Спецшкола

Серафимовская спецшкола закрытого типа появилась в 1970-е годы в башкирском селе Серафимовке. Сначала тут было около 300 учеников, сегодня постоянно живут 70 мальчишек. Они попали сюда по решению суда за разные преступления. Основные статьи — кража и грабеж. Но встречаются и наркотическая 228-я, угоны авто и даже убийства. Среднее время пребывания — два года. Но руководство идет навстречу — некоторые остаются здесь и дольше, когда срок заканчивается. Например, чтоб получить школьный диплом за девять классов.

Альберт по прозвищу Мартер, 16 лет, из города Белебея

Мама у меня сильно не выпивала. По праздникам если только. Отец пил. Даже в мое свидетельство о рождении не вписан. У нас многодетная семья — пятеро детей. Мама покончила с собой пять лет назад. Меня отправили в приют, потом в Куганакский детский дом, я попросил, чтобы меня перевели поближе к сестрам, в Бирск, там проучился год, потом за плохое поведение попал в ЦВИН (Центр временной изоляции для несовершеннолетних). Преступления я не совершал, просто сбегал из детского дома, дрался, поэтому меня отправили сюда после ЦВИН. Когда убегал, ходил к друзьям, у сестры уже ждали.

С отцом я поддерживаю связь, даже на каникулы к нему приезжал. У нас тут телефона нет, строгий режим. Телефон дают раз-два в неделю звонить. Я обычно сестрам звоню. Они приезжают ко мне на каникулы, деньги присылают. Есть братишка помладше, он первым уехал в детский дом. Потом он тоже попал сюда за воровство и мошенничество. Его хотела взять одна из сестер под опеку, но не дали — она тогда только развелась со своим мужем. Есть еще совсем маленькая сестренка, ее взяли в приемную семью. С ней мы не можем связь поддерживать, запретили.

Здесь я уже три года. Должен был выйти 20 мая, но остался здесь до конца августа, чтобы доучиться. Я не знаю, кем хочу стать, но хочу учиться. Отучусь, устроюсь на работу, женюсь, заведу детей. Криминальная романтика меня не привлекает. Я хочу свою семью. Моя мечта — вырасти, нормально деньги зарабатывать, завести машину, дом, дачу, как у всех.

Айдар по прозвищу Кащей, 16 лет, из города Салавата

Попал сюда, потому что воровал. Брал все, что попадалось под руку. Воровал всегда с другом, Гайсином, мы так развлекались. В основном мы воровали деньги. Как-то раз мы пошли в магазин, вскрыли его, нас было четверо, но так получилось, что вскрыл именно я. Я спрятал деньги, а потом мы разбежались, и меня мои же друзья и сдали, деньги мы потратить не успели. Их поймали первыми, и они все рассказали. Обычно мы тратили деньги на выпивку, на компьютерные клубы, на всякие игрушки, на такси катались по городу. Без девочек, мы с ними не общались, — они просили дорогие подарки, украшения, а нам просто не хотелось на них деньги тратить. Лучше деньги пацанам отдать.

Гайсин меня познакомил с одной девочкой, я нашел ее во «ВКонтакте», обменялись фотками, я хотел, чтобы она меня ждала, а потом мы потеряли связь. Мне нравятся обычные девочки, которым не нужны всякие украшения, мне нужна верная.

Я жил дома, а потом нас с папой оттуда выгнали за неуплату. Мне тогда было 14 лет. Это произошло потому, что все деньги папа отдавал за то, чтобы оплачивать мои косяки. Мы поехали к моей тете в Ишимбай и там жили, потом я попал в ЦВИН, а потом сюда.

Отец пенсионер, раньше был грузчиком. Мама умерла, когда мне было пять лет, что-то с сердцем. Я ее помню, но плохо. Хорошо помню только цвет кожи. Она была такая пухленькая и темненькая. Ей нельзя было пить, а она пила.

Я помню, что в день ее смерти мы были у дяди вместе с папой. Помню, как нам позвонили, папа встревожился, меня взял, и мы поехали к ее подружке, мама лежала без сознания на скамейке. Мы поехали в больницу, но врачи сказали, что уже поздно. Отец сильно переживал, начал сильно пить. До этого даже не курил. Мама была очень добрая. Все мои косяки прощала, не ругала, не била, объясняла, что так не надо делать, я слушался. Если бы она была жива, я бы сказал ей самые ласковые слова, что есть. Отца лишили родительских прав за алкоголизм, когда я был уже здесь. Он часто говорит, что сидел, но я не верю — он у меня очень добрый.

