«У наших родителей был Высоцкий. У нас — Егор Летов»

19 февраля исполняется 10 лет со дня смерти Егора Летова, лидера группы «Гражданская оборона». «Такие дела» посвятили этой дате спецпроект, в котором самые разные люди — от известных журналистов до инженеров и учителей — рассказывают о своем восприятии творчества и личности поэта и музыканта. Кроме этого, редакция решила попросить рассказать о значении Летова экспертов в разных областях культуры — литературного критика, священника, музыкального журналиста, культуролога и филолога.

Дмитрий ВоденниковФото: Nepancha/commons.wikimedia.org

Дмитрий Воденников

 поэт и литературный критик

У Летова есть стихотворение всего из трех строчек: «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг». Это очень здорово, это замечательная поэзия. Но поэзию надо воспринимать глазами, с листа. Я сначала прочитал его, а уже потом услышал в качестве перебивки между песнями на одной из записей Летова — и в таком виде, помню, совершенно его не воспринял. У меня есть программа «Поэтический минимум», и у меня в ней давно уже кончился запас стихов и поэтов, которых я знал. Я помню, как обнаружил и читал стихи Летова. Именно стихи и именно как стихи. А вот что — не помню. А помню, что меня это поразило и мне это понравилось. Притом, что ГО я никогда не слушал. Это значит, что текст со мной поработал. Текст и должен работать с человеком — это, собственно, единственное его предназначение.

Андрей БухаринФото: из личного архива

Андрей Бухарин

музыкальный журналист

С одной стороны, песни Летова вошли в плоть и кровь нашего национального самосознания. Или, вернее будет сказать, уже изначально были в нем тесно связаны с какими-то глубокими пластами.

Но в музыкальном смысле «Гражданская оборона» вместе с соратниками по сибирскому панку всегда стояла особняком на нашей сцене (а в 90-е годы еще и активно замалчивались масс-медиа, связанными с истеблишментом). Их влияние тогда остро ощущалось в рок-андеграунде, да и в контркультурной среде в целом. Тогда же появились и очевидные последователи Летова, среди которых можно назвать московских «Соломенных енотов», белорусские «Красные звезды» или казахскую «Адаптацию». Хотя сегодня молодые актуальные музыканты, работающие с гаражным и lo-fi звуком, все же больше ориентируются на западные образцы. Впрочем, это не противоречит вышесказанному.

О. Всеволод ЧаплинФото: Алексей Мощенков/PhotoXPress.ru

О. Всеволод Чаплин

священник

Я довольно мало знаком с творчеством Летова, прочитал его сочинения только недавно. Мне думается, что путь его трагичен нереализованной тоской по Эдему, по совершенству, по Богу. Нельзя быть христианином вне церкви, вне Христа, а именно такой путь выбрал для себя Егор. Тоска по встрече с Богом у него, к сожалению, не увенчалась такой встречей.

Он, бесспорно, был на правильном пути: от нецензурщины, от разрушительного пафоса — к серьезнейшим жизненным вопросам. Мне очень понравились вот такие его строки: «Сияние обрушится вниз, станет твоей землей, сияние обрушится вниз, станет самим тобой» (из песни «Сияние» с альбома «Зачем снятся сны» 2007 года. — Прим. ТД). Он ждал, конечно, Бога в жизни, но не получилось встретить его живого, а не отвлеченное представление о нем.

Надо сказать, что свойственный его музыке пафос разрушения не совсем чужд христианству. В конце концов, Христос пришел в храм и тоже кое-что низверг, то есть разрушил. Да и само христианство разрушало и разрушает уютный житейский мирок многих людей и будет разрушать и впредь. Но христианство и созидало — созидало силой людей, живущих Христом и со Христом. И Егор, человек с красивой душой и ищущим сердцем, кажется, до этого не дошел, но это понял.

