Овца моя жизнь

Герои, действующие в тексте:

Чабан — Халитбей, хозяин отары, он же главный чабан
Сын — сын Чабана Хангирей
Помощник — помощник Чабана Магомед
Жена — жена Чабана Зайнап
Перегонщик — нанятый на время перегона наездник Бек

*фотографии, использованные в тексте, содержат сцены насилия

От Махачкалы до зимней стоянки отары — два с половиной часа езды на такси. После асфальтированной трассы мы съезжаем на гравийную дорогу и трясемся около часа. До конечной точки в селении Тамазатюбе таксист на Приоре ехать отказывается: «Там дороги нет, я и так машину расшатал, пока сюда ехал». Просим Чабана выехать нам навстречу. Он приезжает на старенькой Ниве, в которой нет заднего сидения. Машина предназначена только для сопровождения овец. Сажаем фотографа в багажник и едем еще около получаса.

Отец и сын

Три дивана, печка, которая топится кизяком, небольшая плита, к которой подсоединен газовый баллон, стол, стулья и телевизор — вот и все жилище, в котором прожили с октября по май Чабан, его Жена и Сын. Помощник спит в отдельном помещении, еще скромнее первого.

Мы приехали в кошару в последний день зимовки. Жена уже уехала к горной стоянке, обустраивать жилище на лето. Девятнадцатилетний Сын уходит спать в машину, чтобы уступить нам место.
«Садитесь, кушайте. Вот жареный фарш, вареное мясо, домашняя колбаса, сыр. Все свое. В горах делали», — говорит Чабан, собирая в кучу остатки вещей, которые завтра вместе с нами двинутся в десятидневное путешествие.

«Я родился овцеводом и чабаном. Мой отец, дед, прадед были чабанами. Кроме меня в роду этим занимаются еще десять моих двоюродных братьев. Сейчас ничем другим заниматься я не хочу и не могу, но своему сыну такой участи не пожелаю. Это трудная жизнь. Здесь нет выходных и каникул, нет отпусков. Кроме того, чабаном он в любое время может стать, он это уже умеет. Я хочу, чтобы он учился».

По настоянию отца Сын поступил в экономический техникум Махачкалы. Учится на бухгалтера. На время перегона Сын отказывается ехать на учебу, потому что отцу нужна помощь. «Если честно, я бы по спорту хотел подняться, — говорит юноша. — Я ходил в селе в спортзал, но там отопления нет, спортивного снаряжения нет. Есть только учитель физкультуры. Но пока за отарой надо смотреть. Я иногда посреди ночи несколько раз просыпаюсь, даже когда мне не нужно дежурить. Думаю, не напали ли волки или шакалы, все ли у овец нормально. Я как-то не задумываюсь о том, почему я так за них переживаю, наверное, потому что это мое имущество. Они дают мне все: одежду, еду, возможность учиться, у меня телевизор есть. Все это благодаря им. Как я могу не переживать за них?»

«Кушайте больше, спите крепче, выходим в четыре утра», — говорит нам Чабан. В час ночи он выключает свет. Помощник еще раз идет проверять отару. В половине четвертого утра, с трудом открыв глаза, обнаруживаю, что все уже на ногах.

Экономика отары

На отару в тысячу голов нужно два-три человека. Для перегона стада Чабан нанял Перегонщика. Он будет собирать в кучу овец, которые разбредаются по дороге. Чабан платит ему по тысяче рублей за каждый день перегона. Помощник — еще более ответственная должность. Его нанимают на год и платят по три овцы в месяц. Во время перегона Помощник идет впереди и ведет за собой стадо. Несмотря на то, что сам Чабан все время с овцами, без Помощника он обойтись не может. В нашей компании Помощник — даргинец, сам Чабан — аварец, а Перегонщик — кумык. У всех разные языки, совсем не похожие друг на друга, общаются мужчины на русском.

Перегон стада с равнины в горы длится 8-10 дней, иногда дольше: зависит от погоды. Зимняя кошара Чабана — в селе Тамазатюбе, летняя — высоко в горах, недалеко от селения Гагатли. С наступлением холодов чабаны проделывают этот же путь в обратную сторону.

