаем о наших соотечественниках моложе 25 лет? Прежде всего то, что их немного. Посмотрите на демографическую пирамиду России-2016. Ниже возрастной страты 25-29 лет виден провал — это относительно малочисленное поколение, рожденное в первую половину 90-х. Следующая страта 15-19 еще меньше — продолжение низкой рождаемости второй половины 90-х — начала 2000-х. Начиная с 2002 года рождаемость постепенно растет, и в основании нашей пирамиды мы видим два приличного размера кирпичика — тех, кому сейчас 10 лет и меньше. Но их участие в политическом процессе еще впереди.

Медианный возраст гражданина России — 39 лет (а в 1917 году средний возраст жителя Петрограда был 19 лет). Мы достаточно пожилое и стареющее общество, с преобладанием женщин в каждой следующей по возрасту страте (это объясняется разницей в средней ожидаемой продолжительности жизни между полами — мужчины рано умирают, ярко выраженное гендерное неравенство начинается после 55 лет). Тем не менее, демографическая картина влияет на политические процессы, но не полностью определяет их (иначе страны с похожими пирамидами вели бы себя одинаково, но ничего подобного не происходит). Для стимуляции перемен не нужно ангажировать «большинство», которого с точки зрения политической вообще не существует (субъектностью и бытием в пространстве политического обладает не индивидуум, а структура, организация) — необходимо активное меньшинство, готовое на действие.

Не углубляясь сейчас в вопрос, действительно ли молодежь станет таким драйвером протестной активности, заметим лишь, что любое участие молодых и очень молодых людей в политической акции повышает ее ценность медийную и публичную (наша культура рассматривает «молодое» как «хорошее» и «перспективное») и до определенной степени связывает руки репрессивному аппарату, поскольку «воевать с детьми» социально непрестижно и политически невыгодно.

Большинство исследований «поколения Z» делаются с маркетинговыми целями — чтобы понять, как продавать этим людям товары и услуги. Но политическую составляющую из них тоже можно извлечь. Недавнее исследование компании VALIDATA было проведено по заказу Сбербанка и ставило целью определить общие черты россиян от восьми до 25 лет методами фокус-групп, анализа социальных сетей и экспертных опросов. Аналогичное исследование было недавно опубликовано и американской компанией Sparks&Honey. Исследовательская группа «Мониторинг актуального фольклора» РАНХиГС изучает сетевое поведение молодежи и подростков и проводит интервью на протестных акциях.

Полученные данные и по отдельности, и в сравнении в высшей степени поучительны. Из того, что удалось выяснить о российской молодежи, политически значимы несколько факторов: их хорошие (и высоко ценимые) социальные навыки, стремление к совместному действию и похвале, высокий статус нравственных ценностей («честности», «справедливости»), стремление к самовыражению и самореализации («быть собой», «сделать правильный выбор»), отсутствие конфликта поколений и теплые, доверительные отношения с родителями. При этом и дети, и родители считают окружающую действительность хаотичной и мало предсказуемой и не верят в долгосрочное планирование. У детей это выражается в отсутствии стремления к постоянной «на всю жизнь» профессии, у родителей — в нежелании активно влиять на выбор детей, потому что они сами «не знают, как надо». И для детей, и для родителей семья — это первая ценность, создание семьи рассматривается как жизненный успех, более важный, чем построение карьеры или зарабатывание денег.

Что из этого следует? Отсутствие межпоколенческого напряжения — интересная особенность нового времени. Люди, которым сейчас 35 и больше, гораздо чаще имеют плохие отношения с родителями и находятся с ними в остром или вялотекущем конфликте. Если нынешняя молодежь и выходит на улицу, то выходит она не «против старших», а за них — дети и родители разделяют ценности обобщенно понимаемой «справедливости» (эта базовая русская добродетель иногда обозначает честность, иногда — равенство, а иногда — возмездие). Их возмущает одна и та же несправедливость, но реагируют они на нее по-разному — дети более активно, родители более пассивно.

