Госизменницы

Суета в доме Анник Кесян царила с раннего утра. Знакомая заказала ей полуфабрикаты на свадьбу дочери: 160 блинчиков с мясом, 15 килограммов долмы в виноградных листьях, 25 килограммов пельменей и 20 килограммов вареников с творогом. Мяса не хватало. Анник пришлось бежать на центральный рынок Адлера, а потом тащить тяжелые сумки в поселок на границе с Абхазией. Дома хозяйка быстро перебрала огромный тазик с мясом: она никогда не экономила на клиентах, тщательно вырезала все пленки и жилки. Затем почистила лук. Уже думала пропустить мясо через мясорубку. Но поскольку за стеной спала двухлетняя внучка, реагирующая на каждый шорох, Анник решила потерпеть до утра, встать в шесть часов и приготовить фарш.

В половине шестого позвонили в дверь. Чтобы ранние гости не разбудили внуков, Анник побежала скорее открывать. На пороге стояли пятеро крепких парней в гражданской одежде. Первым делом Анник, в пижаме и с заспанными глазами, подумала, что с сыном приключилась беда, а потом вдруг осенило: «Наверное, у меня проблемы из-за торговли пельменями». Один из гостей представился фээсбэшником, показал корочку и достал из папки документ. Анник потянулась за очками на тумбочке, но молодой парень моментально перехватил ее руку. «Вы что, боитесь, что я от вас убегу?» — улыбнулась женщина. Взяла в руки документ, прочла первые строки и тут же отвела глаза, будто бумага обжигала: «Обвиняется в госизмене, передаче информации грузинским властям».

Оперативники ходили по дому в обуви: перевернули все верх дном, забрали компьютер и телефоны. Вику, дочь Анник, трясло, полусонные внуки прижимались к ней и плакали. Сама 57-летняя бабушка была совершенно спокойна, происходящее ей казалось полным недоразумением. Когда фээсбэшники показали ей на дверь, она молча нырнула в кроссовки и теплую куртку, не взяла никаких вещей и только успела прошептать дочери: «Вика, меня сейчас заберут, но я не знаю почему».

Четырехлетний внук стучал кулаками по окну, но Анник не могла обернуться — ком в горле стоял. В доме было тепло, пахло дровами.

Единый мир развалился

Анник Кесян и Оксана Севастиди (в девичестве носила другую фамилию), армянка и русская, родились в Советском Союзе.

Дедушка Оксаны, будучи военным, вместе с семьей объездил полстраны. Когда он умер, бабушка пережила инфаркт и еще долго не могла прийти в себя: просыпалась и первым делом бежала на кладбище. Врачи посоветовали увезти ее из Майкопа. Решено было искать дом на побережье Черного моря.

«Тогда нельзя было купить квартиру, только обменять, — вспоминает Светлана Ивановна, мама Оксаны Севастиди. — Одна женщина предложила нам трехкомнатную квартиру в Сухуми, и мы, даже не подумав, что это Абхазия, что это Грузия, согласились. Мы прожили там двадцать лет как в сказке. Моя мама, бывший писарь в НКВД, каждый день купалась в море, я работала буфетчицей в столовой обкома, Оксана ходила в школу и каждое лето ездила в лагерь в Грузию. Она мечтала поступить в тбилисскую школу милиции — тогда все ее сверстники туда стремились, но с первой попытки не прошла конкурс».

Судьба занесла Оксану в Сухуми, когда республика была частью единого мира. В Абхазии дружно жили грузины, абхазы, армяне, русские, греки. Гагры был одним из самых популярных курортов в СССР, где регулярно отдыхали Сталин, а потом Горбачев. В Сухуми проживало вдвое больше русских, чем абхазов.

Для Анник Кесян Абхазия тоже стала вторым домом.

После окончания «школы продавца» в Адлере Анник устроилась в магазин промтоваров. А через полгода вышла замуж за армянина из Абхазии. Будущего мужа она знала всего три дня, на четвертый Роберт Кесян украл восемнадцатилетнюю Анник и увез в Гагры. Как это часто бывает у армян, не без согласия невесты. Дело в том, что жених стеснялся появиться перед родителями Анник: он был на шестнадцать лет старше ее, разведен и с дочерью.

