«Вдруг она не хочет меня знать?»

Поселок Холм-Жирковский ничем не отличается от множества других в России — скромные деревянные дома, старенькие советские автомобили. Мест, куда можно пойти, немного: парк со стадионом, церковь, библиотека, рынок и сельский ДК. Для Иры здесь прежде всего важны места памяти — дом, школа и озеро, в котором папа научил ее плавать и ловить рыбу. А еще маленькое прямоугольное здание, где находится танцевальный кружок. Ира занималась танцами с двенадцати лет, но недолго — продолжать пришлось уже в детском доме.

Ира росла с папой. В шесть лет девочку стала воспитывать бабушка, потому что отец часто уезжал на заработки. После смерти бабушки она год жила у крестного и виделась с отцом только тогда, когда тот приезжал с вахты и был в состоянии говорить.

Отец Иры пил так, что мог забыть про то, что дочь надо кормить, укладывать спать, водить в школу — что она вообще у него есть. Однажды к ним в дом пришли органы опеки и забрали Иру. Так Алексей перестал быть отцом, хотя и был родителем.

Девочку сразу взяли в новую семью. Причем в ту, что в поселке считают образцово-показательной: вместо пьянок по выходным семья ходила в кино или кафе, ездила на прогулки в Смоленск. Ире даже не пришлось переезжать: приемные родители тоже жили в Холм-Жирковском, на соседней улице. Поэтому, когда ее начинали за что-то ругать, она искала укрытия в доме отца.

Ире хотелось, чтобы папа забрал ее к себе: она придумывала, что ее обижают и даже бьют. Выпив, Алексей приходил к опекунам на разговор.

После очередной ссоры Ира пошла в бар. Узнав об этом, опекунша подумала, что Ира вырастет похожей на отца, — по поселку пойдут слухи, все-таки про эту семью раньше говорили только хорошее, — и отдала Иру в детдом.

«Мама ушла — и все»

На лето всех студентов в Смоленске заставляют покинуть общежитие, даже детдомовцев. Одни снимают квартиры, другие договариваются с друзьями — Ира решила поехать к отцу.

Она не была здесь пять лет. Зеленая краска отцовского дома облупилась. Озеро поросло тиной, в нем никто не купается. Танцами занимаются какие-то другие, незнакомые дети.

Мы вместе гуляем по поселку, на Иру смотрят прохожие, но почти никто не здоровается. Ира показывает на белую церковь, которая выглядит новой, ее недавно покрасили.

— Вот сюда мы с бабушкой ходили, когда я маленькой была. Я вспомнила об этом, когда нас (в интернате. — Прим. «ТД») возили в Оптину пустынь. Мы туда нарядные приехали, а нас отправили грядки полоть. Точнее, спросили: «Кто хочет помочь монахам?» — вспоминает Ира. — Бабушка меня работать не заставляла. Я сама брала тяпку — и в огород. Как только она видела, говорила, брось, иди лучше побегай.

— Ты похожа на бабушку? — спрашиваю.

— Ну она тоже любила на папу покричать, если он что-то не так делал. Допустим, придет выпивший, бабушка ему: «Так, опять?! Чтобы я больше не видела твоих друзей!» Вот и у меня сейчас то же самое идет, ничего не могу поделать.

— А внешне?

— Внешность у меня в папу. Глаза зеленые, волосы кучерявые, даже родинка на лице — как у него. А нос — это мамино. Мама бросила нас с папой, когда мне было четыре года. Я почти ничего о ней не знаю, но мой нос — это точно в нее.

Ира поджимает губы и морщит нос, будто ее кто-то обидел прямо сейчас.

— Мама ушла — и все. Она даже не интересовалась, не приходила. Ни на день рождения, ни на какие праздники — ей было все равно до моей жизни вообще. У нее семья, трое детей, — рассказывает Ира, качая ногой. — Мы встретились с ней в прошлом году… Разговаривали недолго.

Вспоминая о встрече, Ира съеживается в клубок.

— Я думала, что она спросит, как я, где я, что со мной было все эти годы. Но она спросила только, курю ли я, есть ли у меня мальчик и как я учусь. Все. Маленькой я тянулась к ней, не понимала, не обижалась. Сейчас вроде бы хочется общаться, но это тяжело: а вдруг она не хочет меня знать?