Судя по тому, как высока ценность детей для родителей, они будут бояться за них, но не осуждать их и не отдавать на растерзание государственной машине. Обратите внимание, что популяризироваться будут именно единичные противоположные случаи (как было с историей Варвары Карауловой, которую, насколько можно понять, по правовой неграмотности сдал спецслужбам собственный отец): туманные высказывания типа: «Мы его ничему такому не учили» будут интерпретироваться СМИ как «родители отрекаются от своего ребенка». Это вписывается в общую картину «народа-гитлера», которая как навязывается всеми силами государственной пропаганды (поскольку воображаемое народное варварство есть лучшее оправдание для ограничения гражданских прав), так и добровольно распространяется социальными медиа, ибо «ужасы нашего городка» — это кликбейт, и ничто так хорошо не продается в России, как русофобия.

Москва, Пушкинская площадь, 26 мартаФото: Alexander Zemlianichenko/AP/ТАСС

С точки зрения политической очевидно, что молодые люди нуждаются в образе будущего, во внятных перспективах, в правилах игры, которые они воспримут как справедливые, и в социальных лифтах.

Они их сейчас не только не видят, об этом с ними даже никто не говорит. Они слышат вокруг себя бесконечное обсуждение различных сортов вчерашнего дня — советского, досоветского, 90-х, ранних путинских — и сравнительных достоинств разных покойников — Сталина, Брежнева, Грозного, Николая II. Легко представить, насколько молодого человека должно от этого тошнить (зато самые живые и остроумные исторические ресурсы в социальных сетях — Страдающее Средневековье и Личка императора — созданы студентами!)

25-летние и моложе — люди, выросшие и живущие в сети. Они не то чтобы не смотрят ТВ — они смотрят его иначе. Смотрят отдельные программы, находя их в YouTube. Для развлечения используют YouTube, для новостей и общения — социальные сети. Соответственно, ТВ-пропаганда идет мимо них. Даже если они слушают, они не понимают того, что им говорят, потому что весь строй нашей пропаганды рассчитан на советского человека. Целью ее является активация советских центров в мозгу. А если у вас нет этих центров в мозгу, если вам их не имплантировали при рождении, то это все будет проходить мимо вашей головы.

Еще одна недооцененная добродетель, объединяющая условное поколение детей и родителей — то, что при более здоровом политическом режиме можно было бы назвать законопослушностью, а в «политическом режиме курильщика» становится протестным инструментом. Это стремление соблюдать правила и желание, чтобы их соблюдали другие.

Обратите внимание, что ни протесты 2011-12 годов, ни события 26 марта 2017 года не были в полном смысле «стихийным выходом людей на улицу». Это всегда были акции с организаторами и повесткой, с попытками — успешными или безуспешными — получить разрешение, и без проявлений агрессии. Это не бунты и даже не протесты против существующего порядка вещей в целом — бывает протест типа «долой» и «аристократов на фонарь», но это не наш случай (по крайней мере, пока). Происходящее у нас описывается термином «легалистский протест», то есть протест в рамках закона, методами закона и против нарушения закона — выборных фальсификаций или коррупции. Люди требуют соблюдения закона, и, видимо, это ощущение дает им чувство собственной правоты, которое позволяет пренебрегать высокими рисками протеста.

Для людей моложе 25 крайне важно социальное взаимодействие и ощущение своей связи с другими людьми. Это поколение преодоленной советской социальной атомизации. Следовательно, на их последующее политическое поведение будет влиять то, почувствуют ли они связь с другими людьми и их поддержку (вспомним ожидание «похвалы за каждое действие») или одиночество и брошенность. Всех нас пугает разъединенность, но молодым людям особенно важно не ощущать себя изгоями. Есть вероятность, что, если они осознают себя не маргиналами и отщепенцами, а частью сети, то будут продолжать свою социально-политическую активность — тем более, что, по имеющимся данным, у значительной части молодого поколения есть опыт волонтерской и благотворительной работы. По этому параметру видно сходство американского Gen Z и молодых россиян. А нравственно значимая совместная деятельность — лучшее лекарство от страха.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!