Сейчас я бы не стал совершать преступление, даже если бы мне предложили много денег, даже если бы знал, что мне за это ничего не будет. Я научился на своих ошибках. Я понял, что люди зарабатывали деньги честным трудом. Я просто буду учиться, учиться и учиться, а потом буду получать профессию, хочу стать сварщиком.

Я выхожу из школы 30 августа. Я буду помогать сестре, у нее трое детей, муж, я буду помогать и учиться. Моих братьев и сестер забрали в детский дом, когда мама умерла, потому что они на маму записаны. Отец тогда мне сказал: «Знаешь, почему тебя не забрали? Потому что ты на меня записан, пока я живой, ты со мной».

Если бы у меня было три желания, я бы загадал, чтобы мама вернулась, чтобы у нас хорошо все было, чтобы у всех хорошо все было.

Дима по прозвищу Наркоман, 16 лет, из города Стерлитамака

Я сюда попал, потому что бродяжничал, постоянно убегал из дома. Так я начал жить с седьмого класса. Мы бродяжничали вместе с одноклассниками. Мама у меня риэлтор, она вообще супер. У меня с ней хорошие отношения. У нас многодетная семья — шестеро детей. Все парни и одна сестренка. Все братишки и сестренка от отчима, я один только от отца. Своего отца я толком не видел, только на фотографии, сейчас он сидит. Два года назад он вышел из тюрьмы, мы созванивались, решили встретиться, но не успели, его опять посадили, вроде бы в Салавате. О том, что он преступник, я знал всегда. Но меня эта романтика не привлекает.

Почему я начал бродяжничать — не знаю. Чего-то не хватало, может быть, внимания. Мы грабили магазины, брали там технику. Продавали все потом на рынке. Я употреблял — в основном, нюхал газ и курил спайс. Все это мы делали вместе с остальными пацанами. Потом это все превратилось в привычку, бродил сам, без пацанов, один. Сейчас уже многих посадили. Одного убили, он связался не с теми, взял в долг крупную сумму, а возвращать не стал, ему было 15 лет тогда. Один только учится.

Меня приняли, когда я ночью гулял, подрался с одним пацаном, отобрал у него телефон. На остановке меня поймали. Отвезли домой к матери, сказали ей, чтобы меня не выпускали, отчим сидел у двери всю ночь, не спал, чтобы я не убежал. На следующий день увезли на суд. Дали срок — месяц в ЦВИНе. Потом был еще один суд, дали еще месяц в ЦВИНе, потом отправили сюда.

Сейчас я хочу учиться. Не знаю на кого. Мечтаю завести семью. Хочу, чтобы у меня было много дочек, так как у нас в семье одни мальчики. В спецшколе лучше, чем в ЦВИНе. Там месяц тупо сидишь и смотришь телевизор. А здесь ты все время занят, что-то делаешь, чему-то учишься.

Ильнар, 12 лет, из города Ишимбая

Я здесь три месяца, осталось два года и семь месяцев. Я год жил в детском доме. Где папа, я не знаю. Мама уехала покупать дом на три дня, оставила нас с сестренкой и братишкой. Мне было девять. Кто-то из соседей обратился в полицию.

Я в детском доме постоянно дрался с одним мальчиком. Он сильно меня доводил. Я пытался за себя постоять. Взял нож в столовой. Он не успел отскочить, порезал ему руку. Теперь я здесь.

Мама так ни разу и не приехала. И вообще в жизни нет ни одного момента, который вызывал бы у меня улыбку.

Ильшат по прозвищу Ильям, 16 лет, из города Туймазы

Сейчас у меня второй срок, я здесь с 2011 года. На первом сроке было сложнее, а второй уже так. Первый раз я попал сюда за бродяжничество. Можно сказать, что я жил в семье, у меня были родители. Но дома я появлялся очень редко, в основном жил на улице. Я ушел из дома после того, как запили родители. У меня есть старший брат, он сейчас куда-то уехал, я с ним связь не поддерживаю. Чем занимались мои родители, я особо не знаю, вроде бы работали.

Бродяжничал я с друзьями. Тогда мы еще жили в Кандрах, в квартире. Я тогда в подъездах ночевал, иногда у какого-нибудь друга, иногда приходил домой. Еду брали на огородах летом, зимой — как получится. Ну и в пекарне — разгрузить, что-нибудь помочь. Там давали еду и деньги.

Сначала мой друг на улицу ушел, потом я, потом другие ребята подтянулись. Целыми днями просто слонялись, искали себе развлечения — над охранником поиздеваться, по огородам полазить, выпить. Особо наркотики мы не употребляли, пили блейзеры, коктейли, нюхали клей.

Сначала меня отправили в приют на год. Сюда попал, потому что в приюте мне тоже на месте не сиделось, постоянно уходил куда-нибудь. Пока был здесь, моих родителей лишили родительских прав.