Много лет Анник прожила в большом доме у Черного моря. Крышу над головой она делила с двумя братьями мужа и их женами. Сначала Роберт торговал машинами, потом развернул мандаринный бизнес, развозил абхазские мандарины по союзным городам. Анник сидела дома: муж ревновал ее и не разрешал работать.

«Я ни в чем не нуждалась — наш дом выглядел как музей, ко мне хорошо относились, — рассказывает Анник. — Может, потому что я со всеми лажу? Я родила двух детей. Это было очень дружное время, национальность не имела значения. Соседей — абхазов и грузин — мы приглашали на все свадьбы и похороны, каждый день ходили друг к другу пить кофе. Если мы не заходили к ним на дни рождения, они обижались. Когда у меня умер свекор, все соседи — армяне, грузины, греки, русские — помогали накрывать стол на поминки. Они приходили в гости с модными тогда корзинами, полными винограда, коньяка, сладостей. Однажды мы получили пять приглашений на свадьбы — там были пары разных национальностей. Я спросила мужа, что же мы будем делать. Он сказал: куда не сможем пойти — отправим подарочный конверт с деньгам».

В начале девяностых удача отвернулась от Роберта — всякий бизнес, за который он брался, прогорал. Приходилось «таксовать». Анник наконец-то поняла, что нужно взять жизнь в свои руки, и стала «челночить». В 1991 году вместе с подругами из Гагр она забила клетчатые сумки зубными пастами, ракушками, сигаретами «Кэмел», кожаными перчатками, серебряными цепочками, долетела до Минска, а оттуда уже пересела на автобус, чтобы к пяти утра приехать на рынок в Польше. Торговля удалась, на вырученные деньги женщины купили детям польскую одежду.

Во второй раз, когда Анник с подругами возвращалась из Польши домой, водитель автобуса сообщил: в Абхазии началась война (после распада Советского Союза абхазы потребовали независимости от Грузии). Тридцать женщин, которые всю поездку болтали на разных языках, оставшуюся часть пути проехали молча. В аэропорту Минска Анник дозвонилась до мужа. «Я уже у твоей мамы в Адлере, забрал из дома детей, золото и деньги», — скороговоркой сказал он.

Через несколько месяцев Анник не выдержала и решила с женой брата поехать за теплыми одеялами в старый дом. На носу была зима. Когда они сели в автобус, направлявшийся в Гагры, выяснилось, что обратно он поедет только на следующий день. Пришлось заночевать. Двери были выбиты, света и тепла не было. Бомбили с вечера до утра. Женщины не спали, с ужасом смотрели в окно. «Какие же мы с тобой дуры, — говорила Анник снохе. — Тут война, а мы за какими-то одеялами приехали».

Отношения превыше всего

Переехав в Россию, Анник решила всерьез заняться челночным бизнесом. Взяла точки на рынках Адлера и Сочи.

«С четырьмя подругами, вернувшимися с началом войны из Гагр в Россию, мы ездили в Польшу и Турцию за тряпками, — вспоминает Анник. — Все было хорошо, пока я не обанкротилась. Это был дефолт 1998 года. Я заняла 7 тысяч долларов по 6 рублей, а пришлось отдавать по 25. Сделала распродажу в магазине, чтобы люди по городу не тыкали пальцем, что я не вернула им деньги».

Поскольку нужно было платить за съемную квартиру и учебу детей, Анник начала лепить пельмени на заказ. Большой круг знакомств (клиенты и коллеги с рынка, а также друзья и знакомые, переехавшие из Абхазии в Адлер) позволил ей быстро развернуться: поднос с пельменями не успевал отправиться в морозильную камеру, как на товар уже находился покупатель. Люди вставали в очередь за полуфабрикатами, ассортимент расширялся. Анник любила делать комплименты и докладывать пакетик с пельменями сверху. Однажды она слепила за день 30 килограммов. Муж проснулся в четыре утра и удивился, что она так рано встала, а она еще даже не ложилась спать.

«Я — семейная, — улыбается Анник. — Очень хотела, чтобы мои дети продвигались вперед».

Оксана, в отличие от Анник, пережила войну в Абхазии. Она не успела вместе с мамой и бабушкой вернуться в Россию, потому что, во-первых, граница была перекрыта, во-вторых, женщины не могли оставить то, что нажили за два поколения: две квартиры (вторую бабушка получила как ветеран войны).