«Мой двоюродный брат покупает на лето чеченские горы. Платит баранами: одна овцематка за каждые сто голов, — рассказывает Чабан. — Я выбрал на летний период плато недалеко от моего родового села. Если бы у меня была своя земля, я мог бы держать больше овец. Нет такой возможности. За каждый клочок приходится платить».

Зимнее место стоянки отары — это 250-300 гектаров земли. За весь зимний период Чабан платит 100 тысяч рублей хозяину земли, плюс 10 баранов за жилище. В холодное время травы нет. Хозяева стада закупают сено или косят траву в горах, запасаясь таким образом на зиму.

Есть специальные овцы и бараны, которых откармливают на продажу. Их мясо возят обычно в Москву или Санкт-Петербург. Раньше возили животных прямо на КАМАЗах и там разделывали, теперь разрешают только мясо возить.
«Мы продаем мясо за 200-220 рублей, перекупщики продают за 250, иногда даже 350 рублей за килограмм. Получается, что мы круглый год работаем под дождем, под снегом, а они за час-два выручают больше, чем мы. Обидно, конечно, но что поделаешь? Такая цена, дороже у нас не купят».

Особая гордость Чабана — черные овцы. Из их шерсти делают знаменитые Андийские бурки — специальные накидки, которые носят чабаны, а туристы привозят с Кавказа в качестве сувениров. Они очень тяжелые и практически не пропускают холода. Ни один пастух не идет на перегон без бурки.

Зенитка и мама

Утром первого дня перегона Чабан складывает посуду, одежду, одеяла на крышу автомобиля, накрывает брезентом и перетягивает жгутом. Багажник Нивы тоже занят вещами, но в правом углу есть специальное место, в которое Чабан ставит пустой деревянный ящик. «Это спасение для моих ягнят, — поясняет Чабан, — ведь сегодня в дорогу отправляются не только взрослые овцы, но и малыши, которым всего день или два от роду. Они совсем слабенькие. Когда я вижу, что какая-нибудь овечка сильно отстала и не может идти, я сажаю ее в этот ящик».

Пока Чабан собирается, Сын, Помощник и Перегонщик начинают путь: отару выгоняют из стойла. К компании присоединяются две собаки. Линда — щенок волкодава, она пока только учится защищать отару от хищников, и Рэкс — немецкая овчарка, он давно живет с Чабаном и сторожит овец по ночам.

Наша отара в тысячу голов идет по протоптанной такими же отарами тропе. Слева — небольшой канал, в котором течет речка, справа — спуск к полям, на которых овцы могут пастись во время привала. В остальное время к траве их не пускают, «иначе наш перегон продлится месяц», — смеется Помощник.

Чабану 50 лет. Два месяца в году он живет в зимней кошаре на равнине, потом уезжает на побывку домой в горы, потом снова к стаду.

— Туда-сюда, туда-сюда… Вот так вся жизнь проходит… Когда я дома, все время думаю о том, как там мои овцы. Переживаю, как лучше распорядиться откормом, оградить от болезней… — тихо, будто сам себе, говорит Чабан, но вдруг спохватывается. — Не подумайте, что я жалуюсь. Ни в коем случае. Это моя жизнь, и я счастлив, что она у меня есть. Сейчас уже кажется, другой и не было.
— А была жизнь без отары? — спрашиваю я.
— Я с детства пас овец. Ничего другого не помню. Все время в полях, лесах. Когда подрос, пошел в армию. Тут у меня появился огромный интерес к военному делу. Полгода служил на Украине, потом в Венгрии полтора года. Был зенитчиком в противовоздушных войсках, механик-водитель второго класса. Была такая машина «Шилка», зенитно-артиллерийская установка, вот я ее водил. Теперь ее заменили на «Тунгуску», а раньше были «Стрела-1» и моя «Шилка». У меня все получалось лучше всех, кроме русского языка, но этому я бы тоже научился, — смеется Чабан. — То, что я делал в армии, и то, как я живу сейчас, — чем-то похоже. Там тоже надо было подниматься по первому требованию, нужны дисциплина, выносливость. Когда я начал служить, мне было совсем нетрудно. Ребята не знали, как портянки замотать, а я знал. Бегал кросс лучше всех, костер разжигал быстрее всех. Очень хотел в суворовское училище, отец мог меня устроить, он был ударником, получал всегда грамоты за работу чабана. В его отаре меньше всего потери были, приплод большой, известный человек был. Раньше же как: связи были у тех, кто действительно работал, не то что сейчас — один криминал.

