«Совет депутатов вылупился из яйца, как приспело время»

Сто лет назад, 2 марта 1917 года по старому стилю, последний российский император Николай II отрекся от престола. Бунт в Петербурге, который вынудил его это сделать, вовсе не был стихийным движением народных масс — его подготовили несколько видных оппозиционеров во главе с Александром Гучковым. Такую версию событий предлагает историк Сергей Куликов.

***

«Не людьми этот переворот сделан»

100 лет назад, в ходе Февральской революции, император Николай II отрекся от престола. В результате тысячелетняя монархия стала анархией, а потом, в октябре, пришли большевики и на развалинах создали новое государство — СССР. Вот, пожалуй, и все, что знает большинство современных россиян об этой революции. А многие вообще не отличают Февраль от Октября: за годы советской власти большевистская пропаганда почти полностью вытеснила из массового сознания историческую память о Февральской революции, хотя именно с нее все начиналось.

В 1915 году Александр Гучков решил: чтобы спасти страну, нужно покончить с режимомФото: Wikimedia Commons

Большинство историков трактует февраль 1917 года как нечто абсолютно стихийное, буквально как февральский снег, неожиданно упавший на головы обескураженных россиян. Руку к созданию именно такой трактовки Февральской революции приложил один из ее вождей, известный политический деятель начала XX века, лидер либеральной партии «Союз 17 октября» и председатель Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК) Александр Иванович Гучков. Выступая 8 марта 1917 года на торжественном заседании ЦВПК, он заявил: «Господа, этот переворот является не результатом какого-то умного и хитрого заговора, какого-то комплота, работы каких-то замаскированных заговорщиков, которых искали во тьме ночной агенты охранки. Этот переворот явился зрелым плодом, упавшим с дерева. Он явился неизбежным результатом стихийных исторических сил, которые выросли из русской разрыхленной почвы. Это историческое явление, и в том, что этот переворот является не искусственным творением и не результатом работы какой-то группы заговорщиков, как это было, скажем, в младотурецком или младопортугальском перевороте, кроется, по-моему, гарантия его незыблемой прочности».

«Не людьми этот переворот сделан, — передавал Гучков логику, заставлявшую трактовать Февральскую революцию как нечто стихийное, — и поэтому не людьми может он быть разрушен».

Под младотурецким и младопортугальским переворотами Гучков имел в виду турецкую и португальскую революции 1908 и 1910 годов, первая из которых закончилась установлением конституционной монархии, а вторая — заменой монархии республикой.

Итак, Россия снова «родина слонов»: и в Европе, и в Азии революции являются «искусственным творением» и «результатом работы какой-то группы заговорщиков», и только у нас, в России, революции рождаются стихийно, как Афродита из пены морской.

Февральскую революцию делали массы, но руководила ими буржуазная элита. На фото -матросы с крейсера «Аврора», 1917 годФото: Виктор Булла/РИА Новости

Почему же Гучков так на этом настаивал? По одной простой, но очень важной причине, а именно — Февральская революция была типичным государственным переворотом, в основе которого был именно заговор, возглавлявшийся не кем иным как… тем же Александром Ивановичем Гучковым.

«Черт с ней, с победой, лишь бы скинуть царя!»

Как же получилось, что видный московский предприниматель-старообрядец (говоря по-современному — олигарх), лидер либеральной партии, бывший соратник государственника Петра Столыпина и председатель III Государственной думы вдруг оказался революционером?

Причиной резкого полевения Гучкова были поражения русской армии, понесенные ею весной–летом 1915 года в ходе Первой мировой войны. Сам Гучков отмечал, что «стал революционером в 1915 году», придя «к твердому убеждению»: «самодержавие грозит поражением» и «спасти страну… можно, только покончив со старым режимом». После летних поражений 1915 года, вспоминал Гучков в другом месте, для него «стало ясно», что «рука об руку с существующей властью мы к победе не придем», а потому нужно вступить «на путь государственного переворота».

