Родив свою синеглазую тихую девочку, я день за днем выходила с младенцем гулять, чтобы услышать, какая я плохая мать
Однажды, когда мы с моим мужем еще даже не были женаты, а только еще собирались пожениться, он, проходя по историческому центру Стамбула, положил руку на макушку какого-то трехлетнего мальчугана и дружески её потрепал. Не припомню, чтобы мне когда-нибудь ещё было так страшно. Я подпрыгнула до неба, с трудом подавила визг, схватила Али за руку и затаилась в паническом ожидании мамашиного крика и отрядов бойцов с педофилами. Мне даже представлять себе не хочется, что случилось бы в моей родной Москве, если бы большой незнакомый черный дядька решил бы потрогать чужого милого малыша. Ну а в Турции не произошло ровным счетом ничего. Оказалось, детей здесь может трогать каждый — да что там «может», это просто святая обязанность турецкого гражданина, разве что не внесенная в Конституцию — активно полюбить каждого встреченного ребёнка.
Если бы любовь к детям была бы видом спорта, Турция была бы в нём абсолютным чемпионом. Детям тут позволяют всё, и даже больше. Они могут есть шоколад, сколько влезет, не спать до двух часов ночи, смотреть телевизор, пока в глазах не начнет двоиться, прыгать на головах у окружающих, получать мороженое в подарок от каждого встречного и все, что им будут давать в ответ, это бесконечное умиление. До определенного момента это очень приятно — все сюсюкают, улыбаются, радуются любой выходке вашего сорванца, даже если он в это время висит на перекладине вверх ногами, плюясь конфетами, и корчит рожи старушке, уступают места в транспорте и очереди, в общем, демонстрируют такие бездны понимания и приятия, что расцветают и дети и их затюканные общественным осуждением родители.
Но турецкая любовь на этом не останавливается. «Можно мы немного полюбим вашего ребеночка,» — спрашивают вежливые, а невежливые даже не заморачиваются спрашивать: пихают вашему младенцу шоколадки, которых вы не собирались ему давать до трех лет, щипают за щечки, целуют в макушки, вынимают спящих детей из колясок, чтобы покачать на руках и так далее. И когда вы попробуете остановить очередную бабушку, с плотоядным видом шагающую через парк, чтобы в пароксизме любви отщипнуть вашему младенцу половину щеки, она чудовищно оскорбится, никогда вас не простит и ни за что вас не поймет. И вам наверняка будет чудовищно неудобно, но поверьте, мне было еще хуже.
Мне было еще хуже, потому что пять лет назад, когда я родила свою старшую дочь и впервые вынесла ее гулять в сорокоградусный раскаленный летний Стамбул, я уже понимала турецкий язык. И я знала, что второй вещью, которую мне говорил каждый второй прохожий после восторженного «Машаллах», то есть «ух ты, какой у вас ребеночек», было «ты же ее убиваешь!». Потому что в Турции не просто любят детей. Здесь глубоко уверены, что только здесь знают, как их воспитывать. Что есть тайное знание, великая наука заботы о детях, недоступная уроженцам других стран. Если вы однажды окажетесь в Турции с детьми, и там особенно усердно будут целовать, баловать и тискать ваших возможно светлоглазых младенцев, знайте, что таким образом их просто жалеют. Им чудовищно не повезло родиться не в Турции, они заранее обречены на несчастливое детство, потому что их родители — вы.
Эта битва была проиграна заранее, но я и не подозревала об этом. Родив свою синеглазую тихую девочку, я день за днем выходила с младенцем гулять, чтобы услышать, какая я плохая мать. Потому что я потащила ребенка на улицу — там же микробы. Потому что кругом же сглаз, а на ней нет талисмана. На каждой второй прогулке какая-нибудь тетка тыкала в мою крошку булавкой, пытаясь нацепить на нее назар бонжук — оберег от сглаза. Спасти ее от непоправимого вреда, который я наношу ей своей европейской беспечностью.
Если я носила младенца в слинге или рюкзаке-кенгуру, обязательно находился какой-нибудь старичок, кричавший мне вслед, что ребенок задохнется и умрет, если уже не умер. Если я перекладывала ее в коляску, находился кто-то сердобольный, чтобы сообщить мне, что в сорокоградусную жару ей не хватает шерстяного одеяла. Имейте в виду, кстати, что турецким детям никогда не бывает слишком жарко. Только слишком холодно. Однажды черт меня дернул зайти в кондиционированный магазин за какими-то срочно необходимыми пододеяльниками. Продавщица отобрала у меня младенца, сложила его в детскую кроватку, накрыла всеми пятью демонстрационными одеялами и, созвав вокруг кроватки консилиум подружек, указывала на меня пальцем и заводила хор: нельзя выходить на улицу без одеяла! Вообще нельзя выходить на улицу! Тут же холодно! Ребёнка угробят!
Никому другому на Земле Аллах этого знания не дал, смиритесь. Мы все делаем не так. Мы недокармливаем детей, недокутываем их, недоукачиваем, недокудахчем над ними. Турки бегают за своими детьми с ложками пюре по детской площадке, не мыслят детской коляски без шерстяного одеяла, и даже лезут на горки вместе с детьми, чтобы крошка не упала. Пока мои дети с визгом мчатся в лужу, турецкий ребенок шествует по парку в белом пышном платье, белых колготочках, белых туфельках, бантиках на туфельках, цветочках в волосах — кто на свете всех милее? Пока мои дошкольники с радостью катятся кувырком с гигантской горки, две мамаши рядом со мной надрываются, выкрикивая инструкции для своих двенадцатилетних оболтусов. «Онур, расставь локти!», «Эмир, вытяни ноги вперед!» Жаль, у них не остается времени на триумфальное фото для Инстаграмма: моей крошке двенадцать, и он впервые катится с горки один, без мамочки.