Хорошо и здесь, и в детдоме, свои плюсы и минусы. В детдоме как дома — ушел, вышел, общаешься нормально с пацанами. Здесь тоже хорошо, но за стеной. Общаюсь с пацанами местными, здесь всяким вещам учусь — на трубе играть, носки вязать, молоток правильно держать.

С родителями я общаюсь, мама в последнее время не приезжает, ходить не может — у нее что-то с позвоночником. Она сидела, видимо, заболела там чем-то.

А второй срок я получил, так как не нашел общего языка с директором детского дома. Он решил, что меня не перевоспитать, и отправил сюда. У него еще хорошая фантазия, он сказал на суде, что я спайс курнул, хотя там должны были анализы взять, но этого не сделали. Поэтому второй раз я по 228 статье тут.

В приемную семью я не хочу. Буду пытаться учиться, хочу попасть в летное училище в Бугуруслан, но не знаю, как получится. Говорят, с судимостями не берут.

В первый срок руководство другое было. С Карамычем стало легче и лучше. Больше стало жизни, все пацаны равны. Раньше была дедовщина. Сейчас бывает, случаются конфликты, но это же пацаны, нормально.

Рашит Карамутдинович Аднагулов, по прозвищу Карамыч

директор Серафимовской спецшколы

Рашит АднагуловФото: Вадим Брайдов для ТД

Если вы возьмете личные дела, там почти у каждого серьезная статья. Вот сейчас у меня в руках личное дело 11-летнего мальчика. Вот таааакое толстое. 70% преступлений — кражи. А кражи отчего? Потому что дома жрать нечего, папа сидит, мама гуляет. В школу пришел грязный. У него спросят, почему он грязный, он же не скажет, что у него дома мыла нет. Второй раз пришел без какой-нибудь тетради, начали его ругать, а он в ответ огрызается. Вот уголовный мир их к себе и подтягивает, потому что ни в семье, ни в школе он никому не нужен. А ведь эти дети очень талантливые, их немножко подшлифуешь, и все нормально.

В том году многие ребята поступили в колледжи, учатся на профессии. Один на права сдал, начал таксовать, потому что нужно кормить двух бабушек, а бабушки ему накопили на подержанную машину. Он им выплачивает потихоньку, пытается мать по УДО вытащить.

Кстати, они все своих мам очень любят. Даже если она законченная наркоманка и алкоголичка, попробуй только про маму что-нибудь скажи, он сразу как кошка дикая тебе на лицо прыгнет и укусит. Но при этом, прожив с ними полгода, дети снова начинают конфликтовать с родителями, потому что тяжело сносить подзатыльники пьяной женщины, какого-нибудь пьяного мужика всего в наколках, как из Третьяковской галереи.

Тут им первые три месяца трудно, они изображают припадки, пускают пену, падают на пол, говорят, мол, я дурачок, меня нельзя трогать. Эти все истории придуманы еще тогда, когда их вылавливала полиция, издевались старшие во дворе. Это его ответная реакция на жизнь. Его же всегда пугали спецшколой, говорили, будешь плохо себя вести, попадешь в спецшколу, там тебя будут бить, опустят. Так даже в полиции говорят, делают нам антирекламу.

Как мы воспитываем тут детей? Во-первых, тут особый режим. Дети скучают по дисциплине. Дисциплина — это правила, где все понятно — сделаешь это, получишь вот это. Во-вторых, у детей поиски себя и талантов. Они все хорошо поют, рисуют, но у многих проблемы в учебе. Некоторые приходят в четвертом-пятом классе — таблицу умножения не знают, пишут еле-еле, из трех букв нам знакомых четыре ошибки делают. Но процентов пятнадцать из двоечников становятся хорошистами.

Наши ребята ездят на раскопки, в патриотические лагеря, мы взяли военно-патриотическое направление. 60% уходят в армию. Из них получаются потрясающие солдаты. Их ничему учить не надо, у них потрясающая выживаемость. Им одного кусочка хлеба на три дня хватит.

Нам государство три года назад давало 53 миллиона, в этом году мы с 41 выживаем, а детей стало в два раза больше. Мы выкручиваемся за счет друзей, спонсоров, а что будет дальше, я не знаю. Все зависит от экономического состояния — если вернемся в девяностые, детей станет еще больше. Папа пришел, его сократили, он что будет делать? Неделю на стакане сидеть. Мама будет ему кричать, что он козел, зарабатывать надо. Пошли ссоры, разводы. Мы всегда в тройке призеров в России, хотя у нас самый маленький бюджет. Нам сократили всех — психотерапевтов, медсанчасть, даже зубного работника. Даже убрали из перечня носки и трусы. Хорошо, благотворители нам помогают.