Борьба с бездушностью

Путин поручил

В сентябре 2011 года начальник отдела МВД приморского города Лесозаводска суетился у себя в кабинете. Обратившийся за помощью к сотрудникам полиции, испачканный с ног до головы во время драки с грабителями, молодой бородатый мужчина настаивал на том, чтобы сотрудники полиции помогли ему вернуть украденное, а когда полицейские не захотели заниматься его проблемами, мужчина попросил у них хотя бы телефон, чтобы сделать один звонок. Ни начальник ОВД, ни один из сотрудников не ожидали, что «Ларисой Димитревной», которой позвонил потерпевший, окажется жена губернатора Приморского края Сергея Дарькина. Обратный звонок из краевого центра с указаниями поступил начальнику отдела скоро. Губернатор строго приказал не только принять потерпевшего по высшему разряду, оказав ему необходимую помощь, но и как можно быстрее отправить его во Владивосток на машине с мигалками — для личной встречи с высоким чиновником из самой Москвы.

Потерпевшим был Алексей Килин — старовер-часовенный, приехавший в Россию из Латинской Америки, а «высоким чиновником», на встречу с которым его срочно отправили во Владивосток, — Владимир Путин.

Удивительное стечение обстоятельств сыграло на руку переселенцам-староверам. Жена экс-губернатора Дарькина Лариса Дмитриевна Белоброва до сих пор пользуется в их кругу уважением и поминается в молитвах как человек, очень много сделавший для всей общины. Именно Лариса Дмитриевна смогла донести необходимость обсуждения проблем переселенцев до высшего руководства страны.

Во Владивостоке с Килиным встретился вице-премьер Шувалов, внимательно выслушал Алексея и тут же, в ночи, отправил за 450 километров, в глухую тайгу, своего помощника, который обошел всех староверов — жителей села Дерсу — и записал их проблемы для отчета высокому начальству. В то же время во Владивосток с рабочим визитом прибыл Владимир Путин, и Алексею выпал уникальный шанс, о котором мечтают тысячи людей по всей России, — донести свои нужды до высшего руководства.

Дом Феоктиста Мурачева и его жены. В такие дома заезжали семьи из Латинской Америки. Дерсу 2012 годФото: Митя Алешковский для ТД

Разговор Килина с Путиным продлился несколько минут, за которые Алексей успел выложить насущные проблемы переселенцев: получение гражданства, земель и техники для ведения сельского хозяйства. Главное, что интересовало президента, — хотят ли переселенцы жить на русской земле, и готовы ли они на ней работать. А так как латиноамериканские староверы практически поголовно являются профессиональными землепашцами и в странах Южной Америки успешно обрабатывают тысячи гектаров земли, то Алексей ответил на эти вопросы утвердительно. По итогам разговора премьер-министр поручил вице-премьеру оказать переселенцам максимальное содействие.

О том, что же получилось в итоге, — в этом материале.

Раскол и гонения

Церковная реформа патриарха Никона, начавшаяся в 1653 году, в конечном итоге привела к трагическому расколу русского общества, который стал фундаментом многих бед и проблем России на многие века вперед. Как пишет историк старообрядчества Кирилл Кожурин, «в результате никоновской реформы и последовавших за ней гонений десятки, сотни тысяч русских людей (по подсчетам историков, от четверти до трети населения русского государства), не желавших изменять вере своих предков, были названы невеждами, причислены к преступникам против церкви и государства и обречены на церковное и царское наказание. Спасаясь от преследований, староверы устремились в дремучие леса и непроходимые болота, выбирая для жительства глухие, незамеченные окраины необъятной Руси. Хранители «древлего благочестия» бросали все, кроме древних намоленных икон и старопечатных книг, и на новом месте, куда их кидала судьба, «словно потерянный рай… искали старую Россию», бережно, буквально по крупицам пытаясь ее воссоздать».

