«У наших родителей был Высоцкий. У нас — Егор Летов»

При этом Летов выработал и обозначил некую маргинальную стратегию поведения в культурной ситуации, которая очень многим не нравится — это ситуация «популяризации» культуры, сведения ее в к поп-культуре. Причем выработал и обозначил изнутри самой ситуации — он же не певец труппы Большого театра, а человек, вышедший из низовой культуры.

Москва, ДК МЭИ, 19 февраля 1989 г. Егор Летов, концерт группы «Гражданская оборона»Фото: Алексей Кузнецов / Фотобанк Лори

На самом деле Летов как музыкант и поэт обслуживает массу совершенно разных ценностей — и поэтому взять его поклонников, которым он нравится, и определить спектр их идеалов просто невозможно. Его творчество — точнее, тексты его песен — они в достаточной степени неопределенны лексически, — непонятно, насколько намеренно, — и трактовать их воспринимающий может как угодно. И смысл вчитывать — тот, который удобно ему. Я думаю, что если бы Летов был лексически чуть более специфичен, чуть более определен, он не собрал бы такую огромную аудиторию. Я бы сравнил его с Гребенщиковым, которого можно называть его умеренным подобием — немыслимая слава БГ у нас тоже связана с тем, что в многозначных текстах «Аквариума» можно было услышать все, что тебе угодно. Но смысл Летова как фигуры именно в том, что с ним себя может соотнести любой — своей жизнью и своей деятельностью он убедил публику, что жизнь и деятельность обладают определенным смыслом. При этом сам смысл публика не прочитывает — ей куда важнее его эпатажная жизненная стратегия, которую можно скопировать.

Александр ВерховскийФото: Денис Вышинский/Коммерсантъ

Александр Верховский

политолог,  директор центра «Сова»

«Гражданская оборона» начала действовать в середине 80-х и была очень известна среди молодежи. К моменту создания НБП те подростки уже выросли, однако Летов остался для них важным человеком. На заре существования этой партии ее поддержка Летовым имела большое значение — в начале 90-х он был человеком более известным, чем Лимонов или симпатизировавший национал-большевикам Курехин. Несомненно, участие Егора поспособствовало тому, что партия оказалась по тем временам сравнительно массовой. Но Летов не принимал активного участия в партийной жизни, и его уход из НБП не произвел особого эффекта. Егор сыграл свою роль и был, скорее, символической фигурой, одним из отцов-основателей. Как только партия в середине 90-х набрала обороты, было уже не очень важно, с Летовым она или нет.

При этом политические взгляды самого Летова — вещь достаточная смутная. Он никогда не был политиком, и его многочисленные политические высказывания были в той же степени художественными жестами в рамках проекта «Коммунизм» и его личной биографии. Никакого однозначного политического высказывания из его слов и песен вынести было нельзя — но эта неоднозначность была ровно тем, что было нужно национал-большевисткой партии.

Летов был и остается самым известным панк-музыкантом в стране. Еще до вступления в НБП он участвовал в акциях движении «Русский прорыв». Правда, эффект был не очень-то велик: движение было сильно политизированно, и большинству тогдашних любителей панк-рока это оказалось не по нраву. Но это было время больших и быстрых перемен, и за те пару лет, которые прошли от «Русского прорыва» до образования Национал-большевистской партии, настроения в этой среде изменились.

НБП была организацией людей, которые в принципе против системы — а с каких позиций, ультралевых или ультраправых, неважно: всем найдется место, говорили они. Он был идеально подходящей культурной фигурой, которая символизировала эту антисистемную всеядность. Каким, при прочих равных, мог быть и Лимонов — но тот придерживался вполне определенных взглядов, и к тому же, был менее известен среди молодежной аудитории. В партии было больше тех, для кого Летов был более известной фигурой — правда, когда он ушел из партии, многие из его поклонников в ней остались.

Я, честно говоря, думаю, что Летов просто себя исчерпал в политике — она ему просто надоела. К тому же он с какого-то момента стал для НБП чем-то вроде украшения, а не источником идеологии. Лимонов и Дугин хотели сделать «настоящую» партию», быть настоящими политическими лидерами. Когда все только начиналось, можно было позволить говорить себе все, что угодно — это было, по сути, действием романтическим, а не политическим. А потом им стало казаться, что они создали заметную партию, которая при каких-то других обстоятельствах могла выйти из контркультуры в большую политику. А в этом процессе яркие маргинальные фигуры перестают быть нужны, и у них закрывается возможность играть заметную роль в процессе.

Нынешние лидеры оппозиции стараются избегать маргинальности. Эти могут любить панк-рок и слушать Летова в индивидуальном порядке у себя дома, но они не включат его музыку на митингах. Вместо него они поставят Шевчука или Цоя. У Летова с его грязным звуком должен быть более агрессивный контекст. Но нынешние радикальные политические группы, ультраправые или ультралевые, слушают уже других музыкантов.

Юрий ДоманскийФото: из личного архива

Юрий Доманский

 профессор кафедры теоретической и исторической поэтики ИФИ РГГУ, доктор филологических наук

В русской литературе Летов оставил след прежде всего как поэт, и поэт поющий. Но на мой взгляд, рок-поэт больше, чем поэт; рок-поэт выступает в некоем синтетическом единстве музыки и звучащего слова, это прежде всего личность со своим художественным мироощущением. И вот понять, в чем специфика мира Егора Летова, — это актуальная задача. В свое время исследователь Лев Наумов сказал, что есть четыре столпа русского рока. Это Александр Башлачев, Сергей Курехин, Борис Гребенщиков и Егор Летов. Почему именно они, а не кто-то другой? Потому что каждый из них придумал новый художественный язык. Новый язык культуры, если угодно. В случае конкретно с Летовым — язык поэзии, литературы.

