Отец своему сыну

Нормальный, но другой

Максим опаздывает на встречу на полтора часа. Образовательный центр фонда «Большая перемена» находится между двумя станциями метро, и, хотя Максим занимается в нем уже много лет, он всегда ходил только от одной. А тут почему-то решил выбрать другую станцию, запутался, потерялся, ходил кругами.

— Ты помнишь, как мы вчера договаривались все просчитать, чтобы не опоздать? — спрашивает Ирина Ладыгина, куратор Максима из «Большой перемены».

Максим всплескивает руками, ругает общественный транспорт вообще и метро в частности, говорит, что не хватает указателей.

— Ты молодец, что все-таки пришел. А как ты нашел правильную дорогу? Ты у людей спрашивал? Как ты думаешь, а что бы ты еще мог сделать?

Десять минут кропотливого разбора — и Максим сам приходит к выводу, что мог бы позвонить и уточнить дорогу. А еще мог бы, если уж договорился прийти к определенному времени, выбрать привычный путь. Ирина говорит, что они еще раз вернутся к ситуации позже и подробно все обсудят. И еще раз. И еще. Откаты — частая и естественная вещь для подопечных «Большой перемены», нельзя рассчитывать на то, что единожды приобретенный навык останется навсегда. Максим со своим диагнозом и жизненными обстоятельствами — бывший детдомовец с легкой степенью умственной отсталости — всегда будет в нашей жизни немного инопланетянином. «Я нормальный, ну только этот, как сказать? Я другой! — говорит мне Максим и еще раз уточняет. — Не такой, как все, но нормальный!»

Стоять на своем, идти до конца

— Я на своем стоял и вел свое расследование, шел до конца. Как я попал в такое учреждение? Какое мое обстоятельство, что это со мной произошло? — рассказывает Максим. «Такое учреждение» — это общее название для казенных домов, в которых Максим был с рождения до двадцати лет. Сначала дом ребенка, потом детский дом для детей-инвалидов, потом психоневрологический интернат. Это накатанная дорога, которая в абсолютном большинстве случаев предполагает пребывание в ПНИ до конца жизни. Доказать свою дееспособность очень сложно, получить полагающуюся сироте квартиру — почти невозможно.

— Все это вина наших родителей и очень сильная, я на эту тему делал доклад — почему люди бросают своих детей. Я это доказал… — Максим уходит в себя, повисает долгая пауза, очень заметная, потому что вообще он говорит без умолку.

— Что доказали, Максим?

— Я доказал, что, несмотря на ошибки родителей, дети не делают их ошибки. Они не обязаны делать ошибки. Они продолжают свою жизнь. Я добился, и я буду идти до конца. Мы с моей будем идти до конца.

«Моя» — это Нина, жена Максима. Лично к ней он обращается «лапуля», в разговоре с сыном — «наша мама», со всеми остальными произносит гордо — «моя». С Ниной Максим познакомился в психоневрологическом интернате: «Я однажды вышел — а моя с подружками стояла. Мы познакомились. И с тех пор друг другу держим жизнь».

Нина вышла из интерната раньше Максима, отстояла на большой городской комиссии свою дееспособность, окончила девять классов в «Большой перемене», отучилась в колледже на медсестру и уже много лет работает в больнице по специальности. Это фантастическая история для человека, выросшего в детском доме для детей с инвалидностью, взрослеющего в психоневрологическом интернате. Вышедшего из системы, которая устроена так, чтобы из нее было невозможно вырваться, направленной на то, чтобы человек пожизненно был закрыт за глухими стенами, лишен возможности свободно передвигаться и вообще как-либо распоряжаться своей жизнью. Нине хватило сил и упорства преодолеть все препятствия на своем пути, да еще и вытащить из ПНИ будущего мужа.

Чтобы пожениться, пришлось похитить документы Максима. «Мы сложили свои жизни и испытали, что это такое, готовиться к свадьбе. Нам пришлось идти на обман, — рассказывает Максим. — Мы попросили мой паспорт под другим предлогом, хорошо сыграли свою роль, не сдавались и до конца шли». Он показывает простое обручальное кольцо и свадебную фотографию: Нина в белом платье, кудри прихвачены нарядными шпильками, она смущенно выглядывает из-за букета цветов. Максим несколько раз проводит пальцем по фотографии, гладя Нину по щеке.

Еще несколько лет после свадьбы Максим числился в интернате, хотя жил уже у жены. Пройти комиссию удалось не сразу, а на получение полагающейся Максиму квартиры вообще ушло десять лет. Он ходил по учреждениям и департаментам, собирал десятки справок, учился писать жалобы. Рассказывая об этом, Максим часто повторяет «стоял на своем» и «шел до конца», два своих главных жизненных правила.