Артем РондаревФото: из личного архива

Артем Рондарев

культуролог

Егор Летов — идол контркультуры, и в определенной системе ценностей слушать его — означает маркировать свой вкус как хороший. Соответственно, активные ненавистники Летова, которых немало и которые поливают его музыку грязью — они начинают воспроизводить ту же стратегию, только с противоположным знаком. Обратите внимание — Диму Маликова никто не поливает грязью, да еще настолько запальчиво. А противники Летова стараются — и совершенно очевидно, что их громкие заявления — ничто иное как попытка опровергнуть его идольскую сущность, свергнуть с пьедестала. А значит, его фигура кое-что да значит, и его оппоненты своими действиями лишь подкрепляют его значимость. То есть Летов оказывается куда более важен в символическом, а не художественном смысле: новое поколение слушает и воспринимает его либо как маргинальное явление, либо как музыкальный трэш.

При этом Летов выработал и обозначил некую маргинальную стратегию поведения в культурной ситуации, которая очень многим не нравится — это ситуация «популяризации» культуры, сведения ее в к поп-культуре. Причем выработал и обозначил изнутри самой ситуации — он же не певец труппы Большого театра, а человек, вышедший из низовой культуры.

Москва, ДК МЭИ, 19 февраля 1989 г. Егор Летов, концерт группы «Гражданская оборона»Фото: Алексей Кузнецов / Фотобанк Лори

На самом деле Летов как музыкант и поэт обслуживает массу совершенно разных ценностей — и поэтому взять его поклонников, которым он нравится, и определить спектр их идеалов просто невозможно. Его творчество — точнее, тексты его песен — они в достаточной степени неопределенны лексически, — непонятно, насколько намеренно, — и трактовать их воспринимающий может как угодно. И смысл вчитывать — тот, который удобно ему. Я думаю, что если бы Летов был лексически чуть более специфичен, чуть более определен, он не собрал бы такую огромную аудиторию. Я бы сравнил его с Гребенщиковым, которого можно называть его умеренным подобием — немыслимая слава БГ у нас тоже связана с тем, что в многозначных текстах «Аквариума» можно было услышать все, что тебе угодно. Но смысл Летова как фигуры именно в том, что с ним себя может соотнести любой — своей жизнью и своей деятельностью он убедил публику, что жизнь и деятельность обладают определенным смыслом. При этом сам смысл публика не прочитывает — ей куда важнее его эпатажная жизненная стратегия, которую можно скопировать.

Александр ВерховскийФото: Денис Вышинский/Коммерсантъ

Александр Верховский

политолог,  директор центра «Сова»

«Гражданская оборона» начала действовать в середине 80-х и была очень известна среди молодежи. К моменту создания НБП те подростки уже выросли, однако Летов остался для них важным человеком. На заре существования этой партии ее поддержка Летовым имела большое значение — в начале 90-х он был человеком более известным, чем Лимонов или симпатизировавший национал-большевикам Курехин. Несомненно, участие Егора поспособствовало тому, что партия оказалась по тем временам сравнительно массовой. Но Летов не принимал активного участия в партийной жизни, и его уход из НБП не произвел особого эффекта. Егор сыграл свою роль и был, скорее, символической фигурой, одним из отцов-основателей. Как только партия в середине 90-х набрала обороты, было уже не очень важно, с Летовым она или нет.

При этом политические взгляды самого Летова — вещь достаточная смутная. Он никогда не был политиком, и его многочисленные политические высказывания были в той же степени художественными жестами в рамках проекта «Коммунизм» и его личной биографии. Никакого однозначного политического высказывания из его слов и песен вынести было нельзя — но эта неоднозначность была ровно тем, что было нужно национал-большевисткой партии.

Летов был и остается самым известным панк-музыкантом в стране. Еще до вступления в НБП он участвовал в акциях движении «Русский прорыв». Правда, эффект был не очень-то велик: движение было сильно политизированно, и большинству тогдашних любителей панк-рока это оказалось не по нраву. Но это было время больших и быстрых перемен, и за те пару лет, которые прошли от «Русского прорыва» до образования Национал-большевистской партии, настроения в этой среде изменились.

