Личное дело Валентины Карповой

1 апреля 2017 года истек срок аренды здания, в котором вот уже почти пять лет располагается хоспис Валентины Карповой. Чиновники сказали: «Освобождайте». Но куда денешь 40 лежачих больных? Не на улицу же. Аренду со скрипом продлили… но почему-то опять только на три месяца. Ближе к июлю Карповой удалось кое-как уговорить мэрию — продлили до 1 сентября. Теперь Валентина Васильевна ждет, чем дело кончится. Полученный в марте 2017 года вместе с лицензией Минздрава РФ на осуществление медицинской деятельности статус клиники сестринского ухода пока оберегает хоспис от произвола местных властей. Выгнать хоспис из занимаемого им здания нельзя. Но создать невыносимые условия, чтобы Карпова со своими стариками сама куда-то делась, — легче легкого. Со слов Карповой, здание приглянулось какому-то застройщику. Точнее — не само здание, а земельный участок под ним: на нем можно построить высотку — центр города все же. Место привлекательно еще и тем, что квартиры никому давать не надо.

Продать квартиру, открыть хоспис

Хоспис зарегистрирован в 2010 году как некоммерческий благотворительный фонд, а открылся он в декабре 2012-го. Два года ушло на поиск подходящего здания и денег на ремонт, заключение договоров с энергетиками, коммунальщиками и т. д. Валентина Карпова выбрала двухэтажное деревянное здание (постройки царских времен), которое к тому времени года три как пустовало, — дом № 102 по улице Анатолия, бывший дом литераторов. Карпова продала квартиру в Барнауле, купила жилье в деревне Шахи недалеко от города. На разницу от продажи сделала серьезный ремонт здания хосписа, начав с того, что вывезла три грузовика мусора. Перевезла в будущий хоспис свой холодильник, мебель, посуду, стиральную машину, электроплиту. Первые три года Карпова жила в хосписе.

С идеей открытия в Барнауле хосписа и подробным бизнес-планом Валентина Карпова пошла на прием к тогдашнему главе горадминистрации Игорю Савинцеву (осужден в 2017 году за превышение служебных полномочий). Мэр толком слушать не стал, сказал: «Вас тут много таких ходит!» Карпова выложила на стол вырезки с предвыборными обещаниями градоначальника, из которых следовало, что в кресло мэра Савинцева влекло огромное желание помогать людям. И этим Карпова добилась того, что мэр на дверь сразу не указал, а нехотя стал слушать. «Я поняла, что о паллиативной медицине он даже не слышал, что такое хоспис — не знает. А я-то пришла просить здание под хоспис!» По тому, как смотрел на нее мэр, слушая, в каких условиях находятся умирающие люди (не где-то там, далеко-далеко, а в городе, которым он управляет), Карпова сделала вывод, что он об этом даже не задумывался. И стала рассказывать. О том, что хоспис — это не дом смерти. Да, живущие в хосписе люди умирают раньше нас, но мы должны обеспечить им достойную жизнь до последнего дня. Рассказывала о том, что основная идея хосписа — облегчить боль и страдания человека, как физические, так и душевные. А еще рассказывала о том, например, как ей позвонили и попросили забрать бабушку из соседней квартиры, потому что подъезд насквозь провонял, невозможно зайти. Бабушка умирала в одиночестве, никто к ней не ходил, не ухаживал. Разве что еду приносила соседка, жалко было старушку. Заберите, говорят. А куда? В больницу не возьмут. Врачи в таких случаях роняют: «Мы здесь, чтобы лечить, этого вашего больного уже не вылечить, а у нас не богадельня».

Савинцев пообещал «рассмотреть». Карпова ждала три месяца, ничего не дождалась и отправилась за помощью в городской союз предпринимателей. «Я подготовилась, ожидая, что они тоже не имеют ни малейшего понятия о том, что есть такое явление в цивилизованном обществе, как паллиативная помощь. Рассказывала, что надо помочь людям в человеческих условиях прожить отпущенное им время. Помочь инкурабельным больным достойно уйти из жизни — с грамотным уходом, в чистой постели и, главное, без постоянных жутких болей. Не сработало. Никто не захотел помогать в открытии хосписа. Ни копейки не дали».

Помог благотворительный фонд «Вера», на грант которого барнаульский хоспис купил современные медицинские кровати с противопролежневыми матрасами.