«Идет до конца» он и в поисках матери. Она одинока и больна, живет в одной из бывших советских республик, куда уехала после рождения Максима. Из ее пяти детей умерли трое, одна из сестер Максима живет в Москве и с матерью не общается. Всю эту информацию мужчина восстановил по крупицам, он показывает мне странички социальных сетей, раздел на форуме программы «Жди меня». Мать Максима сфотографирована против солнца, это усталая, пожилая женщина с твердо сжатыми губами и прищуренными глазами.

«У меня глаза темные, а у нее вроде как у Олежки, да?»

Олег — пятилетний сын Максима и Нины, светловолосый и сероглазый. «Я сказал сыну, что он сделал моего папу дедушкой, а маму бабушкой, — добавляет мужчина. — Она твоя бабушка, сын, просто она живет далеко».

Сестра отказала в общении Максиму, мать тоже. Он все равно планирует поехать в Ташкент, хотя дело это затратное и сложное в организации. «Я хочу доказать, что я не бросил своего сына, и я его растю, — говорит мужчина. — Я хочу доказать, что неважно, какой ребенок. Я твою ошибку не исправлю, но свою я не сделал, так хочу сказать».

Олежка

— Для меня это первая попытка. Я маленького ребенка и не видел никогда! — Максим рассказывает о первом годе вместе с сыном и копается в холодильнике. Нина на рабочей смене, сегодня Олега из детского сада забирает Максим — и опять едет в «Большую перемену». Мальчику нужно собрать еду на перекус, и отец кладет в пакет бутерброд, два огурца, конфету и сок.

— Я очень сильно боялся кому-то ребенка доверять. После того как со мной поступила моя мать, я никому не мог его доверить — это мой первый ребенок и моя первая жизнь.

Все стены маленькой «хрущевки» завешаны семейными фотографиями. «Я покажу взгляд!» — Максим за руку тянет к большому формальному портрету. Светловолосый мальчик в матроске грустно смотрит в камеру, фотография сделана после праздника в детском саду, на который Максим опоздал. Мужчина в лицах показывает, как он пришел к самому концу выступления:

«Я увидел, что он вот так прямо, вот так! — он крутит головой, выжидательно глядя на дверь. — Я нужен, а меня нет! И у него взгляд — урок мне на всю жизнь и память. И я начал искать работу, чтобы никогда к нему не опаздывать. Чтобы быть на всех праздниках его».

Максим много лет работает уборщиком. Несколько раз пробовал устроиться куда-то еще, но для этого нужно, чтобы сошлось очень многое: правильный график, готовность работодателя общаться с человеком с непривычной, неконвенциональной внешностью и речью, не слишком дальняя дорога, потому что время рассчитывать сложно.

В «Большой перемене» проходят весь путь поиска работы вместе с учениками и рассказывают, что если пандус для инвалида с двигательными проблемами работодатель еще кое-как пристроить готов, то терпеть человека с ментальными особенностями не желает почти никто, даже если эти особенности не очень мешают в работе. Такой человек не так быстр, не так легко сходится с людьми, требует чуть больше усилий и вовлечения. Зачем связываться?

Максим показывает книги Олега, обычный дошкольный набор — Чуковский, энциклопедии, пачка книжек про машины, танки, экскаваторы. С этими книгами мужчина ходит в образовательный центр на уроки по развитию речи — читает их вместе с преподавателем, чтобы не делать ошибок, читая потом сыну вслух. На стене висит таблица умножения, Максим гордо говорит, что ее проходят во втором классе, а его Олег уже знает большую часть. Всем разнообразным «развитием» он занимается с сыном сам:

«Купил ему глобус, говорю: “Найди Австралию! Первая тебе подсказка — она желтая!” Он крутит, вертит, ищет. Моя ему помочь хочет — я говорю: «Мать, подожди, полный назад, должен сам! Вторая подсказка — ищи букву “а”!» Он еще немного подумал — и нашел! Нельзя ругаться, нельзя давить, всегда можно объяснить. Ребенок все сам может — я это доказал».

Папа может

Максим ищет сыну ветровку — на улице жарко, но он волнуется, что вечером может похолодать. Я вспоминаю километры прочитанных статей и книг о детях: как правильно говорить с ребенком и его слушать, как заниматься развитием, чтобы не отбить желание учиться. Как лечить, чем кормить, какие подходы использовать в воспитании. Такое впечатление, что Максим прочитал их все, проанализировал и выбрал лучшее. Куда только уходит его «инопланетность» — отец собран, практичен и внимателен во всем, что касается сына.