Большинство своих песен и стихотворений Егор Летов строит по принципу формульной поэтики. Он буквально нанизывает друг на друга некие формулы — примерно так, как монтируется кинофильм, когда чередуются кадры и планы, и они стремительно сменяют друг друга и соединяются при помощи монтажных стыков. Это то уникальное, что Летов предложил в плане организации текста.

При этом формулы здесь могут повторяться или быть использованы однократно в качестве отдельных картинок, кадров. На первый взгляд может показаться, что этот монтаж не носит характера закономерности, не формирует целостность, что он очень раздроблен и соединяет между собой разнородные элементы, следующие друг за другом. Но это только на первый взгляд. Когда начинаешь внимательно вслушиваться в любой его текст, неожиданно понимаешь, что перед тобой очень целостное произведение. Что картинки, которые могут показаться бредовыми, неожиданно складываются в очень целостную картину мироощущения художника.

Часто эти формулы организованы по принципу оксюморонов, в них элементы противоречат друг другу. Летовские формулы по значению оказываются совсем не тем, чем оказываются по смыслу. Мы понимаем, что «Долгая счастливая жизнь» — это жизнь, может быть, и долгая, но совсем не счастливая. Нередко эти формулы выходят из песен и становятся вполне автономными, самостоятельными, начинают бытовать в культуре как своего рода клише, со своими смыслами, далекими от тех смыслов, которые были в песнях Летова.

Егор Летов на концерте, 2005 годФото: PhotoXPress.ru

Самый яркий пример здесь, наверное, «Все идет по плану». В современном романе Сергея Шаргунова «1993» герои исполняют эту песню, то есть она цитируется в тексте романа. Летов оказывается привычной, традиционной, письменной литературой. Почему именно Летов? Потому что он задает новую планку существования культуры. И это, на мой взгляд, принципиальный момент. Сейчас, не то чтобы в связи с десятилетием, но даже вопреки десятилетию — Летова не то что не забыли, им продолжают очень серьезно увлекаться. Нынешние школьники, которые были совсем маленькими, когда Летов был еще жив, прекрасно знают его творчество.

Другой пример — еще при жизни Летова у писателя Романа Сенчина вышел роман «Лед под ногами». Он посвящен жизни бывшего рок-музыканта, никаких параллелей с Летовым у героя нет, кроме того, что персонаж — тоже выходец из Сибири. Но Сенчин назвал этот роман по песне Летова «Лед под ногами майора».

Дело в том, что в песнях Летова идет существенное препарирование самой культуры. Он низводит культуру до уровня формул, но, видимо, культура себя вполне комфортно чувствует и в этих формулах, тем более, что потом формулы могут отдельно входить в культуру.

Наверное, потому что эти формулы, если в них вдуматься, становятся откровением для современного человека и позволяют ему что-то такое увидеть в современном мире, чего он без Летова не видит. Миссия гения в том и заключается: открывать нам глаза на то, что мы, посредственности, может быть и чувствуем, но не можем сформулировать. Гении нам необходимы, чтобы позиционировать себя, понимать, для чего мы живем на этой земле.

То, что делал Летов, во многом помогает понять всю сложность мира. И то, что мир сворачивается в какие-то простые формулы, например, «Времени больше не будет» в песне «Солнцеворот» (это формула-цитата — Летов в песне цитирует Апокалипсис Иоанна Богослова и все последующие интерпретации). Хорошее и плохое сходится вместе, создает неразрывное единство, и в этом неразрывном единстве мир продолжает существовать.

Светлана БронниковаФото: из личного архива

Светлана Бронникова

психолог:

В каждой эпохе российской жизни обязательно был свой поющий поэт. У наших родителей это был Высоцкий. У нас —Егор Летов.

Если бы они читали свои стихи вслух, как это делали Евтушенко и Вознесенский в 60-х, ничего бы не вышло. Связь времен распалась бы, и их никто бы не услышал. Поэзия у нас не народное искусство. Народное искусство у нас одно: плач. Песнь, которой, как известно, зовется стон. И поэтому русский поющий поэт обязан взять в руки гитару. Реветь, хрипеть, стонать и плакать, ибо пением это назвать сложно. Не время для пения, извините.

Что должен петь поэт? Неважно. Главное, чтобы это было обо мне и о тебе, обо всех нас. Поющие поэты появляются на Руси в особенно тяжелые времена, во времена унижения и беспомощности, когда сделать ничего нельзя, разве что спиться да умереть. Не во времена делания, во времена выживания до лучших времен. Безвременье, унижение и беспомощность не менее травматичны, разрушительны для души, чем война и голодомор.

Поющий поэт, полубезумный шаман речитативом совершает чудо. Его песня не позволяет нам нормализовать происходящее. Он бунтует, и мы, слушая его, повторяя его строки, перепевая их в подворотнях на расстроенных гитарах, присоединяемся к этому почти невидимому протесту.

Он поет и отчитывает нас от бесов. Беса безразличия, беса трусости, беса позвоночника, вечно согнутого в позе «чегоизволите».

И это позволяет нам выживать в самые темные времена. Позволяет нам смотреть в глаза будущим детям. Позволяет нам избывать черное, гнетущее чувство стыда, которое каждый из нас выносит из периодов безвременья. И за это спасибо тебе, Егор. Спасибо тебе за наши 90-е, когда спеть во все горло «Все идет по плану» означало сохранить крупицу человеческой чести и достоинства.

В текущем безвременьи тебя очень не хватает.

Материал подготовили Алена Агафонова, Полина Курохтина, Алексей Крижевский, Инна Кравченко