«Раньше и больницы нас как бы не замечали. Это в лучшем случае. Чаще слышала, что я на несчастьях людей наживаюсь. Теперь, как только понимают, что за больным в терминальной стадии болезни никто не приезжает, а положенные в стационаре две недели прошли, сразу звонят мне: “Мы вам сейчас привезем”. Раньше они не знали, куда девать таких больных. Теперь знают. Я беру, не могу отказать».

Закон не для всех

С 2011 года паллиативная помощь официально включена в перечень основных видов медицинской помощи вместе с медико-санитарной, специализированной и высокотехнологичной медицинской. Это в ФЗ № 323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» записано. Суть паллиативной помощи обозначена так: «Избавление от боли и облегчение других тяжелых проявлений у неизлечимых больных».

Другими словами, с 2011 года люди, страдающие неизлечимыми заболеваниями, находятся под охраной закона. Таких больных нельзя бросать на произвол судьбы, они должны содержаться в хосписах, клиниках сестринского ухода. Ответственность за жизнь инкурабельных больных возложена на органы здравоохранения и социальной защиты. Допускается, что хосписы могут быть не только государственными, но и частными. Однако не все законы у нас исполняются. Более того, нередко принимаются законы, противоречащие один другому.

Например, в 2015 году Минздрав издал указ, которым запретил интернатам принимать онкобольных. «Мне из совета ветеранов одного из районов города звонили, говорят, нашего ветерана, больного раком в четвертой стадии, никуда не берут, — рассказывает Валентина Васильевна. — Совет помог ему пройти всех врачей для интерната, а в краевой соцзащите сказали: “Не имеем права”. Можно, говорят ветераны, мы его к вам?»

Взяли в оборот

Два года Валентина Карпова ходила по судам. Как она поняла, власти хотели закрыть хоспис и решали, как это вернее сделать. «В суд обращалась городская прокуратура. Меня обвиняли в незаконном обороте наркотиков, да разное придумывали, вплоть до того что я вообще работаю незаконно: не имею права ухаживать, не имею права таблетку больному дать по рецепту врача. На меня ополчились все — судебные приставы, прокуратура. Откуда только не было здесь проверяющих. Но какой “оборот”, когда у меня лицензия Минздрава на медицинскую деятельность, когда каждую пустую ампулу мы сдаем в поликлинику! До лицензии врачи 1-й поликлиники тоже выписывали для больных хосписа рецепты на обезболивающие, которые предоставляются бесплатно, но строго под отчет».

«Я очень исполнительный, законопослушный человек. Сказали пожарные: “Должна быть внешняя лестница со второго этажа, сделаете — и можете спокойно дальше работать”. Ну еще, говорят, маски от задымления и носилки купите. Все купила, все сделала — заявили, что больных нельзя держать на втором этаже! Пришлось искать другое здание, перевозить на улицу Короленко. Отделение занимает небольшое муниципальное помещение на первом этаже жилого дома. На ремонт помещения и ушли практически все накопления хосписа, приготовленные для оплаты долгов по аренде (плату ввели в январе 2017 года, за три месяца накопился долг в 330 тысяч; до этого аренда была бесплатной, хотя коммуналку хоспис оплачивал в полном объеме, без скидок). Переселила, а мне говорят: “Выселяйтесь немедленно”. Три раза ходила в прокуратуру: “Скажите, куда мне деть больных с Короленко, они все лежачие. У них родственники кто за границей, кто на Крайнем Севере или вообще нет никого”… Увозите, говорят, и все».

Оказалось, кто-то из жильцов дома написал в прокуратуру жалобу с требованием выселить этих туберкулезников и ВИЧ-инфицированных! «Но в хосписе нет больных с такими диагнозами, с чего они взяли?! Я просто не имею права таких принимать! В прокуратуре сказали: “Мы обязаны отреагировать, вы уж перевезите их куда-нибудь. Или оформите как массажный кабинет, что ли”. Я и не знала, что так можно. Но в массажный кабинет превращаться не стала, решила открыть на Короленко реабилитационный центр — преимущественно для постинсультных больных».

Карпова — женщина с характером. Сидеть и ждать у моря погоды не привыкла. Она записалась на прием к представителю президента в Алтайском крае Михаилу Чугуеву. Полпред направил комиссию в хоспис. Комиссия все внимательно осмотрела. Говорят: «Все хорошо, такой порядок не в каждой больнице встретишь».