Карьеру военного Чабан оставил, потому что мама не захотела.

«Видишь ли, когда матери не хотят, ничего не получается. Несмотря на то, что кроме меня есть еще один брат и четыре сестры, я не мог игнорировать желание матери. Она всегда была против того, чтобы я уезжал далеко. Мама есть Мама. Вы бы хотели, чтобы сын от вас отделился? Никто не хочет».

Террористы на пастбище

Пока стадо медленно движется вперед, Чабан ходит вокруг и смотрит, каких ягнят посадить в багажник. Находит четверых. Двоих сажает в «люльку», двоих — в карманы на седле Перегонщика.

«Резиновые сапоги и дождевик, надеюсь, взяли? Брат звонил, сказал, будет сильный дождь, без амуниции не пройдете дальше Баба-Юрта. Там совсем дороги нет», — предупреждает нас Помощник.

Чабан кормит Рэкса и Линду хлебом, который испекла его Жена. «Оружия нам с собой брать нельзя, собаки — единственная защита от зверей». На мой вопрос, бывали ли случаи, когда оружие все-таки пригодилось, Чабан вспоминает историю.

«Наше село, Гагатли — на самой границе с Чечней. В 1999 году террористы попытались напасть на мой аул. Мы были первым препятствием на их пути в Дагестан. У нас почти не было оружия, только несколько автоматов, которые мы купили тогда у тех же чеченцев на черном рынке.Рынок этот был границей нашего села и Чечни. Автоматы брали в обмен на баранов. Тогда мы узнали, что в Чечне очень много оружия.

Узнав, что к границе села подтягиваются боевики, мы с односельчанами решили разбить несколько постов по семь-восемь человек. Террористов было раз в 10 больше. У нас было несколько СКСок — это такое пятизарядное ружье времен революции. Милиционер, который был приставлен к нам, протестовал, чтобы мы стреляли из этих ружей, потому что, «если боевики поймут, что у нас такое старое оружие, будут атаковать». Мы не послушались его и стали стрелять из всего, что было, потому что они начали окружать нас, сжимать кольцо. В ответ они стреляли из пулеметов и АГС — это такой автоматический гранатомет. Один из его снарядов попал между мной и моим братом, но мы не пострадали. Мы держались два-три дня, пока не прибыли военные. Потом до конца декабря охраняли село вместе с ними. Выстояли», — заканчивает рассказ Чабан.

По сплошной равнине мы идем первые четыре дня перегона. В первый день проходим около 30 километров, в последующие — по 20-25. На третий день добираемся до Хасавюрта. Здесь есть специальные бани для овец. Их купают в воде, в которой разбавлено лекарство от клещей, защищающее отару на протяжении всего лета.
Расстояние, которое нужно пройти пешком от зимней кошары до летней, — 176 километров. Перегон идет то медленно, то быстро. Обеденный перерыв — в 11-12 часов. Компания спускается в овраг.

Диплом и благодарность

Чабан, Сын, Помощник и Перегонщик накрывают на «стол»: большой кусок сыра, свежий хлеб, сушеное мясо и домашняя колбаса. Есть немного овощей, но к ним почти не притрагиваются. «Зачем овощи, когда есть такое вкусное мясо? — смеется Чабан. — Жена все время меня ругает, что я желудок себе испорчу одним мясом и тестом, а я говорю: «До 50 лет дожил, ни разу не жаловался на желудок!» А знаешь, в чем секрет? Я не лежу на диване. Если много трудиться, тело в порядке будет, не обязательно для этого овощи есть. Тяжело бывает, когда я дома задерживаюсь. А здесь мне легко, никогда не болею в дороге».