Кто-то называет старообрядчество дремучим атавизмом, рудиментом прошлых эпох, но можно понять старообрядчество и как пример бесконечной веры в Бога, непримиримости духа перед навязанными государством политическими изменениями, не просто перечеркнувшими многовековые религиозные обряды, но изменившими сам дух церкви, которая после реформ Никона утратила соборность и, попав под власть государства, была вынуждена «прогибаться» при каждой смене правительства.

В представлении большинства людей старообрядчество отличается от новообрядчества лишь количеством пальцев, которыми человек совершает крестное знамение, но, на взгляд старообрядцев, проведенные Никоном реформы для них, людей, видящих главным в своей жизни веру в Бога, были не просто неприемлемыми, а вероотступническими. Изменения происходили на протяжении долгого времени: согласно исследованиям историков, к концу XVIII века в старые обряды было введено уже 131 изменение.

Вот лишь некоторые из них: двоеперстие было названо «арменской ересью» и заменилось на троеперстие; отменены земные поклоны, являющиеся церковным преданием, установленным самим Христом, о чем есть свидетельство в Евангелии; трисоставный восьмиконечный крест был заменен двусоставным четырехконечным; молитвенный возглас «аллилуйя», нарушая священную троичность, стал четвериться; в Символе Веры из слов «в Духа Святого Господа истиннаго и животворящего» изъято слово «истиннаго», тем самым поставлено под сомнение истинность Третьего Лица Святой Троицы; было изменено само написание имени Христа: вместо прежнего «Исус» было введено ИИсус; во время крестных ходов, таинств крещения и венчания никониане стали ходить против солнца, в то время как, согласно церковному преданию, это полагалось делать по солнцу — вслед за Солнцем Христом; при крещении новообрядцы стали допускать и даже оправдывать обливание и окропление водой, вопреки апостольским постановлениям о необходимости крещения в три погружения; был отменен древний обычай избрания духовных лиц приходом, его заменили постановлением по назначению сверху; наконец, впоследствии новообрядцы уничтожили древнее каноническое церковное устройство и признали светскую власть — по образцу протестантских церквей.

После начала церковных реформ многие православные священники не согласились принять нововведения и отказались признавать законность новообрядческой иерархии. Ответ государства на неповиновение не заставил себя ждать и был дьявольски жесток. Вот как описывает этот период Кирилл Кожурин: «После собора 1666-1667 годов правительство и покорные ему церковные иерархи жестоко преследовали людей старой веры по всей стране: повсюду горели костры, людей сжигали сотнями и тысячами, резали языки, рубили головы, ломали клещами ребра и четвертовали. Пощады не было никому: убивали не только мужчин, но и женщин, и детей. Все те ужасы, которые были хорошо известны русскому человеку из житий святых мучеников, пострадавших во времена языческого Рима, теперь стали для него страшной явью». Церковный же историк Антон Карташев пишет, что именно в этот период «впервые в жизни Русской Церкви и государства применена была система и дух западной инквизиции».

Спасаясь от гонений, старообрядцы бежали на русский Север, в глухие нижегородские леса, в Сибирь, откуда к XIX веку дошли и до Дальнего Востока.

Революция не только не изменила положения дел, но и значительно его ухудшила. Когда в конце 20-х —начале 30-х годов XX века советская власть добралась до Дальнего Востока и начала массово уничтожать староверов в местах их проживания, люди тысячами переплывали Амур и устремлялись в Китай, «чтобы только жизнь спасти», где многим семьям удалось закрепиться на некоторое время. Но когда в конце 1940-х в Китае установился коммунистический режим Мао, и на территорию Китая были введены советские войска, староверы были объявлены изменниками родины, и советская власть начала массово вывозить их обратно в СССР, отправляя на долгие годы в лагеря. Те, кто сумел выжить после сталинских репрессий, вернулись в поселения своих дедов и прадедов на Дальнем Востоке. Но большая часть староверов, проживавших в Китае, бежала оттуда. «Мы помнили, как кулачили наше родство, и уходили вперед глазами, потому что коммунизм», — рассказывали старики. При помощи Международного Красного Креста, ООН, Толстовского Фонда, Всемирного союза церквей и других организаций сотни семей смогли избежать репрессий и в конце 1950-х годов на кораблях отправились в добровольную эмиграцию — строить «старую Россию» в странах Южной и Северной Америки и Австралии. 