«Русские бомбили Сухуми с самолетов, из гранатометов, потому что абхазы же стрелять не умеют, — рассказывает Светлана Ивановна. — Мне говорили: “Свет, ваши бомбят”. А я им отвечала: “Они такие же мои, как и ваши”».

Война закончилась через два года, но вернуться к прошлой жизни уже было невозможно. «Все, кто не были абхазами, чувствовали себя притесненными. Участились мародерства, грабежи, изнасилования молодых девушек», — вспоминает Светлана Ивановна. Однажды соседка Наташа попросила у нее тачку, чтобы поставить на нее пластиковый бак и пойти к колодцу за водой. У колодца девушка нарвалась на солдат. Парни пытались изнасиловать ее, но Наташа не поддавалась, в итоге получила пулю в лоб. У Светланы Ивановны началась паника, когда она узнала о смерти девушки. Позвонила дальним родственникам в Грузии и попросила забрать Оксану к себе. Ей тогда был 21 год.

Сама Светлана Ивановна осталась в Сухуми. Через год к ней в дом вошли мародеры. Женщину мучили четыре часа, выбили ей зубы автоматом, забрали золото и продукты. После этого случая Светлана Ивановна все-таки решилась на переезд в Россию. Она выбрала Сочи, где жила старая знакомая. В кармане было 10 рублей. Первое время мать и дочь спали на полу комнаты в общежитии, потом заняли у подруги 250 рублей, купили ящик турецких помидоров и заработали первые деньги.

Пятнадцать лет Оксана с мамой не праздновали Новый год. Они приходили домой с работы в 11 вечера, думали, что немного вздремнут и пойдут накрывать на стол, а просыпались 1 января.

Мать и дочь работали без выходных. Летом и зимой просыпались в четыре утра, ехали на оптовый рынок, закупали фрукты. В шесть часов они уже раскладывали товар на точке. Потом Светлана Ивановна бежала домой, кормила мать, сама завтракала, спала немного и снова возвращалась на рынок. Основная торговля шла вечером, когда люди возвращались с работы домой.

Однажды администрация рынка предложила продавцам вступить в «Единую Россию». И Оксана согласилась. Чем тогда привлекла ее партия, она уже и не помнит. Это был 2006 год. Членство было формальным, но Оксана всегда голосовала за «партию власти».

— Мы были патриотами. Сейчас Путина ругают. А я всегда была за Путина, потому что второго такого нет, — говорит Светлана Ивановна.

— И не будет больше. Нас тут разнесут в пух и прах, если он уйдет, — поддакивает Оксана.

— Кто бы ни был, будет хуже. Сейчас он для нас самый родной.

— Да? — переспрашиваю я.

— Ну помиловал же, как не родной. Родненький, — резюмирует Светлана Ивановна.

В 2007 году рынок закрыли — и Оксана пошла работать продавцом в магазин хлеба. Несколькими годами ранее умер ее первый муж — грек по национальности (именно его фамилию она сейчас носит). Оксана думала вернуть девичью фамилию, когда исполнится 45, но этот день рождения отмечала уже в тюрьме.

Полезные знакомства

Оксана каждый год ездила в Грузию: после войны туда переехали ее одноклассники, соседи и лучшая подруга.

В одной из таких поездок Оксана познакомилась с Тимуром Бускадзе. В свое время она работала в милиции и даже дружила с его отцом в Сухуми.

«На Тимуре была форма, а на спине надпись по-английски: полиция, — вспоминает Оксана. — Он сказал, что пошел по стопам папы. Что, если у меня будут какие-либо проблемы в Грузии, он сможет мне помочь. Мы обменялись телефонами». Это был 2005 год.

Спустя некоторое время Тимур объявился сам. В апреле 2008 года, за три месяца до начала военных действий, он отправил Оксане смс: «У вас танки в Сочи стоят?» Женщина ответила, что некоторое время назад видела поезд с военной техникой, стоит ли он сейчас — не знает. Больше они не переписывались.

«Состав не один час стоял на железнодорожной платформе, взрослые и дети бегали к нему фотографироваться, — вспоминает Светлана Ивановна, мама Оксаны. — Мы вообще привыкли к российским миротворцам, которые после окончания войны стояли на границе Грузии и Абхазии, и к танкам, проезжающим периодически в Абхазию».

