Невидимая церковь

Я опоздал на автобус Синодального отдела по благотворительности, и теперь мне придется рулить одному 150 километров до города Кимры. Это хорошо: будет время подумать, как рассказать эту историю, равно избегая терминов «благолепие» и «мракобесие».

Половина моих знакомых — православные христиане. У них принято говорить про священников как про мертвых — хорошо или ничего. Я не умею рассказать им, что Церковь — живая, а стало быть — несовершенная.

Другая половина моих знакомых — либеральная интеллигенция. У них принято рассказывать про Церковь только предосудительное: часы патриарха, приговор Pussy Riot, праздник «Серебряного дождя», испорченный протоиереем Дмитрием Смирновым… Этим моим знакомым я не умею объяснить, что знаю Церковь другой.

И я работаю в благотворительном секторе. Тут за двадцать лет существования утвердились уже свои авторитеты. Большой фонд «Подари Жизнь», большая конференция «Белые ночи фандрайзинга»… Тут не принято понимать, что крупнейшей благотворительной организацией в России до сих пор является Русская Православная Церковь. Что у Церкви четыре тысячи социальных проектов. Из них двести —  проекты помощи наркозависимым, в том числе семьдесят реабилитационных центров для наркопотребителей… В благотворительном секторе принято думать, что благотворительные инициативы РПЦ — «далеко не идеальны». Как будто нецерковная благотворительность идеальна.
Автобус, на который я опоздал, везет пул журналистов, чтобы показать им церковные реабилитационные центры для наркоманов и алкоголиков. Церковь наконец-то решилась про свою благотворительную деятельность как-то рассказывать. Собрать пул журналистов, посадить в автобус, пусть сообщат правой руке, что делает левая…

А я догоняю этот автобус за рулем собственного автомобиля. Хорошо, что я опоздал. Когда я вот так наособицу, мне легче рассказывать историю, в которой половина обстоятельств нравится мне, а половина — нет.

Радуга в Кимрах

В начале 2000-х годов, когда город Кимры стал в центральной России неофициальной столицей наркоторговли, протоиерей Андрей Лазарев служил в Кимрском Преображенском соборе третьим священником. Третий священник — это значит — ни власти, ни денег. Только все чаще приходилось отпевать молодых людей, умерших от передозировки, и все чаще рыдали на исповеди их матери.

Мотивы, заставившие священника стать вдохновителем «Кимрской антинаркотической войны», разные люди (в зависимости от политических убеждений) описывают по-разному.

Сам батюшка говорит, что стало страшно. Когда прикинул, что каждый день в Кимрах продается килограмм героина на миллион рублей, что на каждого одиннадцатиклассника приходится в городе по наркоторговцу, что за 2003-й год в городе возбуждено против наркоторговцев 76 уголовных дел, но только 12 доведено до суда, и только один наркоторговец получил срок, да и то условный. Когда посетил цыганский поселок, где в каждом доме торговали героином почти в открытую. Когда поговорил с цыганским бароном Романом Башидзе, да только и смог, что попросить у барона разрешение служить в цыганском поселке молебны, освящать дома да вести душеспасительные беседы с молодежью. И подумал: «Мы пропали!» Так отец Андрей описывает мотивы, по которым он ввязался во все это.

Но можно описать и по-другому. Возглавить общественное движение — это для третьего священника в соборе социальный лифт. Это известность. Контакты с властями, силовыми структурами и прессой. Благословение епископа. Перспектива создать и возглавить общественную организацию. Создать и возглавить реабилитационный центр. Получить государственный или собрать благотворительный бюджет.

Отец АндрейФото: Валерий Панюшкин

Так или иначе, отец Андрей ввязался во все это. Бюджета на реабилитационный центр не получил, зато получил угрозы (от наркоторговцев), обвинения в колдовстве (от жены милицейского начальника, которого вскоре уволят за покровительство наркоторговле), обвинения в шовинизме (от прогрессивной общественности, полагавшей, что нельзя, борясь с наркоторговлей, употреблять слово «цыгане») и уголовное дело об убийстве (развалившееся в суде за отсутствием состава преступления).

В колдовстве, шовинизме и убийстве отец Андрей очевидно не был замешан. Однако общественные организации «Покров» и «Возрождение Отечества», которые боролись в Кимрах с наркоторговлей по благословению отца Андрея — были полувоенные.

«Покров» — это федерация армейского рукопашного боя. «Возрождение Отечества» устраивало в цыганском поселке крестные ходы с казаками и «Молодежным антинаркотическим спецназом», организацией, которую создали Федеральная служба по контролю за наркотиками и движение «Россия Молодая». Крестные ходы эти выглядели устрашающе.

Логично было предположить, что отец Андрей вот-вот получит государственное финансирование и создаст на эти деньги православный реабилитационный центр военно-тюремного типа. С решетками и голодным пайком, как у фонда «Город без наркотиков» в Екатеринбурге.