В апреле 1917 года Гучков сообщил итальянскому посланнику в Румынии барону Карло Фашотти, что «совместно с четырьмя другими политическими деятелями он уже в течение полутора лет старался добиться отречения царя в пользу царевича с регентством великого князя Михаила и парламентарным строем». Если от апреля 1917 года отнять полтора года, то получится октябрь 1915 года. Александр Керенский, лидер левых в IV Государственной думе, а в июле-октябре 1917 —года министр-председатель Временного правительства, подтверждал, что Гучков «стал революционером» в октябре 1915 года, когда большинство членов либеральных партий «от одного слова революция приходили в священный ужас».

Сыграла свою роль и личная неприязнь Гучкова к Николаю II, отношения с которым у либерального политика окончательно испортились в начале 1912 года, еще в период III Думы — тогда Гучков с думской трибуны безосновательно обвинил Григория Распутина в хлыстовстве и политическом влиянии на самодержца. Относя себя к личным врагам Николая II, Гучков, по сведениям последнего директора Департамента полиции Алексея Васильева, говорил в 1915 году: «Если я не умру раньше, я сам арестую царя».

К осени 1916 года, вспоминал недавний друг Гучкова по ЦК «Союза 17 октября» князь Алексей Оболенский, бывший либеральный политик стал «открытым злобным революционером», настроенным «больше всего» против Николая II. Согласно княгине Ольге Палей, близкой к октябристам, свержение ненавистного монарха вообще перевешивало, с точки зрения Гучкова, перспективы победы, поскольку однажды он заявил: «Черт с ней, с победой, лишь бы скинуть царя!» Так или иначе, но уже в 1915 году Гучков был одержим, говоря словами его единомышленника Александра Брянчанинова, идеей «национальной революции» как условием победы России над Германией.

«Из этих организаций может развиться революционная зараза»

Основной организацией, через которую действовал Гучков, был Центральный военно-промышленный комитет (ЦВПК). Сеть военно-промышленных комитетов была создана в России в 1915 году, их задачей была мобилизация промышленности для оказания помощи фронту, попросту — размещение военного госзаказа на частных предприятиях (за посредничество комитеты получали свой процент). В июле 1915 года Гучков был избран председателем Бюро ЦВПК.

Александр Гучков считал, что революция приведет Россию к победе. А вышло — к поражению. Карикатура 1917 годаФото: РИА Новости

Впрочем, в мобилизации промышленности роль комитетов оказалась не так велика. «В Центральном военно-промышленном комитете крупнейшие заводы совершенно не были представлены, — вспоминал член ЦВПК Александр Протопопов, который в сентябре 1916 года стал последним царским министром внутренних дел. — И на свое ходатайство участвовать в этой организации получили отказ. Лишь в начале 1916 г. образовался отдельный Совет съездов крупных металлообрабатывающих заводов под моим председательством… Не менее 80% всего доставляемого Россией военного снабжения шло с заводов, вошедших в это объединение; более 15% доставляли заводы казенные и лишь менее 5% доставлялось военно-промышленными комитетами. Производительная роль их была ничтожна; зато политическое и экономическое значение их было велико».

Фактически ЦВПК и подчинявшиеся ему местные военно-промышленные комитеты представляли собой политическую организацию оппозиционного толка, поскольку под эгидой Гучкова объединились не только предприниматели, но и руководители оппозиционных организаций. Прежде всего — Прогрессивного блока IV Государственной думы, который в августе 1915 года составили депутаты нескольких фракций; блок возглавлял председатель Думы Михаил Родзянко, всячески стремившийся занять пост премьер-министра. А также Земского и Городского союзов помощи больным и раненым воинам. Первый возглавлял будущий глава Временного правительства князь Георгий Львов, второй — московский городской голова Михаил Челноков. Это были такие же квазиобщественные организации, как и ЦВПК, поскольку правительство дало союзам к осени 1916 года полмиллиарда рублей, а сами земства и города потратили на их деятельность не более 10 миллионов (для понимания тогдашних цен: российский бюджет на 1913 год составлял порядка 3,4 миллиардов рублей).

