Апрель в Пензенской губернии выдался не очень холодным, так что сотни людей с одной и с другой стороны поля увязали в грязи. Правая сторона была монолитной, выстроенной, ощетинившейся оружием. Левая — оборванная, серая, совсем уж какая-то пропащая. Оружия у людей не было, кое-где выступали над неровным строем косы и вилы, кто-то держал дубину, кто-то заточенный кол, а кто-то просто стоял с пустыми руками. Впереди, заложив руки за пояс, стоял статный старик, стриженный в кружок, с окладистой седой бородой, одетый побогаче прочих.
Именно к нему обращался седой полковник, слегка выехавший за пределы «своей» половины поля:
— Чего еще желаете? Зачем бунтуете, чините беспорядки? Царь-батюшка дал вам волю…
С левой стороны закричали, засвистели, заулюлюкали.
— Дал вам волю, землю дал, живите спокойно, бойтесь Бога, повинуйтесь царю…
Старик сделал шаг вперед и звучно сказал:
— Я, князь великий и дядька царский, говорю вам как есть: не мог царь дать вам такую волю, не мог отнять землю у вас, крестьян! Стойте за свою волю, волю настоящую — царскую.
Больше не рабы
Егор ЛазаревФото: Wikimedia Commons
Во всех учебниках истории вы читали — Александр II освободил крестьян 19 февраля 1861 года, в этот день обнародовали манифест об отмене крепостного права. Только адресаты реформы — сами крестьяне — узнали об этом совсем не 19-го и даже не февраля. Объявление «воли» по всей стране затянулось до мая. Правительство, опасаясь крестьянских волнений, объявляло об отмене крепостного права в разных областях в разное время, передислоцируя войска по всей Российской Империи.
Крепостной крестьянин по происхождению, а дальше политический деятель и член партии эсеров Егор Лазарев пишет: «Но раз объявлено, что крестьяне больше не рабы, что они навсегда освобождаются от крепостной зависимости от помещиков, то какая же тут справедливость или царская милость, если земля отбирается от крестьянина и дается тем, кто на ней никогда не работал, работать не умеет и никогда работать не будет?! Разве у царя мало разных других способов обеспечить судьбу бывших помещиков? Зачем он будет отнимать нужную землю от крестьян и отдавать ее в руки явных бездельников и дармоедов? — Нет, такую «волю» царь не мог дать. Так рассуждали на миру».
И не только рассуждали, но и действовали.
Воля, да не та
В донесениях жандармов 1861 года сотни случаев прямого неповиновения властям и помещикам, но самым большим стало Кадиевское восстание в Пензенской губернии. Его возглавил крестьянин Леонтий Егорцев, называвший себя «царским дядькой» Константином Павловичем пожилой молоканин. Молокане — одна из самых гонимых религиозных сект в России в конце XIX века, поэтому у Егорцева был опыт и тюремного заключения, и побега с каторги. Водилась за ним некоторая грамотность — оттого и появилась идея выдать себя за великого князя Константина Павловича, к тому времени уже тридцать лет как умершего.
Чтение Манифеста об отмене крепостного права в России в имении Прозоровых Московской губернии. 1861 годФото: РИА Новости
Сначала крестьяне разграбили помещичьи усадьбы и забрали скот, а затем начали брать заложников — солдат и чиновников. Они разъезжали по селам с кумачовой тряпкой, которую называли «флагом воли». Один из военных, участвовавших в подавлении восстания, описывает это так: «На высокий шест был привешен красный большой платок, и в таком виде этот символ крестьянской неурядицы развозили по селениям. За этим оригинальным поездом шли массы крестьян, баб и детей».
«Некоторые крестьяне отказывались подписывать любые бумаги, обвиняя чиновников в том, что они собираются их, неграмотных, обмануть и закрепостить обратно»
9 апреля 1861 года три тысячи крестьян собрались под селом Черногай и косами, вилами, дрекольем заставили Тарутинский полк отступить. Хотя в нем служили люди бывалые, с военным опытом, в первых столкновениях крестьян погибло мало — солдаты не слишком охотно стреляли в восставших. Бунт подавили только к маю, почти двести человек потеряли свободу, несколько десятков — жизнь. Зачинщика Леонтия Егорцева долго искали, но ни угрозы, ни прямые пытки не заставили крестьян выдать своего вождя, он «ушел в схрон», где и скончался своей смертью через год.
