Дело на миллион

«Уж сколько их упало в эту бездну»

Исковерканных судеб мальчишек 18-19 лет — не одна и не две. Вот Алексей Букин из-за психологического и физического насилия, не выдержав унижений и притеснений, покончил с собой (его обидчик А.В.Комаренко приговорен к пяти годам лишения свободы). Вот Кирилл Шлыков, которого лейтенант его военной части Александр Гуцол довел до самоубийства побоями и оскорблениями (за что получил четыре года лишения свободы). Вот Леонид Леонидов, которого непосредственный командир младший сержант Кабанов, решив не ограничиваться «обычной» дедовщиной, изнасиловал (девять с половиной лет колонии строгого режима). И через два часа Леонид был уже в петле. Все эти дела есть на сайте фонда «Право матери» в открытом доступе (как и все материалы о работе организации). И они не первые и не последние. Есть и другие. И, к сожалению, еще будут другие. Ведь у всех этих дел есть много общего.

«Хорошее» общее только одно. Это работа фонда «Право матери» и их победы в суде. Да, по всем этим делам виновные были признаны таковыми и отбывают свой срок. Но достаточно ли этого? Если кто-то задаст этот вопрос матерям, чьи дети вернулись к ним со службы в цинковом гробу, отдав Родине не только долг, но и жизнь, они не найдут, что ответить. Потому что нет таких слов. Вместе с жизнью сыновей кончается и их жизнь.

«…Жизнь для меня разделилась на «до» и «после». В той, прошлой жизни, у меня была семья, дети, дом. Были друзья, мечты и планы на жизнь, работа по специальности, уверенность в завтрашнем дне. Все это в прошлом… Когда сын погиб, вся моя жизнь потеряла смысл. <…> Все изменилось — нет семьи, дома, друзей. У меня нет планов на будущее…» (из письма матери Леонида)

Большинство из них не видит будущего как такового. Уходят мужья. Отстраняются знакомые. Существование превращается  в бессмысленную беготню по кругу и нескончаемую боль, с которой так сложно находиться рядом всем окружающим. В каждом парнишке они видят своего потерянного мальчика — те же джинсы, стрижка, манера вздергивать бровь. И в момент глубочайшего своего отчаяния эти женщины начинают писать в фонд, потому что там поймут и поддержат. Для всех матерей названных погибших ребят фонду «Право матери» удалось добиться компенсации морального вреда. Кому-то миллион рублей, кому-то — полтора, кому-то даже больше. И эти деньги, идущие, как правило, на лечение матерей погибших (психиатры, невропатологи, кардиологи и прочие специалисты, к которым приводят женщин болезни, буквально обрушивающиеся после потери детей), — попытка восстановить справедливость.

«Мы вам ничего не должны»

Все эти «дела на миллион» объединяет еще одна немаловажная деталь. Это — поведение ответчиков на суде. И их отношение к происходящему. Каждый из представителей министерств, ведомств, войсковых частей считал своим долгом заявить, что «мать и так получила страховку, почему это Министерство обороны должно выплачивать еще какие-то суммы».

Юрист фонда Татьяна СладковаФото: из архива фонда "Право Матери"

«А в деле Шлыковых представитель ответчиков — Министерства Обороны РФ и ФКУ «Объединенное стратегическое командование Южного военного округа» — Сергей Дудин пошел еще дальше, — вспоминает юрист Фонда Татьяна Сладкова. — Его доводы сводились к следующему: мол, мать погибшего должна взыскивать компенсацию не с Министерства или окружного командования, а непосредственно с Гуцола, виновного в смерти мальчика. Хотя по закону* именно юридическое лицо возмещает вред, причиненный его работниками при исполнении служебных (должностных) обязанностей».

Почему так важна эта деталь? Да просто она отражает полное отсутствие у военных чиновников понимания ответственности всей системы за жизни, а точнее, смерти каждого из этих ребят. Не мы засунули их в петлю, говорят они. Не мы их били и насиловали. Да, это так. Но вы взяли на работу, вы взяли в ряды своей доблестной армии людей, которые считают это допустимым. Значит, это и ваша ответственность тоже.

В приговоре Александра Гуцола, доведшего до самоубийства своего солдата, например, есть такая фраза: «При определении наказания подсудимому суд принимает во внимание, что ранее он ни в чем предосудительном замечен не был, по военной службе командованием характеризуется с положительной стороны, и что мотивом к совершению Гуцолом неправомерных действий явились ложно понятые интересы военной службы». «Ложно понятые интересы», чтобы было чуть более понятно, — это абсолютная уверенность в своем праве «ради страны» изуродовать человека внутренне и внешне, довести его до самоубийства…

 

«Участвуя в судебных заседаниях по всем этим делам я не раз сталкивалась с тем, что «дедовщина» и побои в армии считаются своего рода «нормой», — рассказывает Татьяна Сладкова. — Взять хотя бы дело Алексея Букина. Ведь действия Комаренко — насилие, оскорбления, издевательства — не были его личным изобретением, направленным на конкретного человека. Все это стало возможным в результате сложившихся в военной части негативных «традиций», связанных с унижением чести и достоинства молодого пополнения. При этом никаких реальных действий по выявлению и изменению ситуации в этой и других военных частях командованием, как правило, не предпринимается. Это система. И, к сожалению, именно так она и функционирует, оставляя в живых тех, кто готов к «естественному отбору», и с регулярностью «штампуя» цинковые гробы для тех, кто был воспитан с ценностями, не допускающими подобного к себе отношения».