«Я долго не могла взять в толк, почему на меня так все ополчились. А недавно поняла: мой хоспис — это укор властям. Сколько лет они обещают открыть хоспис и не открывают потому, что просто не хотят этим заниматься».

Мечта на четыре миллиона

Карпова — а куда деваться? — стала искать в аренду еще одно помещение, муниципальное, из тех, на которые никто не претендует. Нашла подходящее здание на улице Льва Толстого, двухэтажное, пустующее. И требующее большого ремонта. У хосписа на ремонт денег нет.

Нашла другое здание — бывшее банковское хранилище на улице Силикатной. С ремонтом помогли собственники здания, все сделали, чтобы можно было поселить больных. Подключили воду, установили душ, оборудовали столовую, побелили — покрасили (оплачивал ремонт хоспис). Да и аренду придется платить — 85 тысяч в месяц. Там, говорит Карпова, можно было тридцать коек разместить, но чтобы не тесниться, решено ограничиться двадцатью.

Объезжая город и его окрестности, Валентина Васильевна присмотрела отличное здание — бывшей больницы в пригородном поселке Штабка. Размечталась: половину займет клиника сестринского ухода, другую — реабилитационный центр. Большая площадь пустовать не будет, ведь сколько безнадежных больных лежит годами без всякой помощи по селам! В администрации Валентине Васильевне на просьбу передать ей под хоспис пустующее здание в Штабке сказали: «Покупайте. Четыре миллиона — и оно ваше». А на что, на какие деньги?

Незаданный вопрос

За несколько дней до июньской пресс-конференции Владимира Путина Карпова решила задать вопрос президенту, узнала, где в Барнауле можно записать видеообращение. И тут ее неожиданно пригласили в мэрию, к первому заместителю главы администрации Вячеславу Франку. «Думаю, ну все, выгонят отовсюду». Хотя вроде как закрыть хоспис, у которого есть лицензия, нельзя. На той встрече с Франком от чиновника, фамилию которого Валентина Карпова так и не спросила, она услышала, что в ее хосписе побывала комиссия крайздрава и сделала заключение, что все пациенты там совершенно здоровые. По словам Карповой, у нее в хосписе не было никого из крайздрава. А вот из мэрии проверяльщиков было много, раз десять приходили. Да это и не сложно: хоспис — в двух шагах от горадминистрации. Но, похоже, никто из проверяющих не сообщил своему руководству правду — о том, что в хосписе лежат инкурабельные больные, большинство из которых не может не то что встать, но и самостоятельно есть.

«Вы, говорю им, только бумаги пишете, перекладываете их со стола на стол. И не думаете, что за ними — люди. Вы только о своем благополучии печетесь! Я очень разочарована в местных властях. Чудовищная некомпетентность, чудовищное равнодушие».

Франк пообещал восстановить безвозмездную аренду здания на ул. Анатолия, 102, до конца 2018 года. И решить вопрос с накопившимся долгом в 330 тысяч. Вопрос решили, долг сняли.

«Я написала два письма губернатору Алтайского края Александру Карлину, но ни на одно из них так и не получила ответа. Главный онколог края Александр Лазарев обещал помощь, но тоже ничем не помог. Они же несколько лет назад собирали журналистов, сказали: “Мы открываем благотворительный фонд “Надежда” и при нем отделение паллиативной помощи”. И где оно?»

Невыдуманные истории

«Привезли женщину из Шипуновского района с раком в последней стадии. Она и мужчина из Ханты-Мансийска были первыми больными хосписа. В свое время мужчина развелся с женой и уехал из Барнаула работать на Север. Там снова женился. Потом овдовел. Бывшая жена, уже бабушка, написала письмо, позвала обратно: давай, говорит, доживать свой век вместе. В день его возвращения в Барнаул женщина умерла. Родня сказала: “Мы тебя знать не знаем, уходи”. У дедушки случился инсульт. В интернат не взяли, привезли ко мне».

«Из больницы привезли бабушку с синдромом диабетической стопы. Старушку там прооперировали, ногу отрезали до колена. И как-то не обратили внимания на то, что человек прогнил до костей. Мы делали ей перевязки дважды в день, боролись с пролежнями. Это было непросто, слишком все запущено. Родственники с такими ситуациями не справятся, они просто не умеют этого, не знают как. А за этой бабулей в больницу и не приехал никто».

