Три пути к священству — требоисполнители, ищущие и геи

Цифры, конечно, мало говорят нам о том, почему люди решили сделать богослужение своей профессией. По моим наблюдениям, основных мотивов и, соответственно, социальных типов духовенства, существует три.

 Требоисполнители

Требоисполнители — основа духовенства как корпорации. Они пришли в церковь, чтобы без особых идейных «шараханий» исполнять полагающиеся ритуалы, реализовывать свое предназначение и способности и получать за это деньги. Как правило, это прямые и «конкретные» в своих словах и желаниях люди, со светским образованием невысокого уровня. Среди них встречаются выходцы из священнических семей; из сел, которые традиционно производят большое количество священников (таких немало на Западной Украине и в Молдове); из рабочих и крестьянских семей; а также бывшие «люди в погонах» и провинциальные культурные работники.

Их жизненный путь обычно тоже прям. Во времена СССР это были 8-10 классов школы, потом ПТУ или техникум, потом срочная в армии. Тут возникала развилка: пыльная работа по рабочей профессии (среди священников Уфимской митрополии встречаются бывшие автослесарь, портной, помощник машиниста, электромеханик и т. д.), уход в профессиональную армию-милицию-бандиты или служение в церкви.

«Входной билет» в священники в конце 1980-1990-е не стоил ничего — брали всех мужчин, кто был без внешних изъянов и явных психических отклонений. А давал сан много. За год из молодого слесаря можно было стать уважаемым в округе человеком. Для этого не требовалась даже семинария (тогда четыре, теперь пять лет учебы), поскольку священников не хватало. «Благочестивых трактористов» (церковный мем) рукополагали без всякого «духовного образования».

Читайте также Православный больше не бедный   В России до 2% населения — православные, еще до 8% заходят в церковь от случая к случаю. Кто эти люди?  

Уже потом, под нажимом епархиального руководства, священник шел на «пастырские курсы» или поступал на заочное в семинарию. Часть дипломов при этом покупалась — чему свидетельством окончание вузов, отстоящих от родной епархии на сотни километров. Особенно популярно это стало в 2000-е, когда церковные власти ужесточили требования к желающим карьеры священникам. В результате честный выпускник ПТУ, не имеющий никакого церковного образования и уже десяток лет отработавший сельским священником, вдруг становился выпускником Ровненского государственного гуманитарного университета (в том регионе соседней страны, где подавляющее большинство населения говорит по-украински).

У тех, кто пришел в священники не из ПТУ, имелись иные резоны. Кто-то в молодости надел офицерские погоны, а в 1990-е перестал видеть в армейской службе перспективу. РПЦ с ее армейскими порядками для бывших военных определенно «свое место».

Для провинциальных культурных работников, которые в начале 1990-х остались без куска хлеба и целыми группами перешли в церковь, работа в храме была логичной возможностью применения имеющихся навыков — пения, рисования, организации массовых праздников и образования для взрослых.

В характеристику «требоисполнитель» церковные публицисты вкладывают негативный смысл: эти священники заняты в первую очередь исполнением ритуалов (часто — за деньги) и потому не стремятся развивать своих прихожан духовно. Но многие из людей этого типа обладают достоинствами, которых не хватает остальным категориям священников. Они, как правило, дисциплинированны и организованны и потому являются активными и успешными практиками — строят храмы, контролируют чистоту и порядок на прихрамовой территории, организуют эффективные финансовые модели в своих приходах, следят за порядком в корпорации в должности благочинных, опекают социальные группы, из которых сами вышли — военных, казаков, заключенных.

Типичный представитель такой группы — благочинный одного из городов Орловской области, выходец из западноукраинского села, встретил меня на грязном автовокзале на сияющей белой «Ниве» с тремя семерками в номере и повез показывать свое «хозяйство». Оно помимо храма включало очень хорошую приходскую библиотеку и воскресную школу. Учителя там, по их словам, получали больше, чем в соседней светской.

Ищущие

Другой категорией духовенства являются «ищущие». Термин мой — устоявшегося церковного названия для этой категории нет. Обычно у них более высокий уровень образования — многие закончили вузы (немало среди них и кандидатов наук).

Типичная социальная траектория этих людей такова — городская семья, 10 классов школы, техникум со сложными специальностями или институт. В возрасте 18-20 лет они увлекаются молодежными интеллигентскими субкультурами — йогой, восточными религиями, эзотерикой и прочими ожиданиями «обыкновенного чуда». Типичным результатом является уход в хиппи или сочетание полезного с приятным: работа инженером с одновременным членством в группе по поиску НЛО и кружке любителей научной фантастики. За несколько лет подобный образ жизни надоедает, и в поисках стабильности, духовности и «корней» эти люди приходят в православие.