Пять лет назад, с рождением мальчика, Максим сам, по своему желанию, полностью изменил свою учебную программу. Долгие годы до этого он пытался получить аттестат общеобразовательной школы, не вполне представляя, что он будет с ним делать. Ирина Ладыгина рассказывает, что так часто бывает с учениками в «Большой Перемене» — и главная задача и помощь фонда выпускникам детских домов не в том, чтобы получить «корочку», а в постановке цели. Когда я спрашиваю, что за цель у Максима сейчас, он говорит очень просто: «Я должен быть своему сыну отцом».

Программа Максима в «Большой перемене» росла вместе с Олегом. Развитие речи, чтобы говорить и читать грамотно. Биология — чтобы знать о растениях и животных и рассказывать о них сыну. Математика — чтобы считать семейный бюджет. Компьютерная грамотность — чтобы искать информацию и уметь с ней работать. География и история, чтобы уметь отвечать на вопросы подрастающего — и очень развитого и умного ребенка. Со следующего года Максим хочет добавить к этим предметам английский язык, потому что Олег учит его в детском саду.

«Воспитательницы мне показывают — спрашивают его на английском, он отвечает что-то, — рассказывает Максим. — Я говорю ему: “Молодец, сын!” — а сам скорее-быстрее думаю: надо мне такой предмет, чтобы Олежка меня не сильно обогнал».

Мы идем в детский сад мимо школы, где Олег будет учиться, и школы искусств, где недавно Максим с сыном получили грамоту за совместное выступление с песней «Вместе весело шагать», мимо любимой детской площадки Олега и поля, где они играют в футбол с отцом. По пути Максим здоровается с полицейским патрулем, треплет за уши коричневого лабрадора, кричит подростку в кепке: «Поздравляю с новым великом!» Он знает всех, и все знают его, он выучил каждую тропинку и проход между домами, каждый магазин и каждую детскую площадку. Этот зеленый спальный квартал — его мир, полный радостей и опасностей, где все исследовано и проверено — ради сына. Магазин, где продается любимый сок Олега. Парковка, откуда может неожиданно выехать машина. Книжный, где Максим покупает развивающие пособия.

Из детского сада мальчик выходит хмурый. Он невнятно бурчит что-то себе под нос и, кажется, готов расплакаться. Максим садится перед Олегом на корточки: «Ты себя так ведешь, потому что расстроился? Ты расстроился, потому что я рано пришел? Ты хотел остаться в садике на ужин? Сын, я это понимаю, но сейчас нам надо готовиться к походу. Пойдешь со мной в поход, сын?»

Повеселевший Олег обгоняет нас на самокате. Он уезжает далеко вперед, но перед каждым съездом на дорогу останавливается и дожидается нас. Папа научил.

* * *

Министерство образования РФ дает такую статистику — 75% выпускников детских домов нуждаются в дальнейшей социальной поддержке. Эта обтекаемая формулировка означает, что люди, выросшие в сиротских учреждениях, живут в нашем мире как в чужой и враждебной среде. Не умея справиться с бытом, не зная, как учиться, как устраиваться на работу, как общаться с другими людьми. Приходится решать каждый день десятки и сотни мелких задач, о которых люди без такого опыта даже не задумываются, и окружающий мир в этом им отнюдь не помогает. К примеру, в банках, даже самых респектабельных, любят давать кредиты выпускникам детских домов, включая тех, у кого есть инвалидность по ментальному заболеванию — под пенсию по инвалидности и дают. Социальный педагог «Большой перемены» в банках чуть ли не ночует: общается с начальством, разбирает каждый конкретный случай, уговаривает, разъясняет, что для ее подопечных нужны особые условия.

Кроме социального педагога с подопечными работает психолог, куратор составляет индивидуальную учебную программу, помогает решать ежедневные бытовые проблемы. Не решает за них, а именно учит, подсказывает, выводит их на самостоятельное решение. Это ювелирная и ежедневная работа. И все это — та самая социальная поддержка, не считая, собственно, образовательных задач, подготовки к ЕГЭ и ГИА, многочисленных кружков и дополнительных занятий.

Чтобы вся эта сложная система работала, нужно заплатить зарплату сотрудникам фонда. Пожалуйста, окажите «социальную поддержку», больше бывшим детдомовцам ее оказывать особо некому. Разовая помощь или ежемесячное пожертвование, даже самое небольшое, сделает мир вокруг подопечных «Большой перемены» более понятным и дружелюбным. Это нужно не только им — это нужно и нам с вами.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!