Телефон Веры

Я имел счастье. Счастье быть знакомым и даже немножко дружить с первым главным врачом первого московского хосписа Верой Васильевной Миллионщиковой. Она сама позвонила мне лет пятнадцать назад и сама предложила знакомство. Сказала, что у нее рак. Что она сама отправляется пациенткой в собственный хоспис. Что всю жизнь мечтала умереть именно от рака, потому что эта болезнь дает собраться с мыслями и завершить земные дела. Сказала, что вот, мечта сбывается. Но только не на кого оставить хоспис, — Вера Васильевна спокойно говорила про то, что будет, когда она умрет, — решила оставить на дочь Нюту, и Нюте нужно помочь. Поможете?

Я тогда был уже довольно опытным журналистом, писавшим на социальные темы, а дочь Веры Васильевны Нюта вовсе еще не была тем термоядерным мотором паллиативной помощи, которым является сейчас, а была пухлощекой девочкой. Мы встретились поговорить, и я влюбился, но не в девочку, а в пожилую женщину — в Веру Васильевну.

И у меня было десять лет счастья. Это странно звучит, но я любил ходить в хоспис. Самым уютным местом на земле мне казался кабинет Веры Васильевны. Я входил, садился в кресло, получал чашку чая, мы болтали обо всем на свете, а в голове у меня был словно легкий блаженный звон.

Иногда Вера Васильевна переезжала из кабинета в палату, потом ей становилось получше, и она опять перебиралась из палаты в кабинет. Но общение с нею было неизменной радостью.

Я не очень понимаю, в чем секрет. Видимо, в снисходительности. В доброжелательном Верином понимании, что вот, человек умирает. А раз умирает, то можно его понять. Можно простить ему дурной характер, капризы, глупость, малодушие, пьянство — что угодно — умирает же.

Полагаю, этот счастливый звон, который всякий раз возникал у меня в голове от общения с Верой Васильевной, был счастьем смертного. Я не умом понимал, а всем своим существом чувствовал, что случись мне умирать на руках у этой женщины, то я буду прощен. За все. За что угодно.

Во время прогулки в Первом Московском хосписе имени Веры МиллионщиковойФото: Павел Смертин/ТАСС

Когда я выходил из кабинета главного врача и общался с сотрудниками хосписа, разговаривали мы тоже в основном о Вере Васильевне. Сотрудники беспрестанно рассказывали о ней. Любимая моя история назвалась «Вера и Гитлер».

История такая: однажды какие-то знакомые позвонили Вере Васильевне и попросили принять в хоспис их родственника, который умирал от рака и мучился от боли.

— Везите, — отвечала Вера Васильевна.

— Вы знаете, — продолжали знакомые, — он очень милый человек, мухи не обидит. Никогда не жалуется.

— Везите-везите, — повторила Вера.

— … очень образованный, очень интересный собеседник, при этом скромный…

— Да везите же!

— … и очень доброжелательный, интеллигентный, мягкий…

— Да хоть Гитлер! — воскликнула Вера. — Везите!

И в этой ее готовности оказывать последнюю помощь кому угодно, хоть Гитлеру, выражалось для меня Верино кредо, от которого в голове у меня непременно звенел как будто утешительный колокольчик.

А потом у меня заболела мама. Раком мозга. Глиобластомой.

Это были четыре самых мучительных года в моей жизни.

Главное, выяснилось, что сколько бы я ни писал про онкологию и паллиативных пациентов — я не готов. Никто не может быть готов.

Не реже раза в неделю я звонил Вере Васильевне или приезжал к ней в гости и спрашивал, что мне делать. Что мне делать, если мама совсем перестала двигаться, и я сорвал спину, ворочая ее, и отец тоже сорвал спину.

Что мне делать, если мама перестала есть? Как мне накормить ее?

Что мне делать, если мама стала дышать с клекотом?

Что мне делать, если из дома пропала крупная сумма денег? Должен ли я грешить на сиделку? Или это отец, измученный четырехлетним уходом за мамой, сам спрятал куда-то деньги и не может вспомнить.
На все эти вопросы Вера Васильевна отвечала мне терпеливо и так, что после ее ответов усталость оставалась, но отступало отчаяние.

Однажды я позвонил и спросил:

— Вера Васильевна, я больше не могу. Я чудовище?

— Нет, — отвечала Вера. — Вы не чудовище. Вы просто устали. Усталость родственников — это показание для госпитализации в хоспис. Привозите маму. Вы сможете быть с ней хоть двадцать четыре часа в сутки, а тяжелую работу за вас будем делать мы.

Последний раз я позвонил Вере Васильевне, когда мама умерла. Я позвонил, спросил, что мне делать, и получил подробную инструкцию, включавшую телефон честного похоронного агента.

Главный врач Московского хосписа № 1 Вера МиллионщиковаФото: PhotoXPress

Вскоре после моей мамы умерла и Вера Васильевна. Теперь мне некому звонить, если кто-нибудь из родственников или я сам заболеет чем-нибудь онкологическим. И у меня не поднимается рука стереть в записной книжке Верин телефон.

Вернее, нет. Было некому звонить. А теперь опять есть. Созданный Верой Васильевной и названный в ее честь фонд «Вера» организовал горячую линию — такой номер телефона, куда может позвонить любой человек, который болен раком или чем-то еще, у которого больны родственники. Задать все эти вопросы, которые задавал я. Получить от специалистов толковые и доброжелательные ответы. Потому что нельзя быть готовым ко всякому обстоятельству тяжелой болезни. Потому что любому онкологическому больному и любому его родственнику то и дело нужен ответ на вопрос: «Что делать, если?..»

На горячую линию паллиативной помощи каждый месяц звонят не меньше четырехсот человек. Я не хочу вас пугать, но однажды позвоните и вы. Я тоже думал, что много знаю про рак. Тоже, пока мама не заболела, думал, что справлюсь. На самом деле нет. Телефонные консультации стали для меня необходимостью.

Чтобы горячая линия работала, чтобы пятеро специалистов днем и ночью отвечали на вопросы про болезнь — нужны деньги. Всегда будут нужны. На нашем веку уж точно люди будут тяжело болеть, а их близкие всегда будут растеряны и подавлены.

Ваше даже небольшое, но ежемесячное пожертвование позволит горячей линии работать. Днем и ночью на ваш вопрос: «Что мне теперь делать?» — ответят.

Сделать пожертвование