Председатель Думы Михаил Родзянко был уверен, что формирование правительства — не царское делоФото: РИА Новости

По свидетельству секретаря Рабочей группы ЦВПК меньшевика Бориса Богданова, в ЦВПК входили «группы буржуазии, настроенные враждебно к царскому режиму». С революционером явно согласился бы начальник Петроградского охранного отделения генерал Константин Глобачев, который вспоминал, что ЦВПК и местные комитеты «были укомплектованы людьми, стоящими в оппозиции к правительству и трону, начиная от председателя Гучкова и до периферии». «В глазах правительства, — подчеркивал социалист Виктор Переверзев, работавший в Московском военно-промышленном комитете, — эти организации Военно-промышленного комитета, вполне понятно, казались крайне опасными. Оно думало, что из этих организаций может развиться революционная зараза, которая охватит всю Россию. Нужно отдать справедливость старому правительству, что оно не ошиблось».

Руководители ЦВПК понимали, что для признания революции нужна массовость, а для массовости — политическая мобилизация пролетариата. В ноябре 1915 года у Александра Коновалова, заместителя Гучкова по ЦВПК и левацки настроенного миллионера, состоялось совещание общественных деятелей, где Коновалов солидаризировался с лидером левых в Думе Керенским, который предложил «продемонстрировать народное недовольство против действий правительства какими-либо забастовками или иными демонстративными эксцессами». Коновалов тогда заявил, что «народную массу пора поднимать», дабы «обуздать наглую власть». Инструментами мобилизации пролетариата стали образованные по инициативе Гучкова при ЦВПК и других военно-промышленных комитетах рабочие группы: в них заводы Петрограда и других промышленных городов избрали рабочих, являвшихся меньшевиками и правыми эсерами (эти партии выступали за победу в войне, в отличие, например, от большевиков, призывавших к превращению империалистической войны в гражданскую).

Секретарь общего собрания ЦВПК, народоволец Михаил Новорусский объяснял введение представителей рабочих в «организацию, враждебную им по классовым интересам», осознанием буржуазными лидерами «необходимости объединения всех общественных элементов на борьбу одновременно на два фронта: с врагом внешним и врагом внутренним, т.е. со старым режимом».

Более того, согласно свидетельству Новорусского, руководители ЦВПК, «в большинстве представители капиталистических групп, легально и гласно допустили в свою среду инородную группу» именно для «подготовки революции», а потому Департамент полиции полагал «не без основания», что ЦВПК «подрывает основы и корни». Жандармский генерал Павел Заварзин писал, что председатель Рабочей группы ЦВПК меньшевик Кузьма Гвоздев и его соратники «создали на заводах революционные ячейки и постепенно приобрели значение руководителей массами» как в столице, так и, через своих делегатов, в провинции, в результате чего ЦВПК стал «прикрытием подпольных организаций, члены коих, под видом осведомления масс о ходе работ, разъезжали по местам, организовывали и настраивали рабочих, связывая ячейки с подпольными центрами по восходящей линии, откуда они далее и получали указания».

«Жертвовали миллионы на дело переворота»

Русский писатель Марк Алданов как-то заметил, что «у русской буржуазии до революции можно было получить деньги на что угодно, от футуристического журнала до большевистской партии». В ходе подготовки Февральской революции щедрость буржуазии проявилась в полной мере.

В 1916-м–начале 1917-го, вспоминал меньшевик Николай Чхеидзе, оппозиционные деятели собирали по подписке деньги «на подготовку революции», а купечество Москвы, сообщал промышленник Владимир Литвинов-Фалинский коллеге по ЦВПК октябристу Никанору Савичу, в этой связи было готово пожертвовать «десятки миллионов рублей». По данным шталмейстера Виктора Винберга, члены ЦВПК и Московского военно-промышленного комитета, левацки настроенные московские олигархи старообрядческого толка Коновалов, Павел Рябушинский, Сергей Смирнов и Сергей Третьяков «жертвовали широко свои миллионы на дело подготовлявшегося Февральского переворота», на «развитие и расширение революции» и «щедро ссужали… подполье, которое подготавливало переворот». Крупными жертвователями являлись также будущий министр финансов, затем — иностранных дел Временного правительства Михаил Терещенко, давший «на революцию», по сведениям чиновника МИД Владимира Лопухина, миллион рублей, а согласно свидетельству члена ЦК «Союза 17 октября» князя Александра Голицына — пять миллионов, миллионеры Александр Котельников и граф Алексей Орлов-Давыдов. Октябрист Алексей Оболенский писал, что будущую революцию «снабжали деньгами» Гучков, Терещенко «и многие другие».