Как правило, это обращение происходит через различные православные мистические практики — начинаясь с городских интеллигентских групп мирян, визитов к старцам, монастырской жизни, посещения радикальных приходов.

В Пермской епархии мне, например, в 2013 году встретилась целая группа священников — бывших активистов интеллектуального движения «Триз» (теория решения изобретательских задач), популярного в среде советских инженеров. В перестройку кандидаты наук и инженеры-производственники буквально в течение полутора лет воцерковились и стали священниками. А принадлежавшая к их компании кандидат биологических наук стала «старицей» (женщиной — духовным руководителем) их весьма специфической общины, совмещающей общежитие для семей духовенства, приют для асоциальных личностей и конюшню с зоопарком (для патриотического воспитания туда при мне завозили очередную партию кадетов).

Читайте также 30% православных считают, что Бога нет   До 85% жителей России называют себя православными. При этом примерно треть из них признается, что в Бога не верит, а те, кто верят, в церковь почти не ходят. Так сколько же на самом деле православных в России?  

Ищущие составляют основу мирян идеологических приходов и по мере духовного роста сами становятся священниками. Как минимум со второй половины 1970-х православное духовенство имеет постоянную подпитку из этой среды. В частности, во времена перестройки в РПЦ пришло целое поколение представителей различных субкультур — «хиппи, панки, анархисты, рокеры и металлисты» (как пел «Крематорий»). Все 1990-е многие из них находились под идейным влиянием духовных авторитетов из среды малообразованного монашества (старцев) и под административным гнетом требоисполнителей. В 2000-е пришел их час.

В конце 1990-х старцы и фундаменталистское духовенство (в том числе часть требоисполнителей) подняли бунт против епископата, который в ходе укрепления административной вертикали облагал духовенство все большими налогами. При этом они использовали архаичные, но довольно популярные у церковных бабушек и политизированной части городских верующих лозунги: не принимать ИНН, канонизировать семью Николая II, наказать архиереев, которые «продались католикам» и т. п.

Священный синод и архиереи на местах в борьбе со старцами оперлись на прогрессистски настроенную часть духовенства. Среди них было много молодых ищущих. Вскоре к ним перебежали многие ищущие из фундаменталистского лагеря.  Бывшие хиппи и рокеры — молодые, образованные, тертые в реалиях 1990-х, современные — в течение нескольких лет заняли множество церковных административных постов среднего уровня (прежде всего — руководителей епархиальных отделов), существенно потеснив требоисполнителей.

Самые известными персонажами из этой категории стали архимандрит (ныне — епископ) Тихон (Шевкунов), протоиерей Всеволод Чаплин, протодиакон Андрей Кураев, игумен Сергий (Рыбко).

С тех пор ищущие взяли под свой контроль направления церковной деятельности, связанные с образованием, культурой, миссионерством, молодежной активностью и благотворительностью. В результате характерное для РПЦ в 1990-е годы отрицательное отношение к современной музыке (прежде всего року)  безвозвратно ушло, а священники, обнимающиеся с рок-звездами, и батюшки-байкеры стали мейнстримом.

Не менее важным достижением этого поколения стало изживание в духовенстве РПЦ антисемитизма. Вне зависимости от занимаемой политической позиции ищущие его не поддерживали и по мере сил боролись с теми собратьями, кто по старинке его проявлял.

В то же время на одного ищущего, ставшего священником, приходятся десятки тех, кто разочаровался в церкви. Священник из числа ищущих — постоянный источник проблем для церковного начальства. Реализация собственных фантазий, причастность к различным идейным группам и резкие публичные высказывания, странности в руководстве мирянами (описываемые зачастую негативным термином «чудотворец») и в итоге разочарование и уход из церкви — все это типичные проблемы ищущих. Появившийся недавно сайт «Ахилла» является голосом значительной их части — разочаровавшихся в РПЦ священнослужителей и монашествующих.

Геи

Третьей крупной категорией церковнослужителей являются геи — официально РПЦ это не обсуждает, но любой доверительный разговор со священником или мирянином, близким к епархиальной кухне, неизбежно сползает на эту тему.

Эту тему поднял в своей публицистике протодиакон Андрей Кураев. В конце 2013 года он написал о гей-скандале в казанской семинарии, после чего был уволен из Московской духовной академии. С тех пор блог Кураева стал постоянным источником свидетельств о жизни церковных геев — в Гомеле,  в Москве, в Тобольске, в Твери, в Орске, в Симбирске и даже во французском Канне.