«Я принадлежу пустоте»

О том, что Ира хочет увидеть маму, первыми узнали воспитатели в детском доме. «У взрослеющей девочки есть запрос, но мы боимся. Вдруг ее будет сильно туда тянуть и она станет от нас сбегать? Мы не справимся с эмоциями», — и они обратились в фонд «Дети наши», который уже устраивал такие встречи между родителями и детьми. Некоторые заканчивались тем, что взрослые в итоге забирали детей обратно в семью либо поддерживали с ними постоянное общение.

— В подростковом возрасте человек задумывается: «Кто я? Кем мне быть? На кого я похож?» Определение себя выстраивается с образа семьи. Но если ребенок воспитывался в учреждении, он не понимает, как ответить на эти вопросы. «Чему я принадлежу? Пустоте?» Дети там обычно говорят: «Если я умру, никто не заметит». Мы показываем, что это не так, что у них есть опыт семьи, есть родители, бабушки и дедушки, тети и дяди. Просто они могли испугаться, или обстоятельства так сложились, — рассказывает психолог фонда «Дети наши» Кристина Якусевич. — Один дедушка, вполне благополучный, отдал четырнадцатилетнюю внучку в детдом, после того как увидел ее выпившей. Он испугался, что внучка станет алкоголиком, как и его дети, которые умерли от этого в раннем возрасте. А в учреждении все строго, он думал, что дети там не будут пить, станут учиться, всегда будут накормлены и одеты. Для ребенка важно признать опыт своей семьи и, отталкиваясь от него, строить свою жизнь — повторять одни примеры и отрицать другие.

Маму Иры отыскали за несколько дней — она жила в соседней деревне. Когда сотрудники приехали к ней, соседи сказали, что она в роддоме. Там и произошла встреча.

К этому непростому разговору пришлось подготовить и Иру, и маму, и врачей — в родильном отделении встречи были запрещены, но, узнав о ситуации, никто не смог возразить. Врачи нашли маленькую комнату, где мать и дочь могли побыть наедине. Это случилось через несколько часов после того, как мама Иры родила.

Конечно, Ира ждала, что мама сразу же начнет ее обнимать, целовать. Что у них будет много общих тем. Она думала, что мама извинится. Этого не произошло. Уставшая после родов женщина тихо радовалась встрече.

По дороге в детдом Ира плакала. Она не понимала, почему ее родная мама — это почти чужой человек, но почему-то очень хочется встретить ее снова.

— Иногда одной встречи достаточно для ребенка, который не представлял своей семьи. Бывает, ребенок видит родителей-алкоголиков и строит свою жизнь на отрицании: «Я буду лучше, чем вы». Некоторым важно знать, почему родители не приходили. У нас один мальчик так обрадовался, когда узнал, что его папа парализован: это значило, что он, возможно, хотел, но не мог проведывать сына, — говорит Кристина Якусевич. — Нам бы очень хотелось, чтобы Ира без ограничений общалась с мамой. Чтобы она понимала: пусть папа и мама не вместе, но они остаются родителями.

— Есть еще важный момент: когда человек знает своих родителей, то он как бы чувствует почву под ногами, свои корни, — добавляет социальный педагог Павел Исаченко. — Это дает ему большую эмоциональную устойчивость, больше сил, чтобы заботиться о своих детях.

«Я твоя мама»

Дом Ириной мамы находится в соседнем поселке. Возле забора стоят два детских велосипеда, на веревке сушится одежда, у ограды высажены цветы. Рядом, высунув от жары язык, развалился серый пес.

Ко мне выходит стройная босая женщина с короткой стрижкой. По тому, как она держит себя руками за плечи, видно, что она волнуется.

— У меня трое маленьких детей, никуда сейчас не вырваться, но я так рада, что у меня теперь есть Ирочкин телефон, — начинает рассказ Альбина. — Я сама боялась, не могла, пока люди мне не помогли (фонд «Дети наши». — Прим. «ТД»). Я боялась, что она скажет мне: «Столько лет тебя не было — и тут на тебе. Да кто ты мне такая вообще?» И пошлет меня куда подальше.

Из дома выходит мальчик лет десяти. Пристально смотрит, но не подходит. Потом выбегает еще один, помладше — пытается догнать стрекозу и посадить ее в банку.

— Когда я младшенького рожала, Ирунчик ко мне в роддом приезжала. Ой как мне было приятно! И самое главное — она сразу меня мамой назвала. Не Альбина, не еще как-нибудь там — мама! Мне столько хотелось ей сказать, но не шли как-то слова. Приятно смотреть на нее, видеть, какая она. И страшно было сначала. Слава богу, все хорошо прошло. Я ее номер записала, потом еще отдельно большими цифрами — и на стену приклеила, чтобы не потерять, чтобы всегда был под рукой.

