Вообще-то Марья Сергеевна хотела купить Ане какой-то подарочек, не то чтобы большой — не было у нее на большой, с ее-то пенсии — но ребенок же, хочется порадовать хоть какой-то ерундой или мелочью. Марья Сергеевна забирала внучку раз в неделю, чаще не могла — и здоровье плохое, и с зятем отношения не очень, лишний раз встречаться не будешь. Так себе оказался зять, дочку тоже с пути сбил, и пропала дочка, умерла. Два внука в приемную семью пошли, а Аня, старшая, пока осталась с отцом. Каждую субботу Марья Сергеевна ехала на другой конец города Оренбурга, стояла в ободранном коридоре зятевой квартиры, поторапливала Аню с одеванием. Думала, что хорошо бы Аню и вообще к себе забрать — но здоровье, возраст, маленькая пенсия. Каждый день думала, но не смогла. Не забрала.
— А что ж, папа тебя не покормил что ли? — спросила Марья Сергеевна у внучки, подводя ее к уличному ларьку с пирожками.
— К нему вчера друзья пришли, они пиво пили, — сказала Аня. — Я говорю: «Дай поесть!» — он ругается. С утра они спали, я пиво это попробовала, невкусно, бабуль!
У Ани тонкие белые косички до пояса и глаза голубые, бледные — почти прозрачные. Аня любит сладкое, почти любое, и макароны она тоже любит. В прошлом месяце Ане исполнилось десять лет.
Другая жизнь
Через два года мы сидим на маленькой кухне Лены и Алексея и лепим пельмени. Лепит пельмени старшая девочка Маша, лепят Женя и Витек, погодки, следующие по очередности в этой семье. Старается маленький Санечка, у него получается медленно, но очень аккуратно. Аня не столько лепит сама, сколько смотрит, как получается у ее братьев, Коли и Вани, помогает им, выравнивает края. Лиза, ровесница Ани, в готовке не участвует, не очень-то любит, но сидит тут же с книжкой, не желает отрываться от общего семейного дела. Всего у Лены и Алексея девять детей, но кровная — только старшая Маша.
— Так сама я сирота, — рассказывает мне позже Лена, когда пельмени вылеплены и даже съедены. — Жили мы в детстве с братом плохо, по чужим домам перебрасывались, то тут с родней поживем, то там еще с кем. А с Лешей когда поженились, так почти голодовали, ну время-то какое было, сама помнишь! А потом он в армию пошел, на пожарного выучился, мы кредит на дом получили, Машка у нас родилась, и мы стали думать…
— Что думать, Лен?
— Так про детей! Понимаешь, вот идем мы по деревне, и слышу я, как мальчишечка кричит соседский: «Мам, не бей меня, я просить есть больше не буду» — и у меня внутри все перевернулося! Ну, Господи, разное в жизни бывает, но кусок-то хлеба можно намазать маслом ребенку? Хоть что дать?!
Лена и Леша начали брать под опеку детей и из неблагополучных семей, и из детских учреждений. У каждого из них своя история — вот этот, сейчас висящий на турнике вниз головой, долго не ходил, не мог от слабости, вдавленная грудная клетка и кривошея, полная карта диагнозов. У другой — сейчас отличницы и красотки — мать-алкоголичка и фетальный алкогольный синдром в анамнезе, зубы, сгнившие в детском доме до пеньков, кто там будет за ними следить. Аня, прежде чем попасть сюда, в свою семью, провела почти целый год в приюте. А до приюта — и тут Лена понижает голос и оглядывается на дверь, чтобы Аня не услышала — до приюта Аня была «там».
Вытащить из системы
«Там» — это у кровного отца. Как-то опека должна была наблюдать за Аниной жизнью, но на деле наблюдала за ней только Марья Сергеевна. Бабушка ходила в опеку, говорила, что дело неладно. Бабушка забирала Аню и возила ее к братьям, в семью Лены и Леши. Бабушка даже начала думать про оформление опекунства на себя — да не получилось, все тот же круг: плохое здоровье, возраст, маленькая пенсия.