И я могу сколько угодно хихикать над ними, если бы не два неоспоримых факта, по которым турецкие мамы делают меня вчистую.
Первый — турецкие дети не плачут. Никогда. Им не бывает голодно, потому что их непрестанно кормят, они не мерзнут, потому что их непрестанно кутают, они не падают и не разбивают коленки, потому что им, в общем-то, запрещено ходить, и они немедленно получают все, потому что правильная турецкая мать знает, что хочет ее отпрыск, прежде, чем он успевает что-то захотеть. Турецкие дети не плачут, потому что у них нет причин для слез и, возможно, они просто не знают, как это делается. И когда твой ребенок в голос заревет, потому что он упал (ты же не бегала за ним по горке) или хочет мороженое, или велосипед, или просто ему два месяца и он проголодался, все взгляды обратятся на тебя, потому что на твоих руках будет единственный плачущий ребенок на всей площадке, во всем парке и, возможно, во всем районе.
Второй — у турецких детей не бывает кризисов. Никаких. Ни двух, ни трех, ни шести, ни двенадцати, ни шестнадцати лет. Когда нормальные подростки хлопают дверьми, слушают хип-хоп и хамят родителям, турецкие подростки целуют папе ручку и заваривают маме чай. И это вполне понятно, потому что детский кризис — это знак взросления, очередной шаг к самостоятельности. А турецкие дети могут не стать самостоятельными никогда. Они поступают в школу, не умея держать в руках столовые приборы, потому что до шести лет мамы кормят их с ложечки. Они поступают в университеты, имея в своем мобильном телефоне только один заветный номер, canim annem, дорогая мамочка. Недавно я ехала в трамвае с детьми, и место нам уступил гигантский бугай с татуировкой «Дорогая мамочка» на полруки. И я подумала, что другой такой страны не знаю, где такая татуировка действительно значила бы, что ее носитель очень любит маму, а не провел лучшую часть отпущенных ему дней за решеткой.
«Детей надо баловать, — говорила старая разбойница в пьесе Евгения Шварца „Снежная королева“, — тогда из них вырастают настоящие разбойники». Моя мама очень любила эту реплику и ответственно делала все наоборот: не баловала нас никогда, чтобы в нас не осталось и капли разбойства. Мы засыпали по расписанию, доедали кашу по утрам и были вежливы настолько, чтобы другие дети над нами смеялись. И все равно разбойства в нас было хоть отбавляй. В Турции я убедилась, что все на самом деле наоборот. Эти залюбленные, затисканные дети вырастают в послушных и покладистых взрослых. Другое дело, что они и не вырастают-то по-настоящему. Многие так и остаются детьми, неспособными шагу ступить без мамочки.
Ну а я — а я нашла способ оборачивать турецкую любовь к детям в свою пользу. У моих детей есть свободы — и они бегают, прыгают, лазают, пачкаются, валяются в грязи, в общем, открывают мир, недоступный большинству их соотечественников. Но есть и границы — прежде всего касающиеся отношений с другими людьми и друг с другом, уважения к чужой жизни и чужому пространству, товару, в Турции дефицитному. Я никогда их ни к чему не принуждаю и почти ничего не запрещаю. Бывают дни, когда мы едим только макароны и блинчики, можем три часа подряд смотреть мультфильмы и не против даже обмазаться с ног до головы мамиными тенями для глаз — «Мама, я звезда»! Европейцы пришли бы в ужас от нашей анархии, вечного кавардака дома, позднего сна. Но в Турции я считаюсь строгой мамашей — просто мои запреты касаются не «потрогать кошечку» и «прыгнуть в лужу», а спать по расписанию (все-таки в 10, а не в час ночи), не переедать конфет, уважать границы других людей.
Конечно, у нас бывают и кризисы, и истерики в супермаркетах, и разбитые коленки, вот это все. Но мне кажется, что именно повсеместное турецкое обожание позволило мне слегка расслабиться и воспитывать своих детей так, как нужно мне, а не в угоду окружающим. Недаром, приезжая в Москву, они начинают рыдать, пока я не увезу их обратно. Видно чувствуют вот это обязательное «детей должно быть видно, но не слышно». И мне искренне жаль маленьких людей, которые с пелёнок должны изображать из себя воспитанников частного пансиона. Я искренне верю, что детям нужна свобода (с обязательными границами) и любовь. Первого в Турции слишком мало, второго многовато. Если вообще можно дать детям слишком много любви. На самом деле — нет, любви слишком много не бывает. За эти десять лет, глядя вокруг себя я убедилась, что правила правилами, а любовь, осознание признанности, нужности, заботы, — это единственное топливо, необходимое каждому ребёнку. Только на нём вырастают счастливые дети — а уж будут ли они воспитанными и умненькими, зависит уже не от окружающих, а от нас самих.
Так что пусть себе едят подаренные незнакомцами конфеты. Пусть себе официанты в кафе хватают моих детей на руки и таскают лакомиться на кухню — я использую выигранные минуты, чтобы насладиться с подругами заслуженным розе. Пусть слушают, какие они прекрасные — еще ничьей самооценке не вредило немного комплиментов. А когда в ответ кто-нибудь обязательно пеняет мне, что моим детям холодно или на них опять нет защиты от сглаза, я с неподражаемыми интонациями русской драматической актрисы переспрашиваю «Ась? Моя Турция иностранец не понимать». И про себя молча сравниваю это с отечественным «Ваша девочка слишком громко смеётся, это недопустимо!», «Ваш ребёнок слишком быстро бегает, это неприлично!» и прочими «Уберите ваших детей!» и ни на что не жалуюсь, и радуюсь, и мысленно благодарю.