Российский миллионер Михаил Терещенко (на фото — его портрет кисти Александра Головина) не только вместе с другими меценатами давал деньги на революцию, но и сам вошел в число заговорщиковФото: Malmö Art Museum

Деньги шли бастовавшим рабочим и солдатам, принимавшим участие в февральском восстании.

Вот какой рассказ участника восстания приводит в своих воспоминаниях генерал Александр Нечволодов. «Командир 31-го дивизиона бронеав­томобилей, приданного моей дивизии, попросил у меня разрешения представить одного из его солдат, только что прибывшего из Петрограда, где он принял участие в государственном перевороте. Я попросил привести этого солдата в штаб дивизии, где в присутствии офицеров он рассказал нам о событи­ях, произошедших в Петрограде… За месяц до революции он уехал в Ростов в отпуск. Там 26 февраля группа молодых людей, «студентов», вербовала солдат на улицах и вокзалах, чтобы отвезти их в Петроград для борьбы «за независимую прессу и свободу», «чтобы каждый стал гражданином и получил все права». «Давали вам за это деньги?» — спросил я у него. «Так точно, господин генерал. На ростовском вокзале нам дали 50 рублей, и в Петрограде, в Государствен­ном банке, нам дали еще 50 рублей». Ответив на вопросы, солдат рассказал также, что он и его товарищи в количестве 300 человек покинули Ростов. По дороге они питались на вокзалах, где им за­ранее готовили еду, и вечером 28 февраля прибыли в Петроград. На вокзале их встречал Гучков. Он произнес речь и приказал раздать винтовки и револьверы, которые были привезены на вокзал в грузовиках… «Что же вы делали в Петрограде?» «После того как мы переночевали, мы сразу отправились к государственному банку. В это время органи­зовывалось новое правительство. Там было очень много людей, солдат, господ.

И каждый по своей прихоти мог выступить с речью. Некоторые наши солдаты выступа­ли. Они очень даже хорошо говорили. Ведь теперь у нас свобода слова и прессы. Там нам также дали денег». «В Государственном банке, говорите? Скорее, речь идет о Государственной Думе, нет?» «Точно, Государственная Дума, господин генерал»,— поправился наш собеседник».

Душой думского Прогрессивного блока, который объявил войну царю и правительству, был Павел МилюковФото: РИА Новости

Выступая перед революционно настроенной толпой в три часа дня 2 марта в Таврическом дворце (где заседали Временный комитет Думы и Исполком Совдепа), один из членов Временного комитета — Павел Милюков по сути дела подтвердил рассказ «неизвестного солдата», когда заявил, подразумевая Гучкова: «И вот теперь, когда я в этой зале говорю с вами, Гучков на улицах столицы организует победу. Что бы вы сказали, если бы вместо того, чтобы расставлять войска вчера ночью на вокзалах, в которых ожидалось прибытие враждебных перевороту войск, Гучков принял участие в наших политических прениях, а враждебные войска, взявшие вокзал, заняли бы улицы, а потом и этот зал? Что сталось бы тогда с вами и со мной?».

Те, кто ищет в русской революции немецкие и английские деньги, не должны забывать, что русских денег там точно хватало.

«Захватить императорский поезд, вынудить отречение»

В сентябре 1916 года, с одобрения лидеров думской оппозиции, Гучков приступил к технической подготовке государственного переворота, имевшего официальной целью заменить Николая II на наследника-цесаревича Алексея Николаевича, а регентом сделать его дядю, великого князя Михаила Александровича. Гучков образовал и возглавил пятерку, в которую кроме него вошли его ближайшие сотрудники по ЦВПК — товарищ (заместитель) председателя Думы Николай Некрасов, Терещенко, а также менее известные деятели — князь Дмитрий Вяземский и Дмитрий Коссиковский, поддерживавшие связи с военными кругами.

