Вшивая горка на берегу Яузы — один из семи холмов, на котором стоит Москва. У каждого городского холма — своя мифология и история, свои герои и свои призраки. Место, на котором стоит сегодняшняя 23-я городская больница, если копнуть землю, много чего расскажет. Монастыри и церкви, мощи святых и расстрельные ямы — вся длинная и разнообразная история города открыта здесь археологами. Само историческое название этого места — Болвановье — содержит в себе отсылку к какому-то древнему святилищу, есть и указания на то, что когда-то селились здесь и колдуны-целители. Духи этого места, его гении, как сказали бы латиняне, связаны каким-то образом с врачеванием. Вот здесь, на почве этого архаического мира, и выросла одна из старейших московских больниц, которая сегодня переживает славные времена.
Красота
Никогда до этого дня меня не привозили в приемное отделение по скорой помощи. Но самой мне приходилось не однажды отвозить родственников и знакомых. Это всегда томительное многочасовое ожидание в коридоре, стонущие больные, мечущиеся врачи. Но в этот раз происходящее напоминало американское кино: быстро и ласково. Однако кино никто не снимал. И никакой инспекции от вышестоящих начальников тоже не наблюдалось. Был обыкновенный, рядовой день.
Картина, которую я увидела, изменила мои представления об окружающем мире. По крайней мере, в этой конкретной точке мира, куда я попала, — в приемном покое Городской клинической больницы № 23 им. Давыдовского, а потом и в отделении реанимации, куда меня поместили. Если попытаться одним словом определить происходящее — красота. Красота в точных движениях нянечек и сестер, в общении с врачами и лаборантами, делающими анализы и процедуры. Приветливые лица, полное достоинство в отношениях между врачами и пациентами. И чувство покоя, когда человек снимает с себя ответственность за себя, отдаваясь в руки профессионалов. Слова «хорошее качество» не полностью определяют происходящее: хорошее качество плюс еще неуловимое что-то… пожалуй, чудо…
Мы гораздо чаще видим в окружающем нас социуме вещи неприятные, порой возмутительные, иногда совершенно нестерпимые, и считаем нужным обсуждать это, пытаясь как-то исправить то густое безобразие, которое так часто наблюдаем. Тем больше радуемся, когда видим людей, которые поставили перед собой почти неразрешимую задачу — ручным способом создать оазис в пустыне — и создали его.
Люди этой породы, для которых работа не повинность, а радостное служение, хотя порой сильно изматывающее, вообще встречаются редко. Но встречать их в такой концентрации мне до сих пор не приходилось. Здесь была какая-то загадка.
Законы чуда
Полных три дня я провела в кардиологическом отделении. За эти дни мне сделали все обследования, а я проводила свое исследование: разговаривала с больными и нянечками, с медсестрами и врачами. Врачи наблюдали за мной, я наблюдала за больницей. Ведь чудо тоже имеет свои законы.
Обычно человек, попавший в больницу, настраивает себя на терпение. Вдруг выяснилось, что ничего терпеть не надо — все замечательно: и люди, и предметы, и скорость действия…
Мой небогатый опыт общения с сегодняшней российской медициной довольно печальный: больничная бедность, отсутствие современных лекарств и оборудования, перегруженный и невнимательный персонал, нехватка врачей. Моя личная история восьмилетней давности — рак, диагностированный на третьей стадии, хотя я регулярно ходила на проверки. То есть проморгали… Друзья настояли, чтобы я поехала на лечение в Израиль, и я попала в иерусалимскую больницу Хадасса. Там, в больнице, со мной рядом лежали граждане страны, которых государство лечило бесплатно. Я, иностранка, платила за операцию и за лечение немалые деньги. Контраст между израильской и российской медициной показался мне убийственным. В который раз приходит в голову, что честь и достоинство страны оцениваются в интернатах для стариков и детских домах, а еще в обычных больницах, где лечат граждан. Там, в Израиле, я пережила целую гамму чувств — от обиды за моих соотечественников, которых так плохо лечат, от горечи, злости и ярости до личного чувства вины перед теми, кто не может, как я, купить билет, чтобы лечиться в другой стране за деньги.
