Недавно с небольшой разницей во времени (в 2015 и 2016 годах), к огромному изумлению театральной общественности в Москве появились сразу два спектакля, посвященных проблеме геев и каминг-аута. Это довольно удивительно для столицы государства, где гомофобия поощряется и признана чуть ли не официально, где ЛГБТ-организации практически вне закона, а представители сексуальных меньшинств и не мечтают о легализации своих отношений.
Особенно любопытно, что спектакли на острую и мало обсуждаемую тему вышли в абсолютно разных театрах. Первый — «Все оттенки голубого» — поставил в «Сатириконе» сам Константин Райкин, второй — «Выйти из шкафа» — выпустила в «Театре.doc» выпускница «Школы Театрального Лидера» Анастасия Патлай. Первый поставлен по абсолютно придуманной и местами откровенно фантастической пьесе Владимира Зайцева, второй основан на реальных событиях. У Райкина полноценный спектакль в двух действиях, со сценографией, Никитой Смольяниновым, Агриппиной Стекловой, Владимиром Большовым в главных ролях и полным залом плохо подготовленных зрителей. В «Доке» все ровно наоборот: декорация сводится к одному экрану и паре стульев, актеры в спектакле заняты широкой публике совершенно неизвестные, а идет он всего 80 минут, как фильм.
Но при всей своей непохожести спектакли Райкина и Патлай весьма условны и дают одинаково мало представления о жизни геев в России. Если в «Сатириконе» зрителям рассказывают неправдоподобную страшилку про родителей-людоедов и героического мальчика-с-пальчика, не выдержавшего их давления, то в «Доке» все по правде (современные, не замороченные парни живут вместе, и все у них хорошо, пока один из них — дагестанец — не решает «открыться» семье). Зрителям «Сатирикона» читают мораль о том, как надо любить своих детей, какими бы они ни были, а публике альтернативного «Дока» рассказывают про бытовую гомофобию и попытку вести цивилизованную жизнь в совершенно нецивилизованной стране.
Очевидно при этом, что создатели обоих спектаклей руководствуются самыми благими намерениями. В «Выйти из шкафа» произносится очень много хороших и правильных слов о невозможности постоянно скрываться, врать и жить «в тени». Толерантность авторов не вызывает ни единого сомнения, «продвинутость» годами формировавшейся публики — тоже. Но проблема в том, что все эти хорошие и правильные мысли должны произноситься не со сцены, а с экрана телевизора (что в нашей стране решительно невозможно), в противном случае театр превращается в кафедру — а заодно и в ток-шоу.
Когда мне было семнадцать, я жила в Ташкенте, и у нас была компания, такая, скорее, богемная, где было достаточно много геев
Проблема «говорящих голов», которые излагают какие-то, пусть даже самые замечательные, мысли — одна из основных в документальном театре, и решить ее удается лишь единицам. У остальных получаются скучноватые разговорные спектакли, которые поднимают важные, социально-значимые темы, иногда даже предлагают их решение, но не возвышают зрителя ни над собой, ни над толпой. Впрочем, похоже, авторы обеих постановок и не ставили перед собой цели художественно доказать зрителям простую истину о том, что «для любви нет преград». По крайней мере, у Анастасии Патлай были совсем другие задачи. О том, почему гетеросексуальная мать сына-подростка вообще заинтересовалась «темой» (так, немного стыдливо, называют гомосексуальные отношения в самом гей-сообществе), мы поговорили с ней накануне одного из спектаклей.
— Настя, как вообще появилась идея спектакля? Сюжет, прямо скажем, не самый популярный, а в последнее время так и вовсе полузапрещенный.
— Как это часто бывает, сначала появился человек. Его зовут Валерий Воронецкий, он помогал при переезде «Театра.doc» с Разгуляя в Малый Казенный и как-то подошел ко мне и говорит: «Настя, у меня есть материал, который я собрал из интервью с группой активистов по поводу закона о запрете пропаганды» (30 июня 2013 года в России был принят закон, устанавливающий ответственность за «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних» — ТД). Я посмотрела эти интервью, и мне они показались не очень интересными с театральной точки зрения, потому что носили скорее публицистический характер. Но сама тема меня заинтересовала, и я позвонила Елене Греминой (создателю и руководителю «Театра.doc» — ТД). Елена Анатольевна сказала, что ее всегда волновала тема каминг-аута, и предложила искать именно в этом направлении. Естественно, я сразу включилась, тем более, что у меня тоже был личный опыт в этой области.
«Выйти из шкафа». Аля Федоровна Никулина в роли матери сына, который готовится к каминг-ауту, и мы видим, что он пишетФото: Елена Сычева
— Серьезно? Какой?