Но нет. Вместо того, чтобы строить исправительную колонию для наркопотребителей, отец Андрей с благословения епископа отправился — учиться. В Польшу, в реабилитационный центр «Фамилия» в городе Гливице. «Метод группового воздействия», пропагандируемый там, предполагает вовсе не наложение епитимьи, не насилие и не унижение реабилитантов, а профессиональную работу с детской травмой, группы поддержки, индивидуальные беседы с психологом и немного модифицированную модель терапевтического сообщества — одним словом, вполне современные, вполне научные и вполне гуманные методы реабилитации наркопотребителей.

Государственные деньги для реабилитационного центра в Кимрах дважды планировались в региональном бюджете, но так ни разу и не были выданы. Отец Андрей создал реабилитационный центр так, что треть (15 тысяч рублей в месяц на еду) платят сами реабилитанты, а остальной бюджет (еще 30 тысяч в месяц на человека) собирает церковь благотворительными пожертвованиями.

Располагается центр на территории Вознесенской церкви, где отец Андрей стал настоятелем. В память об «Антинаркотической войне» диаконом в храме служит отец Элизбар, цыган из цыганского поселка, которого отец Андрей крестил, учил грамоте, и про которого только отец Андрей и знает по исповеди, был ли диакон в прошлой жизни наркоторговцем.

Платы за аренду нет. Коммунальные расходы оплачивает приход. Церковный староста работает в реабилитационном центре заместителем отца Андрея по хозяйственной части. Называется реабилитационный центр — «Радуга», но не в честь небесного явления, а в честь рок-группы Rainbow, ибо протоиерей до сих пор ее горячий поклонник.

Никаких решеток, никаких замков на дверях. «Я только потому и согласился ехать сюда, — говорит один из реабилитантов, — что тебя тут никто не держит, и можно уйти в любую минуту». Реабилитация длится год. Реабилитанты обоего пола. Их обычно человек пятнадцать, и они составляют своего рода суррогатную семью — это важно для людей, у которых кровные семьи разрушены. Здесь есть старшие, которых уважают, младшие, о которых заботятся. Здесь бывают праздники, ссоры, проблемы, каждодневный быт — атрибуты нормальной жизни, про которые большинство наркопотребителей забыли.

Здесь только строго-настрого запрещены агрессия и секс. Считается, что чувственная любовь — слишком большой стресс для человека, не умеющего быть трезвым. Если юноша и девушка здесь влюбятся друг в друга, собирается группа, и реабилитанты вместе решают, кому из влюбленных лучше на время реабилитации перейти из «Радуги» в другой реабилитационный центр в другом городе.

Встают в семь утра. Потом гигиенические процедуры, молитва и короткая психологическая группа. Обсуждают, какие друг в друге видят проявления наркотической болезни. Дальше обед и работа — зимой расчищают снег, летом возятся в огороде. Вечером — индивидуальные занятия с психологом, кино, ужин, спорт, театральная студия и еще одна психологическая группа.

Из православного — только молебен по воскресеньям и «духовный час». Читают книгу отца Александра Шаргунова «Евангелие на каждый день». Читают: «Ты носишь имя, что ты жив, но ты мертв». Читают: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Впрочем, чтобы реабилитироваться в центре «Радуга», православным христианином быть не обязательно. Центр готов принимать и атеистов, и мусульман, и кого угодно. Как правило, поначалу большинство наркопотребителей — атеисты. А ни один мусульманин пока не обращался.

Разговаривают, трудятся, разговаривают, ищут смысл. Спустя время докапываются до травматических детских переживаний, заставивших искать забытья.

Вот девушка рассказывает, что, когда ей было три года, из семьи ушел отец. И она ждала, что вырастет и найдет его. Выросла, нашла в социальных сетях, написала ему письмо, а он не ответил и стер в социальной сети страничку, чтобы пропасть снова.

Вот юноша рассказывает, что самым главным кошмаром его детства было, когда родители ставили на табуретку и заставляли читать стишок незнакомым людям, пришедшим в гости. Глупость какая! Разве можно подсесть на героин, потому что в детстве тебя заставляли декламировать стишки? Оказывается, можно. Никогда не заставляйте детей работать цирковыми зверушками.

Старый свет в Подольске

У отца Андрея Лазарева в Кимрах — уютно. Сам батюшка какой-то пухлощекий и сдобный. Девушки-реабилитантки рукодельничают. Пожилые прихожанки в столовой готовят обеды из трех блюд, простых, домашних. А еще плюшки, самодельное клубничное варенье… Шторки, коврики, нехитрый, но аккуратный ремонт… Семейная обстановка.

У отца Андрея Дерягина в реабилитационном центре «Старый свет» под Подольском — монастырь. Женщин здесь среди реабилитантов нету. Нету и поварихи на кухне. На обед — покупные пельмени и грубо нарезанные овощи. Посреди кухни — огромная чугунная печь булерьян, потому что отопления здесь тоже нет. Лестница на второй этаж к спальням (или лучше назвать их кельями?) грубо сколочена из простых досок. Излишеств — ноль. И сам отец Андрей вид имеет аскетический — впалые щеки и ветхозаветную бороду.