На сегодняшний день большинство потомков бежавших через Китай старообрядцев проживают в латиноамериканских странах: Боливии, Аргентине, Уругвае, Бразилии и Чили, не только сохраняя старые обряды и привычный уклад жизни, но и успешно занимаясь фермерством. Гостеприимная Южная Америка стала для них новым домом, в котором многие семьи наконец смогли обрести долгожданный покой и обзавелись огромными хозяйствами и солидными капиталами. Старообрядцы, как их знаменитые предки-купцы, оказались выдающимися предпринимателями. Переселенец из Боливии Ульян Мурачев, ныне житель российского села Дерсу и староста старообрядческой общины, рассказывает, что в Боливии у него было стадо в сто коров, и оно считалось самым маленьким по сравнению со всеми соседями, а гектары земли, которые обрабатывала его семья, исчислялись сотнями и тысячами. Да что там сто коров! Продавая сою, мясо, овощи, фрукты, разводя рыбу, предприниматели-староверы в Латинской Америке зарабатывают сотни тысяч и миллионы долларов в год. Покупают самые современные комбайны John Deere, New Holland и нанимают на работу местных жителей, так как сами не справляются с огромными угодьями.

Переселение в Россию

В середине 2006 года указом президента в России была утверждена «Государственная программа по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом». И тут же сотрудники Министерства иностранных дел отправились во все концы света в поисках соотечественников, желающих вернуться в Россию. Конечно, дело дошло и до староверов Латинской Америки.

«Когда мы были на первой конференции для переселенцев в Бразилии, — рассказывает Ульян Мурачев — перед нами выступали чиновники: от Министерства иностранных дел был представитель Владимир Поздоровкин, был консул России в Бразилии, были представители ФМС, которые предлагали выдать российские паспорта прямо на месте. Но мы не стали сразу брать эти паспорта, у нас же вся земля, техника, все было на бразильские паспорта, и нам никто не объяснил, что мы можем их тоже себе оставить».

Не объяснили переселенцам не только этих особенностей, но и особенностей бюрократии, не рассказали о безразличии чиновников и прочих проблемах, связанных с проживанием в современной России. На встречах, которые проходили в Южной Америке, всем участникам собраний обещали, что новая жизнь в России не будет отличаться от спокойной и зажиточной жизни, к которой привыкли староверы в странах Латинской Америки, более того, обещали, что всем желающим выдадут землю, построят дома, помогут с кредитами и техникой.

«Нам рассказывали, что наши старообрядцы уже приехали в Белгородскую область, и там им выдали землю, технику в лизинг, на 15 лет под 3%, да более того, что в первое время платить за эту технику не надо было, а сделали все документы за два месяца. Говорили, что выдали это под имя губернатора, и что власть всячески содействует на местах. Вторая конференция у нас была в Уругвае, Монтевидео. И только тогда представитель Министерства иностранных дел Владимир Стариков предупредил, что при переезде будет тяжело, потому что коррупция. Но обещал, что государство будет помогать».

После нескольких конференций и встреч, поверив обещаниям чиновников, несколько семей решились переехать в Россию. Перед окончательным переездом прилетели с разведкой на Дальний Восток.

«Когда мы прилетели, с нами сам губернатор Дарькин встречался, — продолжает Ульян. — Он нам очень-очень много всего сулил. И жена его, Лариса Димитревна, в итоге, когда мы уже окончательно переехали, нам сильно много помогала. В наш первый визит нам обещали, что дадут землю, обещали, что будут кредиты, не просто обещали, а многократно все говорили, что будут кредиты. Мы же, когда услышали, что есть кредиты на 15 лет, были уверены, что все сможем, что дома построим, технику возьмем, что проблем не будет».