— Ира говорила, что вы звонили ей как-то?

— Да, один раз. Я каждый раз волнуюсь: вдруг отвергнет? Сейчас хочется с ней контакт наладить, протянуть ниточку, связать нас снова. Я потихонечку начну, буду звонить: «Как дела? Чем занимаешься? А что сегодня будешь делать?» Вот так. Советы давать пока не буду, но мне так хочется предостеречь ее от своих ошибок.

Мальчики начинают кружиться вокруг матери, громко смеются, бегают, цепляясь ручками за ее спину и живот. Один отобрал у другого банку со стрекозой.

— Ма! Ма! — кричит младший, заливаясь смехом.

— Тихо, сынок! Поиграет — и отпустит, поиграет — и отдаст, — улыбается Альбина. — Ух жулики!

— Муж мой знает, его дети от первого брака тоже знают. Однажды Ромка, пасынок, сказал, что Ирку в интернете нашел, — у нас такой техники нет, я просила его рассказать, какая она. Потом я папу ее в Болохонове как-то встречала. «Ну как она?» — «Ну нормально» — «Учится?» — «Учится». Когда она маленькая была, я пыталась, приходила к детскому саду и в школу. Помню, как я Егоркой была беременна, пришла к Ирке, а Лешка (отец Иры. — Прим. «ТД») выгнал: «Уходи! От тебя она только плачет!» По мере возможности я пыталась узнать что-то про Иру, но последний раз видела ее в шесть лет.

Каждый раз, когда маленьких качала, они капризничали, спать не хотели, поднимала голову в потолок и прокручивала потихоньку: «Интересно, на кого похожа? На меня или на Лешку? А если встречу случайно, узнаю ли я ее? А если узнаю, как подойти, как начать разговор? Здравствуй, я твоя мама? После стольких лет вот так, на голову ребенку? Примет ли она меня? Сможет ли она меня когда-нибудь простить? Я часто-часто думала… Слава богу, наша встреча состоялась! Какое было бы счастье, если бы она приезжала к нам в гости. Я представляю, как встречу ее на автостанции, провожу в дом. Или как мы с ней пойдем по магазинам. Будем разговаривать, общаться. Сама я бы никогда не решилась, никогда».

«Это ты, дочка?»

Мы сидим в доме отца Иры, в сенцах, вместе с нами Ирина подруга Эля из колледжа. Вчера девочки собирались, чтобы посмотреть у Иры по телевизору «Физрука» — говорят, сидели до трех ночи, не успели прибрать в зале. Да и к тому же, идет ремонт. Ира с папой уже снесли стенку и из двух комнат сделали одну, для нее. Вместе поклеили обои: розовые с цветочками для дочери выбирал отец.

— Ира, я забыла тебе сказать, сегодня ночью приходила какая-то женщина, — вдруг говорит Эля.

— Какая?

— Не знаю, она не сказала. Увидела меня: «Это ты, дочка?» — «Нет, я подруга. Ира спит». Она попросила у меня стакан воды и ушла. Это могла быть твоя мама?

Эля порывисто обнимает Иру.

— Не знаю. Во всяком случае, у папы нет сестер.

Всю обратную дорогу социальный педагог фонда «Дети наши» комментирует мне: «Сразу за деревьями детский дом. Там в основном подростки», «В этой деревне опека ходит на проверку почти в каждую семью», «А когда приезжаем в этот поселок, сразу узнаем “наших” родителей — здесь часто пьют». Специалисты фонда ездят по всей Смоленской области в поисках родителей и родственников, помогают детям подготовиться к встрече и пережить новый опыт. Оформив регулярное пожертвование фонду, вы поможете десяткам детей найти родных, побороть ощущение пустоты и в будущем создать счастливую семью. Ребенку важно знать, кто его мама и папа, бабушки и дедушки, чем они занимались и что хорошего было в его семейной истории. Ведь иногда взрослые отдают ребенка в детдом, потому что сами росли без родителей и ничего не знали о них, или потому что ситуация казалась им безвыходной. Общаясь с родителями теперь, Ира строит планы: получить второе образование, открыть свое праздничное агентство и выйти замуж. А дети? «Мои дети будут заниматься танцами», — говорит Ира.

Сохранить