Отец Андрей ДерягинФото: Валерий Панюшкин

Чтобы попасть на реабилитацию в «Старый свет», наркопотребитель или алкоголик должен пройти своего рода экзамен. Несколько раз в строго назначенное время позвонить в реабилитационный центр по телефону и подтвердить свое желание реабилитироваться. Если нетрезв в назначенное время, все равно нужно позвонить и сказать — «хочу реабилитироваться». После нескольких таких звонков реабилитироваться возьмут. На три года затворнической жизни. Затвор этот — добровольный. Никаких замков, никаких решеток, от того, чтобы уйти на поиски наркотиков, удерживает только «куратор» из старших реабилитантов.

Реабилитация в «Старом свете» — бесплатная. Предполагается, что реабилитанты должны работать в столярной мастерской. Но отец Андрей говорит, что практически бизнеса не получается. В первые несколько месяцев реабилитант едва стоит на ногах и плохо соображает. Через полгода осваивается немного и становится опекуном для новеньких. Эффективно работать не могут ни опекаемый, ни опекун. Аскеза объясняется не столько строгостью священника, сколько отсутствием денег.

Реабилитационный центр «Старый свет» — один из старейших. Когда отец Андрей стал настоятелем храма Покрова Пресвятой Богородицы в поселке Ерино под Подольском — подобие реабилитационного центра тут уже было. Местный дачник, психолог Евгений Проценко, вел уже в Москве группу для анонимных наркоманов и алкоголиков и приглашал своих пациентов в храм неподалеку от своей дачи — причащаться.

«Я, — говорит отец Андрей, — знал, что у них тут программа «Двенадцать шагов». Знал, что на православных форумах пишут, будто программа «Двенадцать шагов» — это бесовство. Полгода приглядывался. Не увидел никакого бесовства. Ну, думаю — скрывают».

В уголках губ у батюшки — еле заметная улыбка. Особенная улыбка, с которой интеллектуальные священники подтрунивают над суеверием и суесловием православных форумов в интернете. Отец Андрей подтрунивает, но не над реальностью зла, а над наивной человеческой склонностью считать злом все, что изобретено за границей.

В отличие от Кимрской «Радуги», где церковный приход и реабилитационный центр составляют единый организм, здесь, в Ерино под Подольском, церковь строго отделена от реабилитации наркозависимых. Реабилитанты, приходя в храм, обязаны вести себя прилично и не вмешиваться в дела общины. Прихожанам своим отец Андрей настоятельно рекомендует в реабилитационный центр не соваться — ни с непрошеной помощью, ни с душеспасительными беседами. На вопросы о том, почему это так, батюшка отвечает уклончиво. Мне показалось, что из нескольких его реплик на эту тему следует вот что. Спасение от наркозависимости и спасение души — это разные вещи. Во-первых. А во-вторых, (мысль хрестоматийная, но не популярная сейчас) дело человека в Церкви — спасать не других, а себя.

Козни комплекса

Уже вечер. Автобус Синодального отдела по благотворительности продолжает колесить по Подмосковью, а я продолжаю держаться за автобусом следом.

Мы проезжаем много церквей — старинных и новых, обветшалых и сверкающих свежей латунью (или как называется сплав, которым теперь кроют купола вместо золота?) И я смотрю теперь на эти церкви иначе.

Каждый домик в церковной ограде может оказаться не только воскресной школой, но и реабилитационным центром, богадельней, домом призрения… Эти благотворительные проекты церкви могут быть разными: строгими и приветливыми, состоятельными и бедными, разумными и нелепыми — точно так же, как и проекты светских благотворительных организаций. Это зависит не столько от благотворительной доктрины Церкви, сколько от разумения конкретного настоятеля.

Даже закрытый храм может оказаться действующим, когда по всем признакам снаружи дверь его заперта. Совсем уже ближе к ночи мы приезжаем в Солнцево в храм Сергия Радонежского. Входим сквозь боковую дверцу, бредем подвальным коридором, а там в подземной комнатке, о существовании которой большинство прихожан не догадывается — психологическая группа для созависимых.

Там за столом сидят и разговаривают женщины, чьи мужья пьют горькую, или чьи дети употребляют наркотики. Они говорят глупости. Про то, как получилось, что сами же покупали мужу водку, а сыну героин. Как надеются, что муж или сын однажды одумается и пойдет в реабилитационный центр. Они говорят глупости, но в том-то и дело, что никто на свете их глупостей никогда не слушает, а все только и делают, что осуждают их и друг друга: больные здоровых, здоровые больных, умные глупых, глупые умных, атеисты верующих, верующие атеистов — все.

Священник Георгий Первушин, сидящий с ними, говорит: «Да, это уловка дьявола. Антихрист пытается внушить каждому человеку, что окружающие люди обязательно осудят его, что бы ни случилось. Антихрист старается, чтобы каждый из нас, опасаясь людского осуждения, сам себя запер в клетке бессильного одиночества».

Психолог Максим Благодатских, который ведет эту группу вместе со священником, согласно кивает. Только он, наверное, назвал бы антихриста комплексом, сформированным в результате травмы.