Члены гучковской пятерки заговорщиков (слева направо) Дмитрий Коссиковский, князь Дмитрий Вяземский и Николай Некрасов. Первые два налаживали связи с военнымиФото: Wikimedia Commons (2); National Library of Norway

О создании этой пятерки рассказывали потом и сам Гучков, и Терещенко. Так, последний в мае 1917 г. вспоминал: «Нас было всего пять человек. Мы решили вопрос о непосредственном перевороте и обсуждали конкретные меры для осуществления поставленной себе задачи. Так как государь уехал в Ставку, немедленно принять эти меры нельзя было. Поэтому мы наметили сроком переворота первые числа марта». План, рассказывал в августе 1917 года Гучков, заключался в том, чтобы «захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом императорский поезд, вынудить отречение, одновременно при посредстве воинских частей арестовать существующее правительство и затем уже объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собою правительство».

В конце 1916 г. руководители ЦВПК открыто взяли курс на революцию. На проходившем 12–15 декабря 1916 года под председательством Коновалова совещании представителей областных военно-промышленных комитетов очередной задачей комитетов, по предложению Рабочей группы ЦВПК, была объявлена «не борьба с отдельными проявлениями режима, а бесповоротное устранение его и полная демократизация страны» и создание «Временного правительства, опирающегося на организующийся, самодеятельный и свободный народ». Бюро ЦВПК поддержало эту резолюцию.

В связи с тем, что вдохновляемая гучковцами деятельность Рабочей группы ЦВПК приобрела открыто революционный характер, министр внутренних дел Протопопов (в недавнем прошлом — сам член  ЦВПК и друг Гучкова), предпринял отчаянную попытку остановить Россию на краю пропасти: в ночь с 26 на 27 января 1917 года почти вся Рабочая группа была арестована. Однако Гучков и Коновалов уговорили правительство оставить руководителя группы Гвоздева под домашним арестом, и он, отмечал бундовец Моисей Рафес, по-прежнему имел «полную возможность поддерживать связи с рабочими организациями и деятелями». «Рабочая группа, — писал Новорусский, — была вырвана из жизни 27 января. Но дело, которое она вела по подготовке революции при участии многих заводских представителей, продолжалось. Мне сдается, что эти представители, являясь десятками в Рабочую группу, постепенно формировали зародыш “Совета рабочих депутатов”, который тотчас вылупился из яйца, как только приспело к тому время».

«Если мы возьмем и рассмотрим все те события, которые произошли, — подразумевая Февральскую революцию, cвидетельствовал Переверзев, — мы должны сказать, что первый толчок тому движению, которое развилось в Петрограде, которое в конце концов смело династию Романовых, — первый толчок этому движению дал ЦВПК в лице его Рабочей группы. Датой начала движения нужно считать арест Рабочей группы ЦВПК. Вспомните то возбуждение, которое тогда охватило все центральные организации, вспомните те совещания, которые устраивал Гучков с представителями лидеров думских партий, с представителями всех центральных организаций, с представителями Государственного совета; вспомните, что на этих собраниях впервые эти представители заявили, что наступило время активной борьбы с правительством, вспомните возбуждение, которое охватило тогда рабочие массы, вспомните те запросы, которые по этому поводу были внесены почти накануне великих событий. Вы тогда увидите причинную связь между той великой революцией, которая совершилась у нас, равной которой нет в мире, и между мелкой и крупной работой ЦВПК». Таким образом, Переверзев напрямую связывал деятельность ЦВПК и его председателя с подготовкой Февральской революции.

Переворот начался с красных бантов, срывания погон с офицеров и уничтожения символов монархииФото: AKG Images/East News

Арест Рабочей группы заставил Гучкова и его соратников ускориться. 9 февраля 1917 года в кабинете председателя IV Государственной думы Родзянко прошло совещание лидеров оппозиции и руководителей ЦВПК. «Самым неумолимым и резким» по отношению к Николаю II был Терещенко, вспоминал Родзянко. По сведениям социал-демократа Николая Соколова, участники совещания решили, что переворот «откладывать дальше нельзя», а потому, когда царь будет возвращаться из Ставки, его «в районе армии Рузского задержат и заставят отречься». Так и вышло: 2 марта 1917 г. именно во Пскове, где находился Штаб главнокомандующего Северным фронтом генерал-адъютанта Николая Рузского, Гучков принял царское отречение.

Продолжение читайте тут.