НБП была организацией людей, которые в принципе против системы — а с каких позиций, ультралевых или ультраправых, неважно: всем найдется место, говорили они. Он был идеально подходящей культурной фигурой, которая символизировала эту антисистемную всеядность. Каким, при прочих равных, мог быть и Лимонов — но тот придерживался вполне определенных взглядов, и к тому же, был менее известен среди молодежной аудитории. В партии было больше тех, для кого Летов был более известной фигурой — правда, когда он ушел из партии, многие из его поклонников в ней остались.

Я, честно говоря, думаю, что Летов просто себя исчерпал в политике — она ему просто надоела. К тому же он с какого-то момента стал для НБП чем-то вроде украшения, а не источником идеологии. Лимонов и Дугин хотели сделать «настоящую» партию», быть настоящими политическими лидерами. Когда все только начиналось, можно было позволить говорить себе все, что угодно — это было, по сути, действием романтическим, а не политическим. А потом им стало казаться, что они создали заметную партию, которая при каких-то других обстоятельствах могла выйти из контркультуры в большую политику. А в этом процессе яркие маргинальные фигуры перестают быть нужны, и у них закрывается возможность играть заметную роль в процессе.

Нынешние лидеры оппозиции стараются избегать маргинальности. Эти могут любить панк-рок и слушать Летова в индивидуальном порядке у себя дома, но они не включат его музыку на митингах. Вместо него они поставят Шевчука или Цоя. У Летова с его грязным звуком должен быть более агрессивный контекст. Но нынешние радикальные политические группы, ультраправые или ультралевые, слушают уже других музыкантов.

Юрий ДоманскийФото: из личного архива

Юрий Доманский

 профессор кафедры теоретической и исторической поэтики ИФИ РГГУ, доктор филологических наук

В русской литературе Летов оставил след прежде всего как поэт, и поэт поющий. Но на мой взгляд, рок-поэт больше, чем поэт; рок-поэт выступает в некоем синтетическом единстве музыки и звучащего слова, это прежде всего личность со своим художественным мироощущением. И вот понять, в чем специфика мира Егора Летова, — это актуальная задача. В свое время исследователь Лев Наумов сказал, что есть четыре столпа русского рока. Это Александр Башлачев, Сергей Курехин, Борис Гребенщиков и Егор Летов. Почему именно они, а не кто-то другой? Потому что каждый из них придумал новый художественный язык. Новый язык культуры, если угодно. В случае конкретно с Летовым — язык поэзии, литературы.

Большинство своих песен и стихотворений Егор Летов строит по принципу формульной поэтики. Он буквально нанизывает друг на друга некие формулы — примерно так, как монтируется кинофильм, когда чередуются кадры и планы, и они стремительно сменяют друг друга и соединяются при помощи монтажных стыков. Это то уникальное, что Летов предложил в плане организации текста.

При этом формулы здесь могут повторяться или быть использованы однократно в качестве отдельных картинок, кадров. На первый взгляд может показаться, что этот монтаж не носит характера закономерности, не формирует целостность, что он очень раздроблен и соединяет между собой разнородные элементы, следующие друг за другом. Но это только на первый взгляд. Когда начинаешь внимательно вслушиваться в любой его текст, неожиданно понимаешь, что перед тобой очень целостное произведение. Что картинки, которые могут показаться бредовыми, неожиданно складываются в очень целостную картину мироощущения художника.

Часто эти формулы организованы по принципу оксюморонов, в них элементы противоречат друг другу. Летовские формулы по значению оказываются совсем не тем, чем оказываются по смыслу. Мы понимаем, что «Долгая счастливая жизнь» — это жизнь, может быть, и долгая, но совсем не счастливая. Нередко эти формулы выходят из песен и становятся вполне автономными, самостоятельными, начинают бытовать в культуре как своего рода клише, со своими смыслами, далекими от тех смыслов, которые были в песнях Летова.