Публично церковные иерархи этой темы избегают. РПЦ, как сказано в Основах ее социальной концепции, «считает гомосексуализм греховным повреждением человеческой природы». Но представители РПЦ больше склонны обличать в этом грехе иностранцев (однополые браки в Европе и проч.), чем своих коллег. Самое радикальное, на что они готовы, — это указать на то, что в церкви теоретически есть механизм борьбы с содомским грехом.

Поэтому о распространенности гомосексуализма в церкви приходится судить по блогам типа кураевского и публикациям в СМИ  (в 2000-е я проводил анализ таких публикаций в моей книге).

Если не обращать внимания на гомофобную риторику официальных лиц РПЦ, на практике для гомосексуалов РПЦ — это довольно открытый и дружелюбный мир. Как правило, отвергаемый сверстниками, «не такой как все» мальчик находит теплый прием в храме, где всегда нужны дети и подростки для различных послушаний. И уже со средних классов школы начинает делать в храме карьеру.

Поскольку «таких» в церковной среде много, юноша вливается в систему неформальных контактов, которая быстро определяет ему место под солнцем. Как правило, в течение нескольких лет, с начала самостоятельной жизни, он становится членом однородной молодежной мужской компании, тусующейся при влиятельном священнике или архиерее. Самая ранняя из таких компаний, которую я нашел, относится еще к середине 1960-х — внутрицерковные критики в письме в Московскую патриархию прямо назвали ее «гаремом».

Свидетельства, собранные Кураевым, и мои интервью и наблюдения говорят о том, что этот тип социальной организации наблюдается в десятках епархий. Для молодых людей зарезервированы позиции шофера владыки, иподиакона, регента и певчих архиерейского хора. Фаворит зачастую занимает должность личного секретаря или келейника архиерея (денщика, с санкционированным церковной практикой правом оставаться на ночь в одной комнате с начальником), реже секретаря епархиального управления. На этом уровне происходит определенная сепарация — кто-то, покрутившись, навсегда уходит из церкви, кто-то отправляется в монастыри, другие получают образование и становятся приходскими священниками.

Особенно это касается «фиолетовых» — так в церкви называют тех «голубых», кто настолько не в силах скрывать свою ориентацию, что епархиальному руководству становится неловко перед спонсорами, и оно старается сплавить чересчур откровенных геев на приход к ничего не понимающим бабушкам, способным истолковать любое поведение в благочестивой церковной терминологии.

Наиболее толковые и аккуратные становятся начальниками среднего звена в епархиальном управлении или отправляются с покровителями делать карьеру — в Москву, в новую епархию, где в 20 лет можно официально стать «вторым человеком» и «гонять» «маститых протоиереев» (цитата из моего интервью с одним таким церковным чиновником в 1997 году, ныне он сам «маститый протоиерей» в одном из регионов Поволжья).

Читайте также Во мне сидит бес   Тысячи российских граждан убеждены, что в них вселился бес, и едут за помощью к экзорцисту  

В одном из епархиальных управлений, где я недавно побывал, иерархия была выстроена так. На входе меня встретили небритые мужчины из казачьей стражи. Они передали меня консервативно одетым женщинам из бухгалтерии. Выслушав, те отвели меня к бородатым немолодым протоиереям, возглавляющим нужные отделы. Те, не имея полномочий дать ответ, переправили к секретарю епархии — суровому, занятому мужчине в новой рясе. Тот, вздохнув, что и у него недостаточно полномочий, отправил меня в приемную архиерея (отсутствовавшего в епархии уже месяц). Там, за железной дверью, отгораживающей рабочее место и покои архиерея от прочих сотрудников управления, за резным столом сидел веселый, красиво стриженый 23-летний блондин в гавайской рубашке — он не испытывал недостатка в полномочиях и за минуту решил мой вопрос.

Учеба в семинарии и академии для таких молодых людей часто бывает формальностью либо поводом для новых знакомств. Основные знания они приобретают в процессе вспомоществования архиерею или влиятельному священнику в управлении подотчетным контингентом — будь то протоиереи или бабушки. Один из моих информантов (на момент интервью — архимандрит и секретарь епархии) не смог «по болезни» закончить даже ПТУ, двадцать лет провел в личных секретарях, что не мешает ему сейчас руководить епархией в Центральной России.

Такая ситуация вызывает возмущение остального духовенства и по финансовым, и по идейным причинам. Однако наружу это возмущение практически не выплескивается — борьба идет внутри и не с явлением, а лишь с зарвавшимися фаворитами.

Автор — историк, социолог, ассоциированный научный сотрудник Исследовательского центра по изучению Восточной Европы при Бременском университете (Германия)