Обстоятельства жизни Анник Кесян складывались так, что знакомство с менгрелом — Мамукой Лукава — было ей только на руку. Единственная дочь Анник — Вика — вышла замуж в Грузию. Она попала в бедную семью, муж не работал, в доме были трудности даже с теплом и едой. Анник вынуждена была постоянно отправлять им деньги, посылки с продуктами и бытовой техникой. Как раз тогда набирал обороты ее курортный бизнес. Летом Анник разрывалась между двумя странами: сдавала свой дом в Гаграх и помогала отдыхающим разместиться в Адлере. Зимой — лепила пельмени.

Долгое время Вика боялась признаться матери, что отношения с мужем ухудшились, она писала и стирала сообщение, переживала, что муж увидит. А однажды не выдержала: «Мам, приезжай, у нас все плохо». Анник разнервничалась. Она не знала, как быстро и недорого добраться до дочери: авиасообщение с Грузией на тот момент было прервано. Потом соседка подсказала ей путь через Абхазию, на маршрутке. Это был 2007 год.

На грузинской границе к Анник подошел высокий парень в бордовой кофте с мысиком (как потом выяснилось, мегрел из Абхазии). Он хорошо говорил по-русски, представился Мамукой Лукава, попросил предъявить документы, а когда увидел российский паспорт, сказал, что он не действителен.

«Я испугалась, — вспоминает Анник. — Мне сказали: если попадешься на границе — тебе хана. Мамука начал закидывать меня вопросами: к кому я еду, чем дочка занимается, откуда я родом, с кем дружу в Гаграх. Я назвала первое, что пришло на ум, — соседа, с которым дружил муж, но потерял сейчас связь. Мамука отпустил меня, но попросил оставить свой телефон. Я дала номер зятя. Сначала хотела назвать последнюю цифру неправильно, а потом подумала, что он может об этом догадаться и на обратном пути задержать меня. Через несколько дней Мамука перезвонил мне и сказал, что нашел номер этого старика. На самом деле, как потом выяснилось, старик давно умер, а Мамука обманывал меня. Мне следователь позже сказал, что в этот момент он меня уже заманивал — понял, что из меня можно веревки вить».

Когда Анник пошла покупать обратный билет на поезд до границы Грузии с Абхазией, ей сказали, что на этот паспорт не продадут билеты. Пришлось звонить Мамуке. Он посоветовал взять билет на какую-нибудь родственницу, подойти к проводнику и передать трубку ему.

«Мы так и сделали, — вспоминает Анник. — Я чувствовала себя королевой. Менты заходили в купе, спрашивали, все ли у меня в порядке, не обижает ли меня кто. На границе меня встретил Мамука, попросил мой российский номер. Сказал: “Как доедете — напишите мне”. Я села в маршрутку и подумала: какой нормальный парень. Обрадовалась, что у меня появилось полезное знакомство».

Следующие несколько лет отношения между дочерью и ее мужем переживали несколько кризисов. Анник просыпалась и засыпала с мыслью о дочери. Пару раз дочка с внуками пыталась уйти от мужа и вернуться к матери, с пересечением границы помогал Мамука. Анник не задавалась вопросом, откуда у него связи. Видела его однажды в военном бушлате и думала, что он работает в погранвойсках.

В апреле 2008 года Мамука отправил Анник смс: «Ань, у вас что, поезда пустили в Гаграх?» Женщина расселила отдыхающих в Гаграх, вышла в магазин за хлебом, прошла несколько десятков метров до рельсов и написала Мамуке: «Нет, это не поезда пустили, танки везут, военная техника какая-то». Связь была плохая. Сообщение дошло только через несколько дней, когда Анник вернулась в Адлер. А через неделю Мамука снова задал этот вопрос. Анник сказала, что сами не видела, но отдыхающие говорят, что «танки едут и едут».

После этой переписки Анник еще несколько раз обращалась к Мамуке за помощью — перейти границу. Он никогда не отказывал. Из вежливости она поздравляла его с днем рождения и Новым годом. И даже однажды приняла в гостях его бывшую возлюбленную, с которой они учились в Краснодаре. Она-то и рассказала Анник, что Мамука работает в ФСБ.

Стокгольмский синдром

Через семь лет после того, как Оксана отправила Тимуру смс, ей позвонили из ФСБ и пригласили на разговор по поводу гражданства второго мужа, грузина по национальности. Женщина взяла такси, чтобы не опоздать на встречу. Домой она уже не вернулась.