«Где разбитые мечты…»

Похожи эти дела еще и тем, что каждый из названных ребят искренне хотел отдать долг родине. А Кирилл и вовсе мечтал о службе.

«В нашей семье никогда не возникало вопросов, как бывает в других семьях, служить или не служить. Если Родина сказала: «Надо», значит, надо! Была возможность служить дома, но мы не воспользовались своими знакомствами. Зачем? Это же армия! Там все законно. А что получилось? Лейтенант со своими амбициями взял — и отнял у меня ребенка. Какая мать его растила? Как вообще можно унизить человека? Избить? Оскорбить? <…> Мой ребенок воспитывался с любовью и нежностью, с отвращением к насилию и унижению людей, а сам от этого и пострадал. Он не был «маменькиным сынком». Он был обыкновенный, простой мальчик со своим характером и привычками. <…> Мальчик мой хотел служить по контракту, очень любил технику, но мечтам его не дано сбыться», —писала мама Кирилла.

В фонде «Право Матери»Фото: Евгений Люлюкин

Эти ребята верили в воинскую честь. Хотели быть теми офицерами, которых хочется писать с большой буквы. Благородными и отважными, о которых мы читали в стихах, романах. В воспоминаниях наших дедов. И да — еще в новостях из горячих точек. Но именно эту светлую веру убили в них (убивая тем самым и самих мальчишек) те, кто не имеет никакого понятия о чести и достоинстве, кто упивается «дедовщиной».

«На судебных заседаниях я увидела офицеров части. Хотя, какие они офицеры (именно так написал в своей записке, обращаясь к офицерам, мой сын), я согласна с его словами. Какие они офицеры? «Офицер» — капитан Бровин, дежуривший в ту ночь, ни разу не проверил, чем заняты солдаты, по показаниям одного из свидетелей, он спал в ту ночь. Спал, находясь на боевом дежурстве. «Офицер» — лейтенант Чебан, непосредственный командир моего сына, в ту ночь отсутствовал на территории части, на суде он пояснит — отпросился. Офицер отпросился, как в детском саду. Впоследствии «офицер» Чебан уничтожит предсмертную записку сына. «Офицер» — капитан Гоглачев, скажет, что ничего не замечал, неуставных отношений в части не было. Старшина Садовнич, который должен был проводить телесные осмотры, на суде ничего вразумительного пояснить не смог, бубнил что-то нечленораздельное. Свидетель, стоявший в оцеплении у тела, скажет на суде, что один из офицеров до приезда следователей рылся в карманах у сына. Какой же это офицер? Это мародер. Неуставных взаимоотношений, по словам «офицеров», не было, они ничего не видели и не слышали. Откуда тогда у сына гематомы по всему телу? В российской армии работают (служат) слепоглухонемые офицеры? Офицеры, которые в перерывах между заседаниями суда будут проходить мимо меня спокойно, глядя мне в глаза? И все они до сих пор работают на своих местах, при своих должностях». (Из письма мамы Леонида).

 

А раз так — значит, это «норма», система. И нет ничего удивительного в том, что ответчики так возмущаются законными требованиями о возмещении морального вреда. Ведь им действительно кажется, что ничего предосудительного они не делают. Это — как расхожее в быту: «А что мы? У всех же так». Сосед бьет жену —значит, и мне можно. Какие такие общечеловеческие ценности? Нет, не слышали.

Вот потому каждое такое «дело на миллион» (о компенсации Министерством обороны РФ морального ущерба матерям погибших), выигранное фондом «Право матери», так важно. Сначала это были отдельные прецеденты. Теперь их стало больше. Тем самым фонд раз за разом не только отстаивает права пострадавших, но и во всеуслышание заявляет: ответственность лежит не только на отдельно взятых людях, ответственность лежит еще и на организациях, выстраивающих и регулирующих военную систему в нашей стране. Кто знает, возможно, «дела на миллион», когда их станет больше, все-таки помогут обратить внимание высших чинов на проблемы в армии? Напомнят им об ответственности за жизни молодых ребят? Это и есть самое главное «дело на миллион», которое вот уже долгие годы неустанно ведут юристы фонда «Право матери». И чем больше у них выигранных дел, тем больше шансов быть услышанными.  

А мы можем в этом помочь. Тем более, что эти прецеденты важны не только для матерей погибших, но и для каждого из нас. Ведь помимо «лирики» есть чисто юридический момент: фонд создает в России человекоориентированную судебную практику. Все эти победы, все судебные решения, вынесенные в пользу истцов, имеют огромное значение для всех граждан России, потому что утверждают, подтверждают и наглядно демонстрируют, что простой человек имеет право «спросить» с системы — и система обязана платить. А суд при этом встает на сторону человека, а не ведомства — вопреки всем нашим шаблонам и представлениям. Вы можете помочь фонду, просто оформив пусть небольшое, но регулярное пожертвование на работу юристов. Пожалуйста, сделайте это прямо сейчас.

*В соответствии с п. 1 ст. 1068 Гражданского Кодекса РФ

Сделать пожертвование