Рисунок художника Б. В. Покровского «Расправа крепостных крестьян с помещиками»Фото: РИА Новости
Те, кто не участвовал в прямом неповиновении властям, все равно сопротивлялись: тысячи помещичьих крестьян по всей России принципиально не шли на выкуп земли, потому что верили в другую, «справедливую волю». На 1 января 1863 года в некоторых губерниях крестьяне, возмущенные условиями освобождения, отказались подписать до 60% уставных грамот — документов, фиксировавших отношения помещика с бывшими крепостными, которые устанавливали размер надела и повинности за него до окончательного выкупа земли. Некоторые крестьяне отказывались подписывать любые бумаги, обвиняя чиновников в том, что они собираются их, неграмотных, обмануть и закрепостить обратно.
Промышленная революция и порка
Обратного закрепощения так и не случилось, а вот насчет обмана крестьяне ошибались не слишком, примером чему служит история освобождения крепостных крестьян из Иванова. Это село Владимирской губернии знала вся Россия — в нем жили «капиталистые крестьяне», сначала занимавшиеся торговлей, а потом текстильным производством.
К 1861 году в Иванове жили пять тысяч человек, большинство из которых были крепостными графа Шереметева. Пахотные земли их совершенно не интересовали, а вот земли, на которых стояли промышленные заведения — набойные избы, заварки, бельники, — стали причиной многолетней тяжбы между бывшим помещиком и жителями села. Производственные помещения принадлежали крестьянам, а земля под ними — графу Шереметеву, который не собирался уступать ее задешево да и вообще продавать целиком. Свои усадьбы ивановцы выкупили сразу, без всяких ссуд от государства. Они вместе собрали в короткий срок 50 тысяч рублей, еще 40 взяли в долг у одного купца и трех крестьян из своего же села, которые выкупились до отмены крепостного права.
Сразу после объявления манифеста Александра II крестьяне, выкупившиеся вместе со своим имуществом еще до реформы, некоторые даже уже перешедшие в купеческое сословие, с изумлением узнали, что должны заплатить графу Шереметеву по второму разу. Купчие крепости и передаточные письма на имущество, которые засвидетельствовала местная вотчинная контора и взяла за это пошлину, оказались юридически ничтожными, потому что покупка совершалась во время «пребывания в крепостном состоянии», то есть людьми, полностью лишенными гражданских прав.
Производственные помещения принадлежали крестьянам, а земля под ними — графу Шереметеву, который не собирался уступать ее задешево да и вообще продавать целиком
Крестьяне, жившие в промышленных областях, часто оставались вообще без земли. В архивах сохранились сотни жалоб, типичная история — еще до отмены крепостного права помещик продал землю заводу, после освобождения от крепостной зависимости крестьяне землю не получили. Жители села Юзова Екатеринославской губернии, которых их помещик продал большому металлургическому заводу вместе с землей еще до отмены крепостного права, в 1862 году писали в Санкт-Петербург: «Наступил момент, когда административной власти невозможно более не замечать существования большого города с многотысячным населением, управляемым вне общих для всех законов, по произволу иностранной акционерной компании, заинтересованной в одном извлечении наибольших дивидендов для акционеров и вооруженной достаточной силой к тому, чтобы заставить нас подчиниться всяким своим требованиям, как бы чудовищны они ни были».
Празднование в Москве отмены крепостного праваФото: Universal History Archive/Universal Images Group/East News
Столица разбиралась с ситуацией десять лет — в 1892 году в Юзов ввели войска и казаков, несколько десятков человек убили и ранили, а двести человек прогнали сквозь строй с шпицрутенами. Земли творцы русской промышленной революции так и не получили.
Наравне с домашней скотиной
Еще одной «безземельной» — и очень обширной — крестьянской категорией стали дворовые. Дворовый крестьянин был к помещику ближе всего: дети росли у кормилиц и нянь, горничные или сенные девушки убирали дом и одевали барыню, кучер, форейтор и стремянные сопровождали выезд барина.
Даже в небогатом доме могло быть много слуг, помещик выбирал их из способных, спокойных и приятных внешне крестьянских детей в своих деревнях. «Живут так, как велят,— рассказывает дворовый Федор Бобков. — Отрывают внезапно от земли и делают дворовым, обучая столярному, башмачному или музыкальному искусству, не спрашивая, чему он желает обучаться. Из повара делают кучера, из лакея — писаря или пастуха. Каждый, не любя свои занятия, жил изо дня в день, не заботясь о будущем».