Вместе с Оксаной оперативники приехали обыскивать ее дом. Один из них обратился к Светлане Ивановне: «Как же такое могло произойти с вашей дочкой, с вашей семьей, у вас же отец был начальником штаба топографической службы?!» Женщина ответила: «Так он умер, когда ей было шесть лет!»

Оксану посадили в мерседес и увезли в Краснодар. Следователь Роман Троян (он же занимался делами еще трех «госизменниц») посоветовал Оксане не тратиться на адвоката — «толку от него все равно не будет» — а взять государственного защитника. Она так и сделала и попала на шестнадцать месяцев в СИЗО.

«СИЗО находится прямо во дворе здания ФСБ, — объясняет Оксана. — У меня в камере был плазменный телевизор, сплитсистема, холодильник — все условия для жизни. Но я рыдала каждый божий день. До последнего верила Трояну. Он со мной разговаривал так, будто хочет мне помочь. Я маме писала: он хороший, у него глаза добрые».

Когда Светлане Ивановне наконец сообщили, где находится ее дочь, она рванула в Краснодар. Громоздкий мужчина вышел из здания и сообщил, что Оксана арестована на два месяца. «А что вы хотели, вы знаете, чем ваша дочка занималась? Шпионажем! Ей грозит от 12 до 20 лет», — выпалил он. Мать упала в обморок. Пришлось вызывать скорую помощь. Потом ее пригласил к себе старший следователь Роман Троян. Он взял с нее подписку о неразглашении, сказал, что это в интересах дочери.

«Я говорила ему, что это какая-то ошибка, — рассказывает Светлана Ивановна. — Я в курсе каждого ее шага. Она у меня нигде не шляется, не знает ни кафе, ни ресторанов. На первом плане у нее работа, я и бабушка. Она даже не подозревала, где военная часть находится, работала в магазине хлеба, в интернет заходила, только чтобы в “Одноклассниках” переписываться. Законопослушная, ни одного административного штрафа за всю жизнь. Но Троян настаивал на том, что я что-то проглядела. Через несколько дней я позвонила ему в офис, трубку взяла какая-то женщина. Я ей все рассказала. Она мне посоветовала следить за своим здоровьем: “Годик посидит ваша дочь, мозги вправим и выпустим’’. Вот благодаря ей я жива осталась. Взяла себя в руки, у меня была задача: передача, письма, передача, письма».

Однажды Светлана Ивановна написала Оксане письмо. Напомнила ей, что скоро день смерти дедушки. Посоветовала попросить помощи у него: «мертвые помогают».

«Я в ту ночь повернулась к стенке, — вспоминает Оксана, — закрыла глаза и про себя подумала: дедушка, ну подскажи, что мне поможет, что меня спасет? Приснился мне тогда сон, будто мы втроем сидим в камере. Вдруг открывается железная дверь, заходит Путин, протягивает мне руку и говорит: “Пошли!” Я проснулась, посмеялась и забыла сон. Ага, придет за мной Путин в СИЗО».

За Анник пришли через шесть лет после смс, отправленной знакомому из Грузии.

В СИЗО оперативник вызвал ее к себе, схватил за лицо, ударил и пригрозил: «Я тебе говорю, вспоминай все быстрее, а то твоя дочь за стенкой окажется». Когда ей предложили сдать Мамуку, она возмутилась: «За что? Он мне ничего плохого не сделал». Дети прислали частного адвоката. Следователь сказал, что статья серьезная, преступление против государства — «никакой адвокат не поможет» — и Анник отказалась от него. Соседка по камере подначивала ее: «Признай свою вину, тебе облегчат наказание, может, отпустят за отсиженное — иначе будет только хуже». В итоге Анник созналась в передаче гостайны грузинскому разведчику.

«Я понимала, что это несправедливо, но винила во всем только себя. Нельзя было такое писать. На суде я тупо смотрела в пол — значит, у меня участь такая. Считала, что “наверху” ничего не знают о нас. Путина я любила с первых дней, как его выбрали президентом, и до сих пор люблю. Мне нравится его ментальность, как он говорит, держит страну. Я считаю, что живу в самом хорошем государстве. Я даже Путина во сне видела пару раз. Один раз, когда в Гаграх жила. Он подошел к калитке, протянул мне руку. Я смотрела на него и не могла поверить, что сам Путин со мной здоровается. А потом он сразу же исчез. Когда я сидела в СИЗО в Краснодаре, то видела его снова. Он был с какой-то женщиной. Что-то мне хотел сказать, но она не дала ему со мной поговорить».