Таких случаев, когда в хоспис привозили больных с некрозом костей, у Карповой уже пять.

«Привезли из Мамонтова бабушку с раком почек. У нее никого нет, кроме внучки на Украине, в Донецке. Плачет: “Ко мне никто так хорошо не относился”».

Сотрудники соцзащиты привезли в хоспис пожилого мужчину, естественно, умирающего. Человек приехал в Барнаул из Таджикистана работать. И все было у него хорошо, пока не заболел серьезно. И тут выяснилось, что у него ни родственников в Барнауле, ни прописки, ни жилья. Только российское гражданство. И пенсию он тоже не получал. Валентина Карпова стала выбивать для него пенсию. Для этого пришлось прописать его у своего сына, с которым она жила после продажи квартиры. «Пенсию мужчине назначили 6,5 тысячи. Хоть какие-то деньги. В хосписе он прожил полгода. Мне же пришлось его и хоронить».

«Три года в хосписе прожила молодая женщина, умерла в тридцать семь лет от рака мозга. Муж алкоголик, лишен родительских прав, детей отправили в интернат. Женщина испытывала жуткие боли, никакие обезболивающие не спасали. Выла так, что, думала, у меня сердце остановится».

За пять лет существования барнаульского хосписа таких историй набралось около двухсот.

Один случай Карпову удивил: «Однажды пришла женщина, прокурор. Сказала, что не с проверкой, что она хотела бы некоторое время поработать сиделкой. “Я поняла, что заблудилась”, — говорит. Проработала так три дня, ухаживала за больными. Через год привела свою подругу».

В хосписе привыкли рассчитывать на свои силы, но волонтерам всегда рады, как и любой материальной поддержке. Например, денег на ремонт одного из помещений дали два брата, барнаульские предприниматели. Их родители погибли, когда те еще в школу не пошли, растила тетя. По их просьбе Карпова ухаживала за пожилой женщиной сначала у нее дома, а когда открыла хоспис — перевезла и ухаживала там за ней еще год до смерти.

Кто заплатит за все

Хоспис, напомним, частный, а значит, пребывание в нем платное. Сейчас это стоит 23—25 тысяч в месяц, но скоро Валентина Карпова планирует повысить плату до 28 тысяч для самых тяжелых больных, которым нужно очень много расходных материалов для перевязок (по правилам хосписа — дважды в день). В хосписе лежит много людей, за которых вообще никто не платит, но обслуживание, лечение и питание они получают в полном объеме. А после смерти их и хоронят за счет хосписа.

«Дети, часто так бывает, даже на похороны не приезжают. Некоторые присылают одежду для похорон — сапоги, зимнюю куртку». Валентина Васильевна такие вещи откладывает в сторону и обряжает умерших как положено.

«Правда, некоторые родственники несут свой крест до конца. Даже мужчины такие встречаются! Их на моей памяти было трое. Сначала они за папами-мамами ухаживали дома, потом привезли их в хоспис, когда поняли, что не справляются, знаний, умений не хватает. И сами в хосписе жили со своими престарелыми родителями, ухаживали с нашей помощью. Нормальные люди. Большая редкость».

В барнаульский хоспис очередь, заявок очень много. Родня везет больных стариков в больницу, а оттуда их быстро выписывают. Дети не всегда могут круглосуточно ухаживать за родителями — работают, устали, не знают, как ухаживать. Хоспис для многих — единственный выход.

«У меня двое лежали даже из администрации края. Они были в таком же очень плохом состоянии, как и все здесь. Никто за них не платил».

«Они же все равно умрут»

«Привезла как-то в городскую больницу своего пациента с энцефалопатией головного мозга. Врачи меня обступили и давай: “Да вы деньги куете в этом своем хосписе!” Да какие деньги, говорю! Вы вообще что-нибудь читали на тему паллиативной помощи? Знаете, что такое хоспис вообще? Молчат. И так очень многие врачи. Скорая тоже поначалу не хотела везти наших больных, например, с обострением болевого синдрома, в больницу, врачи говорили, мол, зачем, они же все равно умрут. А мы не могли понять, почему больному стало хуже. Я требовала показать приказ, в котором сказано, что инкурабельных больных нельзя везти в больницу. Нехотя, но везли. Я всем доказывала, что они должны делать то, что должны. Сейчас у меня ни с кем нет проблем. Знают, что не отстану. А раньше меня в машину скорой не пускали, говорили, что я больному никто. Это я никто? Да я ему все! Я его выхаживаю, я же его, когда время придет, похороню».