Сложно понять, чем руководствовались органы опеки, забрав двух младших детей, но оставив старшую
«Мы готовы были взять Аню, — говорит Лена. — Она очень скучала по братьям, была совсем заброшена. Знаешь, после чего ее опека все-таки забрала у отца? Когда они увидели, что девочке просто негде спать, — она лежала на одном загаженном матрасе с отцом, — и нечего есть».
Сначала Аня провела месяц в больнице, на карантине. Лена звонила каждый день — и заведующая отделением просила поторопиться со сбором документов на опекунство. Девочка целыми днями сидела на широком подоконнике и ждала «тетю Лену и дядю Лешу». А Лена и Алексей вместе с Марьей Сергеевной обивали пороги опеки, писали письма уполномоченным по правам человека и ребенка. Да куда только не писали!
«Заведующая просила активизировать опеку, — Лена горько усмехается. — И опека активизировалась. Аню отправили в приют в соседний район, мы ее искали-искали — думали, не найдем. Когда, наконец, приехали туда — нам говорят: «Езжайте обратно, нечего с ней разговаривать, нервный срыв у ребенка!»»
Лена и Леша собрали документы, написали еще десяток писем и вытащили, забрали Аню домой, к братьям. А еще через полгода, зайдя перед сном в комнату к девочкам, Лена услышала:
«Мама, а Аня говорит, что она со своим папой трахалась!»
Как жить дальше
Когда едешь в поселок, где сейчас живет Аня и ее приемная семья, в автобусе нет ни одного чужого человека. Уже через десять минут меня, не местную, расспрашивают, откуда я, к кому еду и по какому вопросу. Все знают всё и про всех.
Психолог? Ну есть в школе. Детский гинеколог? Не смешите.
Лена попробовала расспросить Аню сама, но девочка замкнулась и ничего не говорила. Обмершая от ужаса Лена ночью набрала номер телефона Анны Межовой, директора оренбургского фонда «Сохраняя жизнь». Они были знакомы и до того — потому что это единственный фонд в области, который работает с приемными детьми, пережившими насилие. Насилие психологическое и насилие физическое переживает почти каждый ребенок, выросший в неблагополучной семье и прошедший через систему детских учреждений.
Фонд договорился о консультации детского гинеколога в Оренбурге, Аня пошла на постоянные занятия к психологу фонда. Еще один психолог в это время работал с Леной.
«Со мной психолог о чем говорил? — Лена задумывается. — Со мной психолог говорил, как мне жить дальше. Я волком выла, понимаешь? Я даже мужу не могла об этом нормально рассказать, ведь кровный отец Ани на свободе, Леша если бы узнал — я не знаю, что бы было».
Межова рассказывает, что они думали, каким образом можно было бы привлечь насильника к ответственности, разговаривали с юристами и с теми, кто работает в Следственном комитете. Уголовное дело завести невозможно, прошло слишком много времени для сбора доказательств. Психологов, которые работали бы с детьми, пережившими насилие, у работников правоохранительных органов почти нет — и уж точно их нет в городе Оренбурге.
«Наша главная задача — состояние ребенка, — рассказывает Анна Межова. — Тут мы сначала решили вопрос с физическим состоянием, потом Аня, ее приемная семья и родная бабушка поехали в наш лагерь, где с ними занимались арт-терапевты и психологи. Сейчас острая ситуация снялась, мы работаем с ними в поддерживающем режиме».
На этот лагерь деньги собрали вы. Это на ваши постоянные и разовые пожертвования 500 детей и их близких со всей Оренбургской области, в том числе и Аня со своей семьей, смогли получить реальную помощь. Вот только в «Сохраняя жизнь» обращается все больше и больше семей с приемными детьми, кому нужна помощь сегодня, сейчас. Да и тем детям, кому уже помогли психологи в лагере, требуется постоянная психологическая поддержка.
Пожалуйста, помогите собрать средства на программу фонда «Ребенок под защитой». Сто, двести рублей — хоть сколько — действительно работают. Большое спасибо.