Полакомиться мясом собираются все обитатели оврага — жуки, комары, мухи, пауки. Тут же ползают небольшие змеи. «Не надо бояться, надо быть готовым», — успокаивает Чабан. При этом никакими спреями или защитными мазями от укусов они не пользуются. «Здесь редко бывают ядовитые насекомые. Только клещи, но от них защищает одежда. Если даже прицепится, я дома отдираю его, и все. Вот моего дедушку укусило насекомое, очень похожее на скорпиона. Прямо в глаз. Он глаза лишился тогда, и ничего. Единственное, о чем сильно жалел, что из-за этого глаза его добровольцем на фронт не взяли. Он вернулся в горы и продолжил пасти баранов в колхозе. В то время по горам много воров и дезертиров бегало, дед защищал отары от них, долг Родине отдавал».
Путь, которым Чабан ведет свое стадо, выбрал его дед еще до революции, когда был совсем молодым. Во время советской власти перегон скота по этой дороге был запрещен, переброской овец с равнины в горы и обратно занимался колхоз, была специальная техника. Сейчас тоже можно нанять КАМАЗы, погрузить отару и перевезти, но это неподъемно дорого для Чабана. Говорит, что слышал о какой-то программе Минсельхоза, которая должна покрывать убытки за переброску, но заняться этим некому. Чтобы собрать пакет документов, надо бегать минимум месяц, и каждый год заново. Плюс за каждую бумажку платить. Чабану легче заплатить Перегонщику с Помощником и самому перегнать отару.

На невнимание власти Чабан не обижается: «Конечно, было бы хорошо, если бы государство помогало, я бы нанял чабанов, а сам другими делами занимался, но и так неплохо. Раньше мои предки держали баранов без помощи государства. Мне хоть какое-то внимание оказывают. В 1993 году министр России выписал благодарность за то, что работаю долго. Министр сельского хозяйства республики Дагестан награждал дипломом. В этом году районный глава администрации дал почетную грамоту. Приятно, что государство думает о тебе. Финансовых премий к этим грамотам не прилагается, но одна из этих бумаг позволила мне стать ветераном труда, будет надбавка к пенсии».

4 барана = 1 стиральная машина

День чабанов заканчивается так же рано, как начинается. Уже к шести часам вечера мы готовимся к ночлегу под открытым небом. Чабан раскидывает брезент на палках, Сын разжигает огонь, Помощник достает еду и посуду, Перегонщик собирает в кучу стадо и распрягает коней.

Потеря первых трех дней — одна коричневая овца. Чабан вез ее почти всю дорогу в багажнике, но она так и не встала на ноги. Он аккуратно берет ее на руки и советуется с товарищами, как лучше поступить. Совет решает, что овца до утра не доживет. Чтобы избавить ее от мучений, Чабан уходит с ней за овраг и там режет ей глотку. Там же закапывает и возвращается. Настроение у него явно испортилось. Сидим у костра, запиваем мясо чаем.

— Что самое трудное в жизни чабана? — спрашиваю.

— Когда умирает овечка. Смотришь, как она мучается, как ей больно, а сделать ничего не можешь. Приходится делать то, что я сегодня делал. Это не потому что мне жалко денег, прибыли от нее, это другое. Особой прибыли у меня и нет. На те деньги, которые я выручаю с продажи баранов на мясо, я покупаю сено, ячмень. Обеспечиваю семью едой, жильем и обеспечиваю отару — вот и вся прибыль. Машину купить я себе не могу. Дом у меня средний, его еще мой отец строил. Мечтаю построить Сыну дом. Для того чтобы начать строить, нужно минимум два года копить. Закончить его я вряд ли успею. Это уже Сын сам будет делать, когда на ноги встанет. Когда копишь деньги, важно держать балансировку, чтобы численность отары не уменьшалась. Вот, например, недавно я купил стиральную машину, за нее мне пришлось отдать четырех баранов.

Семья у Чабана небольшая по местным меркам: один сын и две дочери. Был еще сын, старший. Он умер в возрасте 16 лет в результате неправильно поставленного диагноза. Жена, мать его детей, тоже умерла в 2009 году от рака. «Первая жена часто со мной вместе чабановала. Ходила в горы и на равнину. Нынешняя тоже во всем меня поддерживает. Я понимаю, что быть женой чабана нелегко, но если бы не ее поддержка, я бы не справился».

В селе Гагатли у Чабана есть дом, где он проводит совсем немного времени. В период летнего выпаса ездит в Гагатли за едой, или когда кто-то женится, или на похороны. В ауле проживает чуть больше тысячи человек: почти все — родственники Чабана и занимаются скотоводством. Раньше многие ездили на заработки на Север или на стройки, но теперь мало кто этим зарабатывает. «Мои односельчане поехали как-то в Сочи, когда там к Олимпиаде готовились. Строили какой-то объект. Несколько месяцев работали, а им не заплатили. Бригадир сбежал с деньгами, объяснило им начальство. Они ничего не могли сделать, с тех пор наши мужики не ездят на стройки. Вернулись к своим баранам», — усмехается Чабан.