В барнаульский хоспис по уставу не принимают инкурабельных детей — нет помещения, в котором можно было бы открыть детское отделение. Карпова на эту тему много думает, городу необходим детский хоспис. «Но власть не позволит мне его открыть, я слишком всем надоела своей неугомонностью. Моя деятельность — укор их бездействию».

«Чтобы помочь человеку, не нужно никаких сверхспособностей, сверхвозможностей. Достаточно желания помочь. Большого желания. Как-то повезла свою подопечную в больницу на операцию. Пришла навестить — женщина после перевода из реанимации лежит в обычной палате на панцирной койке, застеленной одной лишь клеенкой. Ни матраса, ни простыни — ничего. Почему, спрашиваю? Везите, говорят, свое, из хосписа. Не сдержалась, накричала на завотделением. Та свалила вину на сестру-хозяйку, как будто она, а не завотделением принимает решения».

Медперсонал у Карповой опытный, обученный, но она мечтает отправить сотрудников на курсы оказания паллиативной помощи. Только это стоит денег, которых у хосписа опять же нет.

Общее дело

Лицензия обязывает иметь штат врачей. По договору в хосписе работают шесть врачей — онколог, терапевт, эндокринолог, невропатолог, кардиолог и психиатр. Карпова и сама психолог — она училась на факультете философии и психологии Ленинградского госуниверситета. Кроме того, священнослужители Барнаульской епархии часто приходят, разговаривают с больными, причащают, исповедуют, отпевают умерших.

Рецепты на обезболивающие выписывает онколог Алексей Матвейкин, заведующий противоболевым кабинетом онкодиспансера. В 2008 году он окончил курсы повышения квалификации в Московском мединституте имени Сеченова — по паллиативной помощи онкологическим больным. В хосписе Матвейкин работает по договору. Сначала он приходил в хоспис потому, что там лежали, как он говорит, «наши диспансерные пациенты», и Алексей Анатольевич их консультировал. Сейчас он консультирует всех, кому в хосписе требуется его врачебная помощь.

Алексей Матвейкин,
онколог:

«Паллиативная помощь входит в число основных видов медицинской помощи. Это обязывает систему здравоохранения оказывать человеку квалифицированную помощь настолько, насколько он в ней нуждается. Если человека нельзя излечить, то помочь ему мы обязаны. Есть надежда, что ситуация, хоть потихоньку, но станет лучше. С прошлого года ведется обучение паллиативной помощи в АГМУ при кафедре онкологии.

Паллиативная помощь как часть медицинской помощи бесплатна для пациентов по закону “О защите здоровья граждан”. По-хорошему, если частный хоспис и местная власть находят точки взаимодействия, то поддержка государством этих структур обязательна. Это наше общее дело. Формы взаимодействия и финансирования должны обсуждаться. Какие они могут быть? Например, в форме поручительства. Многие госструктуры выделяют деньги на социальную поддержку, благотворительность. Эти средства можно вкладывать и в паллиативную медицину. Хоспису Карповой такая помощь, насколько я знаю, не оказывается в необходимом объеме.

Четкой структуры и сети паллиативной помощи в стране не существует. Создание сети возможно, когда будут разработаны и приняты стандарты оказания паллиативной помощи. Это проблема государственного уровня, а не регионального. Но инициативу проявлять можно и нужно, как это делает Валентина Васильевна. Однако ей палки в колеса вставляют регулярно — ведомственными заморочками относительно содержания пациентов. Когда не слышит душа, уши тоже не слышат.

Чем может помочь хоспису город? Предоставить здание достаточной площади и не мешать его использовать по направлению паллиативной помощи. А обеспечение деятельности хосписа должно быть на условиях частно-государственного партнерства, то есть совместное. За рубежом же это получается. Помощь вообще дело государственное, потому что люди отдали государству самое ценное — свое здоровье. Теперь им нужно вернуть хотя бы ощущение того, что они не выкинуты за борт этой жизни».