Старообрядцы всегда искали стабильности и спокойствия. Однако иные семьи переезжали с места на место много раз, в шутку сравнивая себя с цыганами. Как пишет исследователь старообрядчества экономист Данила Расков, «как только начинает распространяться слух, что где-то жизнь лучше, туда устремляются новые переселенцы и формируют собор».

В 2011 году шесть братьев Мурачевых — Ульян, Елисей, Терентий, Евфимий, Иван и Николай — двумя группами, в феврале и июле, вместе с семьями переехали в Россию на постоянное место жительства. В их родительской семье всегда жила мечта о возвращении в Россию, о чем в интервью по прилете в Москву из Боливии рассказал Елисей Мурачев: «У нас был старый дед, который застал еще те времена, когда наши предки были вынуждены покинуть Приморье по религиозным соображениям. Это произошло в 1933 году. Он всегда говорил, что вернулся бы на родину, если бы поменялась власть, которая не притесняла бы нашу религию. Мы тоже мечтали об этом. И вот время пришло».

Жители села Дерсу. 2012 годФото: Митя Алешковский для ТД

В соответствии с Программой местом жительства для них стало расположенное на границе с Китаем село Корфовка Уссурийского района Приморского края.

В Корфовке Мурачевы получили полагающиеся им по Программе подъемные (по 120 тысяч рублей на главу семьи и по 40 тысяч на жен и детей), им также компенсировали расходы на авиабилеты. На эти и привезенные с собой деньги купили кое-какую технику, скот, распахали 30 гектаров данной в аренду земли, вырастили хороший урожай овощей, накопали 80 тонн картошки, лишь часть которой удалось продать, — вроде бы начали обживаться.

Тогда в интервью региональной прессе заместитель главы администрации Уссурийского городского округа Александр Гавриленко говорил: «Вы же знаете, что они всегда требуют обособленного проживания из-за особенностей своей религии, и мы пошли им навстречу. Но пока, временно, каждая из четырех семей получит двух- трехкомнатные квартиры в благоустроенном доме с централизованным отоплением и водой. Потом по упрощенной форме получат российское гражданство. На это уйдет от трех до шести месяцев. Как вы знаете, обычно эта процедура длится годами. Одновременно они займутся постройкой жилья в выделенном для них месте. Место очень красивое, поля, леса и рядом чистая речка. После оформления документов под домовладение выделим сельскохозяйственные земли. Для них будут выделены крупные наделы от 20 гектаров и больше».

Старообрядцев действительно временно поселили на территории бывшего военного гарнизона, в квартирах полупустого пятиэтажного дома, где прежде жили военные. Руководство обещало содействие в строительстве своей деревни и оформлении земли. Через год после приезда, 1 февраля 2012 года,  все репатрианты получили российское гражданство, о чем было сообщено по центральным российским телеканалам.

«Вот кого мы особенно хотим поблагодарить, так это ФМС, — говорит Ульян Мурачев. — К ним у нас никаких претензий, одни благодарности». Гражданами России все 56 человек из клана Мурачевых стали рекордно быстро и без особенных проволочек.

Но на этом «беспроблемный» период закончился.

«В Корфовке мы узнали, что государство выделило 46 миллионов, чтобы дома нам построить, — рассказывает один из братьев Мурачевых, Иван. — Мы все слышали, стояли кучей, пока глава поселения Наталья Васильевна Коляда рассказывала об этом. Она говорила: так, мол, и так, вот выделили деньги такие вам на жилье, вам этого хватит? Брат Ульян говорит: «Мы очень благодарны, что так будет. Нам, конечно, хватит этих денег на постройку жилья, а можно ли скопировать этот лист, чтобы были гарантии, что нам это будет?» Но она отказала. И так все и пропало без вести. Ничего нам не построили. А 46 миллионов кто-то украл. А в итоге, уже после, этот Гавриленко показал нам какой-то старый сарай и говорит: «Разбирайте его». Мы спросили «Зачем?» А уже глава поселения, Наталья Васильевна, сказала: «Ну вот из этого сарая возьмете себе строительные материалы, тут на два-три дома хватит».