После восьми часов вечера все разбредаются «по буркам». Каждый закутывается и ложится прямо на землю. Это лучший спальный мешок, который может быть. Свой спальник, привезенный из Москвы, я так и не достаю из чехла, потому что без специальной подстилки он здесь бесполезен. Мне достается почетное спальное место в машине. Фотограф укутывается в спальник, ложится прямо на широкий бордюр. Чабан приносит ей из машины все, что находит: одеяла, куртку, бурку. Ее импровизированная кровать находится прямо перед стадом, и она шутит, что сегодня точно уснет, считая овец.

Чабан перед сном распределяет график дежурства: с 10 до 12 дежурит Сын, с 12 до двух утра — Помощник, с двух до четырех — сам Чабан. Перегонщик освобожден от дежурства, так как у него больная спина. Желаем друг другу спокойной ночи. Температура три градуса тепла.

Стая шакалов и волк-одиночка

Пятая ночь перегона застает нас под самыми горами. Ночуем снова под открытым небом, рядом течет широкая река. Ветер заметно холоднее и сильнее, чем на равнине. Брезент, исполняющий роль навеса, постоянно срывает, дождь в какой-то момент начинает лить как из ведра. Меня и фотографа прячут в машину, остальные на дождь внимания не обращают.

В какой-то момент с ближайшего лесистого холма доносится лай, как будто собачий. Слышно, что стая большая. Компания вмиг бросает все свои дела и напряженно слушает. Лай повторяется. Первым отзывается Чабан. Он складывает ладони раковиной и издает точно такой же звук, обращаясь в сторону, откуда слышен лай. За ним точь-в-точь эти звуки повторяют Сын, Перегонщик и Помощник. Перекличка продолжается несколько минут. Убедившись, что стая в горах больше не отзывается, компания продолжает заниматься своими делами.
Это шакалы почуяли запах овец и проверяют, насколько отара защищена. Если их не отпугнуть, не показать, что людей рядом с баранами много, они могут напасть. Шакалы слабее волков, но, если их много, они опаснее. Волки нападают по одиночке, максимум по двое. Делают это тихо. Иногда только с наступлением утра можно увидеть истерзанных овец. Волк опасен тем, что за одно нападение он может убить несколько баранов. Забирает одного, а оставляет за собой несколько трупов. Кусает прямо в глотку, бараны даже не успевают понять, что происходит. А шакалы всегда шумные, их можно отпугнуть таким же шумом.

«Нам нельзя носить с собой огнестрельное оружие. Приходится так защищаться, — сетует Чабан. — Было бы ружье — пальнул бы пару раз в воздух, и дело с концом. Волки тоже боятся шума, можно их криками отпугнуть, но, если хищник не ел долго и выходит из леса с одной целью — найти еду, это может быть опасно. Я нечасто сталкивался с такими, но бывало пару раз. Они готовы атаковать даже человека. Главное — не дать слабину — разбудить всех и показать бесстрашие, тогда голодный волк отступает. В прошлом году был случай у нас в горах, когда один или два волка напали на баранов ночью и оставили после себя 40 трупов животных», — рассказывает Чабан.

Самая трагическая история в жизни Чабана случилась, когда он был совсем молодым.
«Я с дядей пошел в горы, мы собирались перегонять отару на равнину. Это был октябрь месяц. В горах в это время не очень тепло, а в том году была особенно холодная погода, снег рано выпал. Кроме нас на перегоне было еще несколько отар из нашего села. Однажды ночью ударил сильный мороз. Мы разожгли костер, но он не спасал, так как одеты мы были совсем не по погоде. Мы были далеко от своего села, вернуться за одеждой было невозможно. Мой дядя чуть не замерз насмерть, а я всю ночь не спал. В ту ночь мы потеряли почти всю отару. Из 10 отар, которые были на перегоне в ту ночь, мои односельчане еле смогли собрать одну. Все остальные овцы погибли. Около десяти тысяч баранов за одну ночь».