А.Г.Венецианов (1780-1847). «Утро помещицы». 1823г. Государственный Русский музейФото: РИА Новости
Будущим для дворового человека могло быть только пожизненное проживание вместе со своими господами. Правительство боялось людей, не привязанных ни к земле, ни к сельской общине: «В помещичьих населенных имениях образовалось особое сословие, известное под названием дворовых людей, которое при несоразмерном размножении своем обратилось в тягость не только владельцам, но и самому правительству, — беспокоится министр внутренних дел Лев Перовский еще в 1844 году. — Проводя время в праздности, люди эти увеличивают собой число тунеядцев, большей частью делаются навсегда неспособными к труду и впадают в пороки и всякого рода преступления».
«Я пользуюсь свободой и, однако, остаюсь тем же самым лакеем. Все мои товарищи и знакомые тоже продолжают жить на прежних местах»
Эта точка зрения обижает Федора Бобкова: «Слышал разговоры, что манифест об освобождении крестьян не объявлен до сих пор из боязни, что народ разбежится, перепьется, станет бунтовать и разграбит господ. Меня это очень удивило и оскорбило. Я знаю и по самому себе, и сужу по своим товарищам, и убежден, что ни один человек из дворовых не уйдет без спроса даже за ворота и не станет грубить». «За ворота» ушли немногие — их освобождали без земли, с правом приписаться к сельскому или городскому сообществу, которое часто совсем не горело желанием принять человека, ничего кроме домашней работы делать не умеющего.
После Манифеста 1861 года дворовые еще на два года оставались под властью помещика, но многие из почти полутора миллионов бывшей крепостной прислуги остались со своими хозяевами и после этого. «Нас не продают уже больше наравне с коровами и овцами, не бреют голов, не режут у девок кос, даже не бьют по щекам, — говорит освобожденный Бобков. — Я пользуюсь свободой и, однако, остаюсь тем же самым лакеем. Все мои товарищи и знакомые тоже продолжают жить на прежних местах. Только те, которым было отказано от места или вследствие сокращения штата прислуги, или за дурное поведение изменили свой образ жизни, но далеко не к лучшему».
По супружескому согласию
Согласно последней перед реформой переписи населения, в России было почти 12 миллионов «крепостных женскаго пола». Они учитывались как приложение к семье родителя или мужа. По крестьянским понятиям, незамужняя женщина не имела никакой самостоятельной ценности, была почти всегда обречена на бедность или нищенство, а лучшим выходом для нее было пострижение в монастырь. Но и замужняя женщина практически не имела никаких имущественных прав, была несамостоятельна в решениях, развестись не могла ни при каких обстоятельствах.
Н.В.Неврев «Торг. Сцена из крепостного быта. Из недавнего прошлого»Фото: Wikimedia Commons
«Что делает крестьянка во время беременности? Все. Справляет всю домашнюю работу, в поле вяжет, полет, молотит, берет конопли, сажает или копает картофель вплоть до самых родов! — рассказывает Ольга Семенова-Тян-Шанская в книге «Жизнь «Ивана»». — В крепостные времена ходили в поле через три дня после родов, а теперь обыкновенно через пять-семь дней». После освобождения от крепостной зависимости крестьянки получили еще одно послабление: по установленной барщине женщины работали на помещика 30 рабочих дней, на десять дней меньше мужской нормы. Решение приняли не из гуманности— просто женская работа ценилась меньше.
«Что делает крестьянка во время беременности? Все. Справляет всю домашнюю работу, в поле вяжет, полет, молотит, сажает или копает картофель вплоть до самых родов»
После отмены крепостного права ситуация несколько изменилась. В 1877 году публицист Федор Скалдин писал: «При крепостном праве мужик делал с бабою, что хотел, истощал ее непосильною работой, куражился над нею, часто забивал ее до полусмерти. Теперь женщины стали поднимать голову, как и младшие в семье». Это мнение подтверждалось судебными решениями — хотя избавиться от мужа в случае истязаний женщина по-прежнему не могла, укрепились имущественные права женщин. Суды стали чаще передавать после смерти мужей их женам «вдовью долю» от имущества, дочь могла получить часть семейного наследства, даже если у нее были братья, что раньше было невозможно. Иногда женщине даже передавали право руководить хозяйством, если муж был к этому не способен, тогда она представляла семью на сельском сходе.