В апреле-мае того же года Мурачевы, так и не получив обещанных земель, техники и собственных домов, прожив в Корфовке кто год и два месяца, кто меньше, переехали в отдаленную и полузаброшенную деревню Дерсу, расположенную в Красноармейском районе Приморского края.

Главная причина отъезда староверов из Корфовки заключалась в том, что они осознали полную бесперспективность своих планов на получение земли в крупных размерах и строительство собственного жилья. Ульян Мурачев описывает все обещания местных чиновников емкой фразой — «все ушло на ноль». К тому же в Корфовке, расположенной в погранзоне, в четырех километрах от российско-китайской границы, требовалось оформлять специальный пропуск для любых гостей или родственников, желавших навестить староверов, при его отсутствии приглашающей стороне приходилось платить немалый штраф.

«Уссурийские начальство не шибко были довольны, — рассказывает Ульян. — Но они сами виноваты, потому то, что они нам предлагали — все на смех вышло. Нам тоже прискорбно показалось: будем в пятиэтажке пять-шесть лет жить? Там и курят, и матерятся, и все, а у нас малые дети. Там пьяницы, наркоманы — всякие были. Шуму хватало. Они сказали: может, старый дом разломаем какой-нибудь и построим один-два дома, вы поживете лет пять-шесть, а потом еще что-нибудь построим».

Переселяясь из Корфовки в Дерсу, старообрядцы увозили свои семьи подальше и от грубости и пьянства «мирской жизни».

Дерсу

«В 2007 году на территории Красноармейского района был создан национальный парк «Удэгейская легенда», а я был его первым директором, — рассказывает красивый мужчина с окладистой седой бородой — Федор Владимирович Крониковский. — Когда парк создали, то, естественно, он со своим появлением привнес обязательное исполнение законов насчет природопользования. И на этой почве через несколько лет у меня случился конфликт с жителями местных деревень. Дальнекутцы (жители соседнего с Дерсу села) жили «по понятиям», что им взбредет в голову, то они и считали правильным. А когда пришел национальный парк, и на территориях их проживания ввели строгие законы, то они это восприняли как притеснение. И вот как-то в местном ДК жители устроили сход для встречи со мной. И во время этого схода кто-то из местных сказал: «Вот вы нас притесняете, мы отсюда уедем», Ну, я сказал, что «вы уедете — приедут другие», а в ответ услышал: «Ха-ха-ха! Какой дурак сюда поедет!» Проходит месяц, и вдруг приехали староверы. Для меня это было знаком. Я их еще не знал, но мне сразу представилось, что это люди, которые будут по-другому относиться к сложившейся ситуации. И я, невзирая на их особенности и сложности, не обманулся в своих надеждах».

В прошлом геолог, председатель Рощинского сельского совета в 1990-е годы, директор-организатор парка «Удэгейская легенда» в двухтысячные, теперь пенсионер Крониковский — один из немногих местных жителей, кто продолжает без конца помогать староверам. Помимо постоянных писем с просьбами — губернатору, президенту, премьер-министру, Крониковский старается доносить их проблемы до общественности. Когда 76 старообрядцев-репатриантов приехали в Дерсу, в селе насчитывалось лишь восемь местных жителей. Условия жизни были далеки от идеальных: электричество от старого дизеля лишь на несколько часов в день, дорога в плачевном состоянии, моста через Большую Уссурку просто нет, и перебраться в большой мир можно только по подвесному мосту, а на машине — лишь зимой по льду, либо в хорошую погоду на старом самодельном пароме. Старообрядцы поселились в полуразрушенных домах: некоторые они купили у неожиданно нашедшихся хозяев, в некоторые их пустили бесплатно, а куда-то они просто «зашли» и стали жить. О жилищном вопросе одного из братьев Мурачевых — Ивана и его девятерых детей Крониковский написал в местной газете, что помогло найти благотворителя, оплатившего строительство нового жилья. Крониковский помогает староверам с составлением бумаг и документов, а также в общении с начальством. Именно в отсутствии подобного человека — ответственного за реализацию программы переселения на месте — Федор Владимирович и видит ключ к большинству проблем, выпавших на долю переселенцев.