Выше среднего

В Алтайском крае на учете онкологов состоит около 65 тысяч человек. На 100 тысяч населения — 493,5 больных раком. Это на 22,6% больше, чем в среднем по стране.

В сельской местности больных больше, чем в городах. Самый высокий уровень заболеваемости — в Егорьевском районе, 665 на 100 тысяч. Смертность от рака в крае составляет 217 на 100 тысяч, тогда как в среднем по стране — 124. В ряде сельских районов она намного выше, например, в Романовском — 360 на 100 тысяч.
В крае создана онкологическая служба, позволяющая выявлять 58% онкологических заболеваний на ранних стадиях, когда болезнь можно успешно лечить.

Как считает главный врач Алтайского онкологического диспансера Александр Лазарев, очень много больных нуждается в паллиативной помощи. В онкологии это, к примеру, каждый пятый. Хосписы, считает Лазарев, нужны в тех случаях, когда у больного нет родственников и некому ухаживать. А вообще-то, уверен онколог, заботиться об умирающем — обязанность родственников: «Люди дома хотят умирать. Да, родным может быть некогда, неудобно и т. д., а больному легче дома. Мы обязаны заботиться о близких».

Однако главный онколог края считает, что открытием хосписов проблему не решить, так как они могут принять очень маленький процент контингента. По словам Лазарева, инкурабельными больными должны заниматься терапевты поликлиник. Ведь в этой стадии болезни человеку не нужна уже какая-либо специализированная помощь, а нужен только уход и симптоматическое лечение. «Это компетенция именно врача общей практики! Все зависит только от того, есть ли у конкретного врача совесть и желание расти в профессиональном плане. После выписки он должен как минимум раз в десять дней такого больного навещать, подробнейшим образом расписать родным, как ухаживать, как обезболивать. Медсестра должна приходить ежедневно. Чаще — можно, реже — нельзя», — говорит Лазарев.

Светлана Ерохина,
старшая медсестра отделения сестринского ухода барнаульского хосписа. Имеет среднеспециальное (медицинская сестра) и два высших образования. Общемедицинский стаж тридцать лет. Работала в больницах, учреждениях социальной сферы, имеет опыт преподавания детям-инвалидам:

«О Валентине Васильевне я узнала от знакомых. Ее дело меня очень заинтересовало. В декабре 2016 года пришла в хоспис и четыре месяца работала волонтером. Хотела понять, насколько это подходит мне, смогу ли здесь работать. Мне все понравилось. Я практик, люблю сестринский процесс. Пыталась в больнице внедрить все, что изучила в сфере социальной помощи. К сожалению, в больницах не ведется ни реабилитация, ни абилитация больных. А здесь есть возможность совместить лечение с реабилитацией — этого нигде сегодня нет. Мне здесь нравится еще и потому, что я вижу результаты работы. Когда бабушку привозят на носилках, она не может двигаться, а через какое-то время начинает ходить — это достижение, я считаю».

Последнее детище

Валентина Карпова открыла хоспис, когда ей было 68 лет. Как сама говорит, всего в жизни добилась, за что бралась, сделала все, что планировала. Даже бизнесом небольшим, но весьма успешным занималась какое-то время — открывала ателье, работала в сфере туризма. Параллельно с этим ухаживала за тяжелыми больными, так случилось. Сначала — за мамой, у нее была болезнь Альцгеймера, потом от этого же заболевания умерла сестра — с ней тоже нянчилась три года. Об умении Валентины Васильевны со знанием дела ухаживать за лежачими больными узнали знакомые, потом знакомые знакомых. Карпову стали упрашивать поработать сиделкой у одного больного, у другого. С каждым она оставалась до его последнего вздоха. Когда поняла, что не справляется с объемом работы (больных у нее оказалось сразу несколько), задумалась о хосписе, куда могла бы привезти всех, за кем ухаживала.

«Нас было пятеро в семье, — вспоминает Валентина Васильевна. — Отец всегда нам говорил: “Если хотите быть достойными людьми и жить хорошо — трудитесь”. Я из деревни, из семьи потомственных пчеловодов. Я и трудилась всю жизнь. Хоспис — мое последнее детище.

Бывает такое состояние, что хочется все бросить и уехать в деревню доживать. Но как их оставишь? Люди рассчитывают на помощь, поступают все новые и новые больные», — говорит 73-летняя Валентина Карпова.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!