— Когда мне было семнадцать, я жила в Ташкенте, и у нас была компания, такая, скорее, богемная, где было достаточно много геев. Я очень дружила с этими ребятами и была знакома с их матерями. Среди них были открытые геи, у которых с мамами все было выяснено, но были и те, для кого это была большая проблема. Они и хотели доверительных отношений в семье, и боялись признаться родителям. Причем это никак не было связано с тем, что дело происходило в Средней Азии. Речь шла именно о каминг-ауте перед родителями. И вот эта семейная тема, тема отношений с родителями и принятия детей такими, какие они есть, показалась мне универсальной и очень важной. И я предложила Валере продолжать разрабатывать гей-тему, но уже с другой оптикой. Сначала я взяла интервью у него самого, а потом мы стали вместе искать героев. Занялись и моим ближним кругом, не только ташкентским, но и московским, даже одного киевского парня проинтервьюировали по Skype.
— Насколько охотно люди шли на контакт, зная, что рассказанное ими будет использовано в спектакле?
— Знакомые шли, тем более, что мы гарантировали им анонимность. Но в результате герои, которые стали у нас главными, вообще открытые геи, у них проблема с каминг-аутом решена (по крайней мере, у одного, он даже сделал это публично, в YouTube). Не то чтобы они везде и всем об этом сообщали, ведь далеко не во всех ситуациях, тем более социальных, нужно об этом говорить. В спектакле мы заменили имя одного из наших героев. Он сам из Дагестана, там эта тема очень остро воспринимается. И тем не менее, он решился на каминг-аут. Но его каминг-аут закончился неудачно, родители и братья его не приняли. И была даже реальная угроза его жизни. Герои, кстати, приходили к нам на спектакль, участвовали в обсуждении и даже выходили на сцену на поклонах.
— Как они реагируют на спектакль? Что говорят?
Анастасия ПатлайФото: Елена Сычева
— Для них очень важно, что они поучаствовали в создании спектакля, потому что у них сформированная гражданская позиция, они считают, что надо объяснять людям, что каминг-аут — это не страшно. Они хотели не только свои проблемы решить, но и громко заявить об этом, объяснить, почему это надо делать. Они сторонники честной открытой жизни и поэтому, наверное, при нас совершенно свободно общались друг с другом. Меня сразу подкупило, что у нас была возможность наблюдать за их отношениями, и они их абсолютно не стеснялись. Я уже тогда поняла, что это будет не стандартный вербатим, когда монологи режутся и каким-то образом монтируются. У нас была реальная возможность фиксировать их диалоги. К тому же у них интересный язык, они ребята с юмором, так что возникает ощущение, будто это умный драматург с хорошим чувством слова написал, хотя на самом деле это просто запись наших разговоров с ними и их разговоров между собой.
Герои, кстати, приходили к нам на спектакль, участвовали в обсуждении и даже выходили на сцену на поклонах
Порознь я с ними не встречалась, только однажды говорила с Феликсом, когда братья в очередной раз увезли его бойфренда в Дагестан, и Феликс очень нервничал, но в результате это интервью никуда не вошло, потому что он очень деликатный человек и все время говорил: «Не знаю, могу ли я рассказывать про него без него» и так далее. Но вообще, они настолько разные, что у нас сразу возникли характеры: Рустам (это имя мы выбрали для пьесы) более сдержанный, деловой, а Феликс — живой и непосредственный.
— То есть они выгодно отличались от других ваших героев?
— Да, к тому моменту, когда мы с ними познакомились, у нас достаточно много интервью было записано. В основном с 30-40-летними, которых вполне устраивала их двойная жизнь. Многие находились в долгих отношениях со своими парнями, но при этом совершенно нормально жили с тем, что ни родители, ни коллеги ничего не знают. Закон о гей-пропаганде их якобы не касается, в жизни им ничего не мешает. Такая конформистская, вполне понятная позиция.
— А много людей откликнулось на объявление о том, что вы ищете героев?
— Да,порядочно, но многие из них были не вполне адекватными и навязывались со своими трагическими историями, это всегда чуть настораживает. Так чтомы предпочли следить за Феликсом и «Рустамом», за каминг-аутом второго. А потом начали репетировать с артистами пьесу. Недели две репетировали, и я позвала ребят, чтобы наши гетеросексуальные артисты их как-то почувствовали.
— И что они сказали? Узнали себя?
— Ага. Потом они не раз приходили, с удовольствием общались с актерами. И актерам это очень помогло. Нельзя сказать, что они прямо «снимали» образы, как, например, в вербатиме. Но эти встречи с героями, обычная болтовня о бытовых вещах, помогли им почувствовать, что у ребят внутри. В итоге парни были очень довольны нашим кастингом, говорили, что это как будто они сами. На премьеру они привозили маму Феликса, и она тоже, как ни странно, в Кате Строговой, которая ее играет, узнала себя.
«Выйти из шкафа». Феликс (Николай Мулаков) справа и Рустам (Рафаэль Дурноян) слева. Сцена, где герои рассказывают о знакомстве и своих чувствахФото: Елена Сычева
— Скажи, а спектакль каким-то образом в итоге повлиял на историю реальную?