В суде Анник Кесян представлял государственный адвокат. Он сказал ее дочери, что подавать на апелляцию бессмысленно: «Люди по таким статьям не выходят, хорошо, что ей не 12 лет дали». В приговоре неожиданно для себя Анник обнаружила, что не только подтвердила сотруднику грузинских спецслужб информацию о передвижении российской военной техники, но и сосчитала количество танков: 30 штук. Эта же цифра появилась и в приговоре Севастиди. Материалы дела до сих пор засекречены.

В тюрьме тоже есть жизнь

За смс Анник получила восемь лет колонии. В первое время в каждом письме просила прощения у дочери и сына, ей казалось, что она испортила им репутацию. Анник отбывала срок в Мордовии, бесплатно убирала «чайхону» — место, где питались и хранили свои продукты осужденные. Из-за пенсионного возраста женщина была освобождена от работы, но Анник не умела сидеть сложа руки.

«Сначала мне было страшно, — вспоминает Анник. — Вдруг что-нибудь украдут в чайхоне — это же такой позор, я со стыда умру. Потом я заказала дочке щетки и моющие средства, чтобы отмыть пол. Вымыла окна, повесила занавеску, прихватила ее сбоку своей красивой заколкой, почистила микроволновку так, чтобы она сверкала как зеркало, поставила цветы на стол».

После чайхоны Анник пригласили в санчасть. Всем нравилось, как она наводит порядок вокруг себя.

«У нас на первом этаже шел ремонт, и в процедурку постоянно заносили песок со стройки, — рассказывает Анник. — Приходилось коридор мыть 50 раз в день. Мне фельдшер говорила: «Да оставь ты это все нафиг, для кого ты это делаешь?!» А я отвечала, что для себя. Я за чистоту всегда боролась. По ногам шваброй иногда могла ударить, если люди в неприемный день ломились в процедурку. Ко мне хорошо относился медперсонал, но пока я убиралась, параллельно проверялся мой баул. Раз в месяц — так по статье положено. Бывало, что и два дня подряд. Я складывала свои вещи красиво, трусики в одном пакете, постельное — в другом, а они переворачивали все вверх дном и кучкой все запихивали обратно».

Тимура Бускадзе, которому Оксана писала смс о танках в Сочи, следствие тоже посчитало грузинским разведчиком. Доказательством послужила справка, выданная органами госбезопасности Абхазии — одной из сторон военного конфликта. Суд был закрытый. На заседание, по словам Оксаны, вызвали военных, которые сопровождали тот самый состав с танками. Они дали показания, что движение войск не было секретным: техника шла открыто, без камуфляжей. Но суд признал сведения, переданные в смс из 20 символов, «государственной тайной». В марте 2016 года Севастиди осудили на семь лет и отправили в колонию в Ивановской области. По сведениям адвокатов из «Команды 29», Роман Троян, который вел это дело, впоследствии стал начальником Следственного управления ФСБ по Краснодарскому краю, краевой прокурор, выступавший гособвинителем по делу, перешел на работу в Генпрокуратуру в качестве заместителя генпрокурора.

«Когда я ехала по этапу, попадала в какое-нибудь СИЗО и называла свою статью, все выпучивали на меня глаза, даже начальники, — вспоминает Оксана. — Практически у всех была одна реакция: “А что, у нас за это сажают?”»

От бабушки долгое время скрывали, где находится Оксана. Но однажды Светлана Ивановна не выдержала: «У нас такое горе, Оксанку посадили». Через несколько месяцев бабушка умерла. Впервые в жизни трех женщин разлучили. Смерть и тюрьма. Светлана Ивановна ходила по квартире одна, падала на диван и выла, курила сигарету за сигаретой. Однажды она позвонила своей русской подруге, которая жила за стенкой ее квартиры в Сухуми, чтобы поздравить с днем рождения, а та поспешила ее прервать: «Света, ты меня извини, но я боюсь сейчас общаться с тобой, чтобы не навредить сыну».