«Они же приехали в брошенные дома, хотя это и домом-то назвать было нельзя, это были развалины. И тут же появились «хозяева», которые начали тянуть с них деньги. Притом, что им всем по «программе» положено жилье. Но не было никого, кто на базовом уровне помог бы им в юридическом плане. Да и вообще весь подход программы не был проработан — не учитывалась специфика контингента. Ни уровень образования, ни их навыки, ни то, как будут решаться их элементарные юридические вопросы, вопросы в быту — например, у него посевная, а он не может выехать за соляркой, потому что у него недействительные в России боливийские права, и его менты ловят (знают, что он без прав). Или они пошли в бюро занятости, встали на учет, их определили — ты пойдешь туда, ты пойдешь сюда. А в итоге — их же невозможно трудоустроить, потому, что у них нету даже школьного образования. Да и вообще — программа не подразумевает контроля или каких-то аналитических работ, никаких изменений и никаких дополнений в программу не вносилось. Именно поэтому «оно и сдохло».

На сегодняшний день жители села Дерсу не имеют собственной земли сельскохозяйственного назначения, которую им многократно обещали: в собственности у каждой семьи есть лишь 50 соток под домашнее хозяйство. Конечно, с появлением программы «Дальневосточный гектар» все желающие подали заявки на оформление в собственность небольших участков земли, но о серьезных земельных угодьях, которые власти многократно обещали выделить, говорить так и не приходится. Администрация района предоставила было переселенцам земельные участки в аренду, но, узнав их стоимость, староверы поняли, что взять эту землю им не по карману. Да и сама земля оставляла желать лучшего. Когда-то пахотные земли не только нуждались в межевании, тоже за их счет, но и давно заросли, став непригодными для сельского хозяйства. Теперь привести их в порядок стоит немалых денег — в среднем по 20 тысяч рублей за гектар.

Отсутствует и кредитная поддержка. Ульян Ревтов, переехавший по программе переселения из Боливии в Россию последним, в 2015 году, стал единственным, у кого до недавнего времени не возникало проблем с государством, так как он просто-напросто не стал с ним связываться и на собственные деньги приобрел в собственность 800 гектаров земли в том же Красноармейском районе Приморского края, в 100 километрах от села Дерсу, и купил необходимую технику примерно на 250 тысяч долларов. Начал сажать сою, собрал первый урожай, но не особо успешный, так как основное время ушло на переезд и обживание на новом месте. На посевную кампанию следующего, второго, года жизни в России планировал взять кредит, но получил отказ. Если банки отказывают в четырех миллионах рублей обладателю 800 гектаров земли и техники на сотни тысяч долларов, то что уж говорить о жителях села Дерсу, у которых из собственности лишь крохотные наделы, старые избы, разбитые трактора и старенький ржавый комбайн…

«Лизинг в России есть, — говорит Ульян Мурачев, — но под 28% годовых. И ежемесячная выплата, а где я возьму ежемесячную выплату в сельском хозяйстве? Только взял кредит, а уже на следующий месяц должен отдавать. А я собираю урожай один раз в год. И доход у меня один раз в год. А если я из кредита удержу деньги и буду ими выплачивать ежемесячный платеж — то они будут стоить на 17% больше. Это я тоже в банке узнавал. А чтобы ежемесячно зарабатывать деньги, мне надо изменить уклад жизни, отказаться от всего, за чем мы ехали, переехать ближе к городу, открыть магазин и там продавать свою продукцию».

Без кредитов нет и техники. Старообрядцам, привыкшим работать на современных комбайнах John Deere или New Holland с GPS-навигацией и кондиционированной кабиной, теперь приходится убирать сою на ржавом, разбитом, собранном из двух комбайне «Енисей», который больше походит на гору металлолома. Был еще «путинский трактор». Его по распоряжению премьера после разговора с Алексеем Килиным купила какая-то дальневосточная компания, но Килин переехал жить в Амурскую область и забрал трактор с собой.