Егор Летов на концерте, 2005 годФото: PhotoXPress.ru

Самый яркий пример здесь, наверное, «Все идет по плану». В современном романе Сергея Шаргунова «1993» герои исполняют эту песню, то есть она цитируется в тексте романа. Летов оказывается привычной, традиционной, письменной литературой. Почему именно Летов? Потому что он задает новую планку существования культуры. И это, на мой взгляд, принципиальный момент. Сейчас, не то чтобы в связи с десятилетием, но даже вопреки десятилетию — Летова не то что не забыли, им продолжают очень серьезно увлекаться. Нынешние школьники, которые были совсем маленькими, когда Летов был еще жив, прекрасно знают его творчество.

Другой пример — еще при жизни Летова у писателя Романа Сенчина вышел роман «Лед под ногами». Он посвящен жизни бывшего рок-музыканта, никаких параллелей с Летовым у героя нет, кроме того, что персонаж — тоже выходец из Сибири. Но Сенчин назвал этот роман по песне Летова «Лед под ногами майора».

Дело в том, что в песнях Летова идет существенное препарирование самой культуры. Он низводит культуру до уровня формул, но, видимо, культура себя вполне комфортно чувствует и в этих формулах, тем более, что потом формулы могут отдельно входить в культуру.

Наверное, потому что эти формулы, если в них вдуматься, становятся откровением для современного человека и позволяют ему что-то такое увидеть в современном мире, чего он без Летова не видит. Миссия гения в том и заключается: открывать нам глаза на то, что мы, посредственности, может быть и чувствуем, но не можем сформулировать. Гении нам необходимы, чтобы позиционировать себя, понимать, для чего мы живем на этой земле.

То, что делал Летов, во многом помогает понять всю сложность мира. И то, что мир сворачивается в какие-то простые формулы, например, «Времени больше не будет» в песне «Солнцеворот» (это формула-цитата — Летов в песне цитирует Апокалипсис Иоанна Богослова и все последующие интерпретации). Хорошее и плохое сходится вместе, создает неразрывное единство, и в этом неразрывном единстве мир продолжает существовать.

Светлана БронниковаФото: из личного архива

Светлана Бронникова

психолог:

В каждой эпохе российской жизни обязательно был свой поющий поэт. У наших родителей это был Высоцкий. У нас —Егор Летов.

Если бы они читали свои стихи вслух, как это делали Евтушенко и Вознесенский в 60-х, ничего бы не вышло. Связь времен распалась бы, и их никто бы не услышал. Поэзия у нас не народное искусство. Народное искусство у нас одно: плач. Песнь, которой, как известно, зовется стон. И поэтому русский поющий поэт обязан взять в руки гитару. Реветь, хрипеть, стонать и плакать, ибо пением это назвать сложно. Не время для пения, извините.

Что должен петь поэт? Неважно. Главное, чтобы это было обо мне и о тебе, обо всех нас. Поющие поэты появляются на Руси в особенно тяжелые времена, во времена унижения и беспомощности, когда сделать ничего нельзя, разве что спиться да умереть. Не во времена делания, во времена выживания до лучших времен. Безвременье, унижение и беспомощность не менее травматичны, разрушительны для души, чем война и голодомор.

Поющий поэт, полубезумный шаман речитативом совершает чудо. Его песня не позволяет нам нормализовать происходящее. Он бунтует, и мы, слушая его, повторяя его строки, перепевая их в подворотнях на расстроенных гитарах, присоединяемся к этому почти невидимому протесту.

Он поет и отчитывает нас от бесов. Беса безразличия, беса трусости, беса позвоночника, вечно согнутого в позе «чегоизволите».

И это позволяет нам выживать в самые темные времена. Позволяет нам смотреть в глаза будущим детям. Позволяет нам избывать черное, гнетущее чувство стыда, которое каждый из нас выносит из периодов безвременья. И за это спасибо тебе, Егор. Спасибо тебе за наши 90-е, когда спеть во все горло «Все идет по плану» означало сохранить крупицу человеческой чести и достоинства.

В текущем безвременьи тебя очень не хватает.

Материал подготовили Алена Агафонова, Полина Курохтина, Алексей Крижевский, Инна Кравченко

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!