Многие женщины старались уехать в город, чтобы работать на промышленном производстве или наняться в прислуги. Это давало определенную свободу и даже возможность избавиться от неудачного брака, но было сложно осуществимо на практике. Для того чтобы заниматься «отхожими промыслами», то есть покинуть постоянное место жительства, требовался паспорт. До 1861 года паспортами распоряжался помещик, теперь — губернские власти, их давали на срок от полугода до трех лет по ходатайству сельского схода. Обычно женщина была вписана в паспорт мужа. Свой собственный она могла получить до 21 года по просьбе родителей или опекунов (мужчина был в такой же ситуации до 18 лет), а позже — единственно с согласия супруга. Только в 1914 году из-за войны и массового призыва мужчин на фронт замужние женщины получили разрешение на паспорт без этого условия.
Молчащее сословие
Об отмене крепостного права рассказывал кто угодно — многочисленные мечтатели о «справедливой воле», теоретики, практики и заседатели десятков комиссий и общественных комитетов — только не сами крестьяне. XIX век оставил тысячи мемуаров, из них всего лишь несколько десятков за авторством крестьян, которых в Российской империи было больше 80% — 93 миллиона человек. Очевидная причина понятна: крестьянская Россия была безграмотной, но дело не только в этом, уж образованных крестьян, а тем более умеющих читать и писать, было существенно больше нескольких десятков. Один из исследователей мемуаристики Андрей Тартаковский писал: «Человек, собирающийся писать воспоминания о собственной жизни, непременно должен осмыслить ее важность и историческую ценность. А готов ли к этому русский крестьянин?..»
Веками крестьяне жили в условиях, где ценность их жизненного опыта, ценность их самих была не то что невысока — она приравнивалась к вещи неодушевленной и сильно проигрывала ценности земли. Получив землю и волю, пусть в специфическом и ограниченном виде, крестьяне должны были очень быстро учиться принимать самостоятельные решения.
Для многих помещиков оказалось сюрпризом — и неприятным — что к 1861 году «рабочий инструмент» научился не только думать, но и выдвигать какие-то требования. Обсуждения, скрытые от господ, велись уже несколько лет. Крестьянин Егор Лазарев рассказывает, что в начале 1860-х крестьяне стали собираться небольшими компаниями по избам друг у друга, осторожно обсуждая виды на будущее в случае «воли». «Мы отлично слышали пониженный тон разговоров и отлично понимали его значение, — пишет Лазарев, которому в 1861 году исполнилось шесть лет. — Мы знали всех лиц, при приближении которых совсем прекращались всякие разговоры о воле. Что такое «воля» никто из нас, конечно, не знал и никакого определенного представления о ней не имел. И самый вопрос об этом нами прямо никогда не ставился. Знали только, что это «страсть какая хорошая вещь»».
«Петруха остановил свою лошадь, заявив, что он дальше не поедет и вернется назад, волю слушать. Воли он не застал, кажется, но приехал достаточно вовремя, чтобы попасть на конюшню»
«Страсть какая хорошая вещь» многих разочаровала — люди ожидали воли немедленной и безусловной. Тот же Лазарев рассказывает, как ругались крепостные, в самый день объявления воли вынужденные ехать на барскую мельницу. «Степенные люди уговаривали их ехать беcпрекословно. «Может быть, в последний раз из подневольки-то, — утешали они: — воля все равно не уйдет от вас»».
Одним из недовольных был двоюродный брат Егора Лазарева: «Петруха остановил свою лошадь, заявив, что он дальше не поедет и вернется назад, волю слушать. Воли он не застал, кажется, но приехал достаточно вовремя, чтобы попасть на конюшню». За самовольное оставление работы и неповиновение Петра Лазарева выпороли. Наказание розгами сразу после объявления воли ввело крестьян в большое смущение и, по словам Егора Лазарева, «никак не вязалось в головах крестьян с новым положением вещей».
Жизненный путь самого Лазарева — абсолютно такой же, как и у сотен тысяч других крестьян. Крепостной и сын земледельца, он уехал в город, был рабочим, выучился грамоте, ушел в политику. Такие Лазаревы сделают революцию 1905–1907 годов, а потом и 1917-го, навсегда изменят соотношение сил между сословиями, а потом и вообще уничтожат их как таковые.