Но самая большая проблема, ставящая всю жизнь староверов-переселенцев на грань выживания, — отсутствие дров. Шутка ли, живущие в лесу старообрядцы не имеют не только лесоматериала на строительство собственных домов и хозяйственных построек, но и дров на отопление.

«Мы тут как туристы! — восклицает Ульян. — Мы не можем ни одно дерево срубить. Ничего не можем здесь взять. Местные командуют над нами как над туристами».

Каждой семье по закону полагается участок под вырубку, на 30 кубометров дров. Но участок находится не где-то в селе или рядом с ним, а за сотни километров. Да и если бы селяне имели возможность добраться до этого участка, права на вырубку имеют только компании, получившие лицензию от государства. В общем, приходится писать каждый год доверенность на право вырубки дров и расплачиваться с лесхозами за услуги вырубки и доставки натуральной древесиной — староверов обдирают как липку.

«На зиму каждой семье привезли четыре куба дров. Я главе района говорю: «Вам хватит четыре куба на зиму?“ «Нет конечно, — отвечает, — нужно как минимум 20!“ Следующую зиму всеми семьями поедем в администрацию греться, — рассказывает староста села. — Так же и на строительство. Жителям села положено 100 кубов леса, мы отдаем доверенность — и нам привозят 15 кубометров. У нас несколько человек уже эту доверенность написали, и каждому привезли от 15 до 20 кубометров. Говорят, затраты большие! Мы в лесу живем, и нам нельзя вот тут тронуть дерево спилить для своего пользования».

Но терпение староверов лопнуло, когда им запретили пилить «заломник» — деревья, прибитые течением Большой Уссурки к берегу. Сотни кубометров бесхозного леса лежат в пешей доступности от домов, но глава района и ее заместитель строго-настрого запретили даже прикасаться к лесу.

«Мы же ихнее не отбираем, — говорит, стоя на гигантских кучах поваленных деревьев, Иван Мурачев. — Но они-то поставлены, чтобы народу помогать. Глава администрации ведь встает на должность ради людей. Зачем мы за нее голос отдаем, если она людям не помогает? Нам четко сказали: будем пилить заломник — дадут условный срок, а если спилим живое дерево — дадут реальный. И как нам тут жить? Мы же им доверили свои жизни, когда уехали из Боливии, а они нам только и делают, что палки в колеса вставляют. Это же просто невыносимо».

«Мы жили в Боливии, ездили в Ла-Пас, спрашивали у директора национального парка. Он говорит: у них там есть закон, что если живешь внутри, то имеешь право срубить пять гектар леса для своего пользования, точно так же имеешь право на рыбу или мясо. А если повез продавать, то тебя накажут, потому, что это браконьерство.
Поначалу было как: мы заехали в Боливию — самую разрушенную страну. А теперь ситуация такая — там на западе мы развиты куда больше, чем здесь. А здесь кто занимается растениеводством или животноводством, его пытаются не поддержать, а уничтожить. Если мы пытаемся сдать что-то, что вырастили, — к нам сразу претензии. Пытаемся сдать молоко — сразу претензии, мол, мы рынок переполнили. Ветеринария начинает претензии выставлять. Это что — развитие или уничтожение?» — задается вопросом Ульян.

Проблем с местным населением у староверов достаточно. Местные не понимают и не принимают уклад жизни общины. Не понимают, как можно не работать во время религиозных праздников или молиться многие часы напролет, соблюдать посты, не пить и не курить, не кричать и не материться.

Но что раздражает местных больше всего, так это то, что община постоянно требует от государства выполнения полученных от него обещаний. То письма пишут, то жалобы строчат. «У нас мужики работают, а не просят помощи от государства, — говорит мне местный предприниматель в селе Рощине. — А староверы все время то к администрации, то в край, то в Москву обращаются».

«Слава Богу, — рассказывает Ульян, — мне мой крестный в Боливии посоветовал: «не езди просто так, поезжай по программе». Я его благодарю до сих пор. Если бы не по программе, мы бы вообще давно смотались обратно. Все-таки к нам есть хоть какое-то внимание. А без программы — никакого внимания мы не добились бы вообще».