Уже в колонии Оксана взяла обычный лист бумаги, написала благодарственное письмо, положила в конверт и отправила начальнику СИЗО Краснодара.

«Охрана там была великолепная, культурные ребята. Все разговаривали с нами на “вы”, никто не повышал голос. Я поблагодарила весь коллектив, мне очень понравилось их отношение. Говорят же, какой начальник, такой и коллектив. С чем бы я к нему ни обратилась, он всегда готов был выслушать. Практически каждый день приходил к нам в камеры, интересовался, что нам нужно. Мне он даже позволил стирать свой белье в тазике, хотя в СИЗО это запрещено».

В колонии Оксану определили на швейное производство. Она была ручницей: мелом расчерчивала ткани, выворачивала воротнички для будущей формы полицейских и пограничников. За работу получала сто рублей в месяц, хотя на сайте была указана официальная зарплата 7,5 тысячи рублей. Трудилась 14 часов в день, иногда по ночам, если нужно было поскорее сдать план. Когда в воскресенье давали выходной, то на кровать даже садиться не разрешали. Два раза у Оксаны был гипертонический криз, врачи еле-еле сумели сбить давление.

«Я очень скучала по маме и дому, — вспоминает Оксана. — Ходила постоянно к психологу, думала, у меня поедет крыша. При этом ко мне очень хорошо относились. Меня определили в самый лучший отряд. У нас были очень хорошие девочки и самая лучшая начальница. Строгая, но справедливая. Мне в работе помогала одна девушка. Если я не успевала, она прибегала на помощь, чтобы начальство на меня не злилось. Я потом поинтересовалась у девочек, за что она сидит. Оказалось, расчленила мать».

Однажды лопнуло терпение Светланы Ивановны. Она поняла, что обещаниям следователя, что вот-вот дочку отпустят, верить не стоит, и позвонила по телефону, который дала ей сестра. Это был «Мемориал». Еще через несколько звонков у Оксаны появились адвокаты «Команды 29» Иван Павлов и Евгений Смирнов. Они предали огласке историю Севастиди. В марте 2017 года президент подписал указ о помиловании Севастиди. В колонии Оксана просидела шесть месяцев (в общей сложности два года и два месяца).

— За Павлова и Смирнова буду молиться всю жизнь. Я когда в церковь хожу, свечки за их здоровье ставлю. За Путина и за этих ребят, — говорит Светлана Ивановна.

— Есть хорошие люди, — улыбается Оксана.

В случившемся они винят судью, прокурора и сочинских фээсбэшников. Считают, что президент, как Сталин в свое время, не знал обо всех приговорах.

Однажды Оксана поехала в Краснодар за действующим паспортом. Она взяла с собой маму, потому что боялась одна подойти к зданию ФСБ.

«Я думала, Троян через кого-то передаст мне паспорт, как это делал раньше, когда передавал телефон, — рассказывает Оксана. — А потом дверь открылась, и из здания ФСБ вышел он сам. Меня как будто кипятком ошпарило. Но все прошло в дружественной, молчаливой обстановке».

«Я только ему сказала: “Роман Сергеевич, вы на меня не обижайтесь, — вспоминает Светлана Ивановна. — Извините, пожалуйста, я за свою дочку боролась как могла”. На что он мне ответил: “Я к вам претензий не имею”».

После того как в СМИ появилась информация о помиловании Севастиди, дочь Анник связалась с «Командой 29». Адвокаты согласились взяться за дело Кесян. Вскоре она и еще две «госизменницы» были помилованы президентом.

Анник и Оксана вернулись домой, но не к прежней жизни. «Дело о госизмене» отняло у них время и здоровье, они уже физически не могут заниматься тем, чем занимались раньше. За те три с половиной года, что Анник сидела, ее подруги по турбизнесу купили себе несколько квартир, а она до сих пор не провела в доме газ.

Первым делом, когда Анник вышла из колонии, приготовила сто блинчиков с мясом и три килограмма вареников с творогом. Она отнесла их Лене, с которой в свое время ездила в Польшу за ракушками. Женщины давно не общались, максимум обменивались приветствиями при встрече в Адлере. Но Анник очень хотелось поблагодарить Лену. Когда она сидела в тюрьме, Лена одевала ее внуков. Вызывала Вику в свой магазин детской одежды, протягивала ей пакет и две тысячи рублей — чтобы от ее имени что-нибудь купить Анник.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!