— Ну, тут сложно прямые связи точно установить. Но в реальности мама «Рустама» тайком от мужа и сыновей вышла с ним на связь и сообщила, что они с тетей его принимают и любят несмотря ни на что. Связано это со спектаклем или же с тонкой душевной организацией самой мамы, которая пусть тайком, но сообщила сыну, что она его принимает — мне не известно. Я не берусь утверждать наверняка, но для меня это было важно. Тем более, что это позволяет уйти от стереотипа, что восточные люди, мусульмане, никогда не примут гомосексуальность своих детей.
— А как отнеслось ЛГБТ-сообщество к спектаклю? Ходят ли на него геи?
— Да, идовольно активно. Ребята приводили своих близких друзей, не обязательно гомосексуалов: у них очень обширный круг общения, потому что Феликс учился на искусствоведа, а «Рустам» работал в РБК. В итоге первые два месяца после премьеры был настоящий зрительский бум. В наш зал на 60 человек приходили сто, и мы их чуть ли не на сцене сажали. Потом поток потихоньку стал иссякать. И в какой-то момент я поняла, что для тех, кто не открыт, прийти на «Выйти из шкафа» — это уже поступок, почти как сделать каминг-аут. У нас было несколько случаев, когда зрители приходили с родителями, и некоторые мамы в финале рыдали, возможно, уже что-то зная или не зная, но догадываясь.
— Прямо социальный театр в действии.
— Конечно! Вот недавно, пару спектаклей назад, какая-то женщина приняла актеров за героев и стала советовать им срочно уезжать в Данию. Конечно, я изначально понимала, что это важная тема, что социально она очень значима. Но только в Питере, когда мы играли его на «Квир-фесте», мы все почувствовали, что это не просто спектакль, а спектакль, который помогает кому-то, дает какие-то рецепты. А еще в Питере на спектакль пришла наша вторая героиня-мама — это второй нарратив в спектакле: история с Димой, который, уже будучи взрослым, осознал себя геем. Он тоже хотел все рассказать родителям и обязательно планировал каминг-аут, но боялся, что родителям уже много лет, и они не поймут. Его маме было на момент Диминого каминг-аута 65 лет, папе 72. Тем не менее, он все равно им открылся. Для мамы сначала это было тяжело и болезненно, но потом она в этом даже обрела некую миссию, стала активисткой питерского движения «Выход» и теперь просвещает матерей, как принимать своих детей-гомосексуалов.
— Планируешь ли ты как-то развивать тему, может быть, думаешь про какой-то другой спектакль, который будет работать именно как социальный проект?
— Для меня в принципе всегда важна общественная значимость того, что я делаю, поэтому я (пока, по крайней мере) не ставлю Чехова, Шекспира или еще кого-то из классиков. Я не занимаюсь исключительно творческой самореализацией, мне хочется делать спектакли на темы, которые для кого-то действительно важны — для меня это самая мощная мотивация. Очень часто мы начинаем разрабатывать новые документальные проекты без всякого финансирования, тратим месяцы на исследование, и без этой мотивации такие глыбы сдвигать было бы довольно сложно. Что касается именно этой темы, не знаю. Может быть, если возникнет какая-то конкретная история, связанная с детьми, например.
«Выйти из шкафа». Аля Федоровна Никулина и Александр Усердин (на экране) в роли ее сына, который совершил каминг-аут. Родители, которым уже 65 и 72, приняли его таким, как естьФото: Елена Сычева
— Кстати, про детей. Ты же тоже мама сына. Насколько для тебя самой это терапевтическая история?
—У меня при всей моей либеральности, открытости, готовности к принятию, тоже есть страх — страх нарушения моих ожиданий. Но благодаря этой работе я освободилась от ожиданий, мне кажется, это самое главное, что нужно с собой делать. Не то чтобы я ждала, что мой сын окажется геем или гетеросексуалом или сделает успешную карьеру. Главное, чтобы у тебя вообще не было ожиданий, потому что они очень сильно давят на ребенка, мешают ему делать выбор. А свобода выбора — это самое важное, как мне кажется.
***
Похоже, Настя права: иначе как объяснить тот факт, что, поучаствовав в создании спектакля и максимально открывшись, Феликс и его бойфренд уехали в Штаты. Будем надеяться, что теперь ребята в безопасности. Более того, они уже успели сочетаться законным браком в американской мэрии и начали дистанционно консультировать геев, живущих в самых гомофобных точках нашей страны. Герои «Выйти из шкафа» на собственном примере доказывают, что можно быть свободными и выбирать того, кого любишь. Правда, ситуация в России такова, что мы даже не можем назвать настоящее имя «Рустама», так как это поставит под угрозу его оставшуюся в Дагестане семью, их репутацию, а возможно, и жизнь. И пока так происходит, любое художественное высказывание на эту тему становится смелым и значимым, независимо от своей эстетической ценности. В каком-то смысле оно тоже становится каминг-аутом — каминг-аутом для деятелей искусства, которые признают, что проблема есть, а ее решения у них нет.