Но 23-я больница, куда я попала на этот раз, была не похожа ни на одну московскую больницу из числа тех, что я видела до этого дня. Более всего она напоминала знаменитую американскую клинику, которая была создана в Рочестере в начале ХХ века двумя братьями Мейо. Оба брата были одаренными врачами, хирургами, прекрасными организаторами и, вне всякого сомнения, обладали особой харизмой: они были безукоризненно нравственными людьми, и сила и привлекательность их были так велики, что другие люди, не менее прекрасные, к ним подтягивались. Это был тот уникальный случай, когда «умное» и «доброе» шли рука об руку. Братья Мейо полагали, что в клинике помимо лечебного процесса должна идти научная работа и здесь же, параллельно, должен происходить и учебный процесс. Эта волшебная механика заработала. И работает сегодня, разрослась в целую систему, процветает, и по сей день клиника Мейо — одна из лучших в Америке, а может, и в мире.
Два врача
Сто лет спустя, на другом краю света, в Москве, два других человека, тоже находящихся в родстве, — не братья, как Мейо, а молодые супруги, кардиологи Елена Юрьевна Васильева и Александр Вадимович Шпектор, прошли по сходному пути. Почему-то мне кажется важным, что и в том и в другом случае инициатива исходила из семейного источника.
Было начало 90-х годов прошлого века. После краха советской власти государственные структуры, кое-как работающие, рассыпались на глазах, и нужно было создавать новую, более современную и более мобильную систему. На это не было ни средств, ни мотивированных специалистов. Разруха в здравоохранении только нарастала. Однако движение, этой разрухе противоборствующее, тоже существовало. Заметно оно было лишь тем, кто находился внутри самой системы. Именно тогда Елена Юрьевна и Александр Вадимович начали собирать команду, с которой постепенно превратили отделение, где работали, в кардиологический центр, который ставил и решал проблемы в масштабе всего нашего города. Шутка ли: за последние три года смертность от инфаркта снизилась в три раза!
Задачи уточнялись по мере продвижения. Одновременно с написанием писем по начальству с просьбами, предложениями и требованиями Александр Вадимович и Елена Юрьевна создавали научные семинары, начинали научные исследования в рамках клиники. Лечебная работа сближалась с научно-исследовательской, и одновременно предпринимались действия по совершенствованию скорой кардиологической помощи.
руководитель университетской клиники кардиологии.
Справа: Елена Юрьевна Васильева, главный врач, профессорФото: из архива ГКБ № 23
Это почти невозможная вещь — сочетание таланта врача, мышления ученого и практической хватки администратора. Усилиями этих двух людей кардиология менялась. И главное, о чем свидетельствует работа этих двух замечательных врачей, — то, что кажется невозможным, на самом деле возможно, реализуемо. Все мы привыкли жаловаться на сложные условия, на косное руководство, на отсутствие финансирования, еще на тысячи препятствий, которые не дают плодотворно работать. Но, наблюдая за жизнью этой больницы, я понимала, что жизнь меняется, как в волшебном фонаре: начальство становится дружественным и постоянно помогающим, приходит финансирование, о котором прежде и мечтать не могли, и клиника оснащена не хуже, чем в Гарварде. Здесь же, на месте, из молодых людей со смутными идеями воспитывают первоклассных врачей, и среди них растут и такие, которые выйдут за пределы этой отдельно взятой и особой 23-й больницы и понесут свои установки, навыки и умения в те места, где все еще плохо больным, медсестрам и врачам, и тогда медицина в нашей стране перестанет быть архаичной и станет такой, какой ее понимают и создают Елена Юрьевна и Александр Вадимович. Но самое, быть может, важное, о чем говорит история этих двух замечательных людей, — один человек может изменить мир. А уж двое — тем более!