На нападки местных Ульян отвечает с обидой и гордостью: «Мы когда приехали в Дерсу, тут всего несколько домов было жилых, и покажи, есть ли у кого-то из них свое хозяйство сейчас? А мы «бездельники» — и у всех свое хозяйство, скот. Все работаем, выживаем».

На сегодняшний день самое большое хозяйство у старосты села Ульяна и его сыновей — несколько десятков коров. Семья начала отвозить молочные продукты на местный рынок в 50 километрах от села. Но тут внезапная проверка от ветеринарных служб обнаружила, что все коровы Мурачевых больны вирусом лейкоза.

«Они взяли пробу у нас осенью, а приехали и сообщили об этом — весной. Я спрашиваю, — говорит сын Ульяна Ефрем: — «А где же вы были? почему сразу нам не сказали?» А они отвечают: «Всех коров надо убить». Ну, мы воспротивились, говорим, что надо заново проводить экспертизу. Провели — и оказалось, что вирус нашли только у нескольких коров. Что же это такое? Развитие или уничтожение? Получается, они хотели все наше стадо уничтожить».

Староверы не верят и в то, что оставшиеся коровы больны. По их словам, а также словам фермеров из соседних деревень, глава ветеринарной службы, сама производящая молочную продукцию, просто пытается убрать с рынка конкурентов по производству качественных молочных продуктов.

Проблемы Дальнего Востока решаются в Москве

По меткому выражению дальневосточной журналистки Виктории Микиши, основная проблема Дальнего Востока в том, что его проблемы решают не на месте, а в Москве. И это верно, но похоже, что размотать весь клубок проблем без вмешательства федерального центра и федеральных властей уже не получится.

В марте 2017 года митрополит Русской Православной Старообрядческой Церкви Корнилий встретился с президентом Путиным. На сайте президентской администрации содержание встречи описано кратко: «Обсуждались вопросы, связанные с жизнью старообрядческой церкви, ее деятельностью и перспективами развития». Однако жители Дерсу видят в этой встрече шанс на решение своих проблем.

Митрополит Корнилий давно отстаивает перед государством интересы жителей Дерсу и других старообрядческих общин Приморского края. Еще в 2016 году он направил письмо на имя Вячеслава Володина, в котором перечислял все описанные в этой статье проблемы. Тогдашний первый заместитель руководителя президентской администрации поручил разобраться в вопросе представителю президента в Дальневосточном федеральном округе Юрию Трутневу и губернатору Владимиру Миклушевскому.

Но проблемы жителей села не решились, невзирая на внимание высоких чиновников. На полученную бумагу была написана ответная, на этом все и успокоились.

Новые надежды у староверов вызывает заинтересованность Министерства по развитию Дальнего Востока и Агентства по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке. Одним из показателей успешности деятельности этих двух ведомств является демографический прирост населения в регионе. А кто, если не староверы с их огромными семьями, могут способствовать этому? И вот, в Москве на 25 апреля 2017 года назначено совещание под руководством министра по делам Дальнего Востока Александра Галушки с приглашением по видеосвязи староверов с Дальнего Востока и потенциальных переселенцев из стран Латинской Америки.

«Чем заинтересовать староверов, чтобы оттуда приехали? — спрашивает Ульян Мурачев. — А это надо у государства спросить: те люди могут поверить, что они смогут тут благоустроить жизнь? Мы, переселенцы, всей душой стараемся как-то выжить в своей стране. Почему бы и другим староверам не славить Бога в нашей святой стране? Все бы они слезно этого хотели. Но как это возможно сделать, когда нас отсюда гонят в шею? Мы стараемся для государства сделать показания, чтобы им было легче зазвать [других переселенцев], но они для нас ни капли не стараются. У любого из нас спроси — никому не хочется обратно в Боливию уезжать. Нам иной раз кажется, что тут и Бог ближе, чем там. Нам даже кажется, что Бог нас тут лучше слышит.

А государство не слышит».