Самый опасный участок пути

На шестой день перегона мы оказываемся в горах. Оказываемся совершенно внезапно: шли по равнине все время, и вдруг перед нами резкий спуск и такой же резкий подъем на соседнюю гору. Между горами речка, которую, спустившись, перепрыгивает сначала Помощник, а за ним переходит все стадо. Трудно и подниматься, и спускаться. Туман оставил после себя влагу, как после проливного дождя. Кажется, что спуск почти вертикален, вот-вот сорвешься и покатишься вниз. Держаться не за что, и единственное, на что ты можешь рассчитывать — это палка. Она должна быть прочной настолько, чтобы выдержать вес человека. Спускаемся по одному. Никакой страховки. На дне ущелья кажется, что самое страшное позади, потому что подъем не такой крутой. Ноги дрожат после спуска, руки устали все время опираться на палку. Поднимаясь, боишься смотреть назад. Быстрее всех преодолевают расстояние овцы. Чабан говорит, это потому что они только в начале пути, дальше овцы тоже устанут. Так и происходит. Взобравшись на вторую вершину, я обнаруживаю, что овцы разбрелись по плато и спят прямо стоя. Но ждать нельзя, начинает темнеть, и вся компания, включая меня и фотографа, теперь чабанит. Несмотря на то что чабаны проходят этот путь два раза в год, видно, что этот участок дается им совсем нелегко.

«Надо спешить. Если туман спустится, мы застрянем надолго», — подгоняет Чабан, и туман не заставляет себя ждать. Он такой густой, что не видно ничего на расстоянии одного-двух метров. Стадо теперь движется очень медленно. Овцы в тумане могут разбежаться или застрять в кустах и потеряться. Нырнув в туман, чабаны полагаются только на интуицию.

Пройдя сквозь туманное облако, мы оказываемся перед очередной горой. Она не такая отвесная, но намного выше первых двух. Взобравшимся на нее обещан долгожданный отдых и ночлег. На взятие этой высоты уходит еще полтора часа.

2700 метров над уровнем моря

Ночь в горах сильно отличается от того, что было на равнине и даже в предгорье. Здесь звезды ниже, их больше, воздух сильно разрежен, и тошнота становится постоянным спутником. Посреди ночи поднимается сильный ветер и чуть не уносит в пропасть палатку, в которой спит фотограф. Усталость такая, что не чувствуешь ни холода, ни страха высоты. Смирившись с тем, что можешь упасть в любую минуту, отдавшись всецело на поруки палке, медленно поднимаешься с одной горы на другую. Козы здесь действительно ходят по скалам, на которых почти нет выступов, овцы могут стоять на горе по диагонали.
Добравшись до места стоянки, понимаешь, что позади остались 176 километров, и ощущаешь гордость.

Чабан тем временем выдыхает с облегчением и начинает распаковывать вещи. Здесь он проведет почти пять месяцев, и видно, что он счастлив. По дороге он потерял еще двух овечек, которые были слишком маленькими для такого сложного пути.
Оставив Помощника с отарой, взяв с собой Перегонщика, Чабан едет в Гагатли. Там его ждут горячий хинкал, чуду и ванна.
Перед тем, как уйти, мы делаем совместное фото, оставляем спальный мешок и термос тем, кому они нужнее.
«Возвращайтесь осенью, вниз спускаться легче, чем идти наверх», — смеясь, говорит на прощание Чабан.

Мы уезжаем из Гагатли, и местный таксист рассказывает, что он раньше тоже был чабаном, но продал отару и купил машину после одного случая. «Видите вот эту будку с надписью «Звукозапись»? Там работает мой брат. Он раньше тоже был чабаном. В 2000-х годах пас овец на чеченских горах. Они с другом нашли там противотанковую гранату. Друг решил, что она уже негодная, и решил проверить, что там внутри. Ударил со всей силы камнем, она разорвалась. Друга по кускам собирали, а брат остался слепым. После этого он открыл эту звукозаписывающую студию. У него много клиентов было, когда диски были популярны. Он, хоть и слепой, очень хорошо разбирался в музыке. Сейчас это никому не интересно, у всех флэшки, интернет. Но брат все равно приходит в будку каждый день и сидит. Ничего не делает, целыми днями пиво пьет. Я ему говорю: «Зачем ты себя губишь?» Он говорит: «Когда у меня нет пива, никто ко мне не приходит, а так я хотя бы общаюсь с теми, кого угощаю»».

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!