«Слишком мелко для Бога»

Звонок домофона прерывает песню — пришел первый клиент.

Нина родилась в Сибири. Неподалеку от дома была церковь, родители иногда брали Нину на службу. Как-то, сидя на крылечке, четырехлетняя девочка заголосила: «А-а-а-лилуйя!» Родители пошутили — певицей будешь. Шутка сбылась. В 15 лет Нина вместе со старшей сестрой перебралась в центральную Россию, поступила в музыкальное училище. Там у нее проснулся интерес к церковной музыке. А потом Нину изнасиловали.

«Я шла вечером домой, и меня затолкали в машину. Отвезли на какую-то квартиру, там было много парней. Меня раздели, заставляли пить водку, я старалась незаметно сливать ее под стол. Глубокой ночью, когда все напились, я смогла выбежать в подъезд, только сапоги схватить успела. Села в лифт, услышала, что двери хлопают — меня побежали искать. И я поехала не вниз, а вверх. Чердачный люк был открыт, я спряталась там. Из всех молитв я тогда знала только “Отче наш”. И ее на чердаке про себя шептала. И меня не нашли».

Справиться эмоционально со случившимся Нина не смогла. Взяла академический отпуск, и мама отвезла ее в небольшой городок на севере. Там открывалась церковь, и мама отправила дочь туда — петь в хоре. Девушку заметил владыка, приехавший из монастыря под Москвой, и спросил, не хочет ли она съездить в монастырь, поучиться церковному пению. Нина кивнула.

«Я же когда смогла сбежать от насильников, сказала Богу: “Дай мне знак, если я должна тебе буду чем-то отплатить, я это сделаю”. И я подумала: «А вдруг это тот самый знак, и я должна поехать?» Мне там все показывали, рассказывали, давали книги, ноты. Я даже ночью, по графику, читала неусыпаемый псалтырь — училась. Мне эта муштра много дала».

Из монастыря Нина вернулась домой, восстановилась в училище и пошла в ближайший храм — петь в хоре. Певцы ее шпыняли: «Пришла тут —никто и звать никак!» Нина плакала, но не отступала.

Нина училась, пела в церкви и давала частные уроки пения. На гулянки не было ни времени, ни желания.

«Я была скромная, не красилась, не тусовалась, мальчики меня долго не интересовали, — рассказывает она. — Помню, меня подруги уговорили пойти в клуб и ярко накрасили, нарядили в красную короткую юбку. На дискотеке на меня пялились мужики, а мне было очень неуютно, я от всех пряталась».

После училища Нина заочно поступила в академию на музыковеда. В 20 лет влюбилась. Быстро забеременела, но родители парня были против женитьбы сына на таинственной незнакомке и попросили девушку не появляться в жизни их семьи. Парень не вступился.

«Я родила дочь, и начался ад. Я доучивалась и работала на трех работах: пела в театре, в церкви, по ночам мыла полы. От родных помощи не было: деньги из Сибири присылали только сестре — не могли смириться с тем, что я родила вне брака. Моих заработков еле хватало, чтобы прокормить ребенка, а сил на то, чтобы еще где-то подрабатывать, не было. Я приходила домой и падала замертво. Дошло до того, что меня пожалели соседи-бичи — принесли с помойки проросшей картошки: “Вот тебе, самую лучшую выбрали”. Если бы вернуться в прошлое, все бы изменила, пошла бы в проституцию уже тогда».

Все самцы в округе знали: одинокая девушка с ребенком, нуждается. И подкатывали. «Было много предложений от мужчин — и серьезных отношений, и встречаться для секса. Как-то позвали в гости соседи — там у них был чей-то друг. Пошел меня провожать на этаж ниже и предложил без обиняков забивать мой холодильник в обмен на секс. Я отказала».

Потом в Нину влюбился бизнесмен. На первом свидании подарил телефон. Она зарабатывала семь тысяч, а телефон стоил восемь. Он сказал, что будет давать Нине деньги, лишь бы она бросила работу уборщицы и не была такой замученной.

«Как-то я была в одной компании, что-то мы отмечали. Мне надо было ехать мыть пол — засобиралась, а чувак один говорит: “Сколько ты там получаешь? На деньги, только не уходи”. И я осталась. Удивилась, что меня не покоробило взять деньги за секс. На работу я все равно потом поехала, но на ус намотала».

Но не все мужчины предлагали Нине деньги. Чаще всего это были обычные отношения без обязательств. Однажды Нина попала в трудную ситуацию, денег не было даже на проезд. Позвонила ухажерам — попросила дать пару тысяч взаймы. Все отказали. «Я тогда сильно обиделась и поклялась, что ни одному мужику больше никогда не дам бесплатно».

Таис

В церковь Нина приходит в черной водолазке и длинной юбке. Полупрозрачный платок закрывает лицо. Она дирижирует плавно, а поет — мягко и красиво. Песни незаметно сменяют одна другую, будто они — одна композиция. Прихожане меняются в лицах вместе с музыкой, многие закрывают глаза от удовольствия.

Нине 45, в церкви она работает больше 20 лет. После службы, в кафе, она признается, что обычно долго не может отойти после церкви. «Я настолько погружаюсь в службу, что, когда иду домой, мысленно еще там. Часто бывает так, что только служба закончилась, и сразу звонит клиент. Прихожу, галопом в душ, иногда и поесть не успеваю. Один клиент, тут же второй, потом собираешься и бежишь обратно в церковь. Когда так — я их ненавижу. После церкви мне противны мои клиенты. Но ничего не поделаешь».

Примерно столько же, сколько Нина работает регентом, она занимается проституцией. Об этой второй профессии никто не знает, ни коллеги, ни друзья. Ее рабочий псевдоним — Таис, в честь афинской гетеры. Она просит называть ее в материале так, как ее зовут клиенты. А еще не подыскивать синонимы к слову «проститутка». «Секс-работница, путана, ночная бабочка… Зачем все усложнять? Я проститутка, и меня это не смущает».

В 25 лет Таис стали нравиться девушки, она поняла, что бисексуальна. Ее любовница, проститутка, и стала ее первой «мамочкой». Выслушав историю про то, как Нине отказали в деньгах все знакомые мужики, она предложила ей «легкие деньги». Создала ей анкету на сайте, сделала фотографии. Нина говорит, что тогда была уже морально готова, поэтому впечатлений от первого раза не осталось. Клиентов было много, почти все — адекватные, платили хорошо. Она быстро втянулась.

Таис берет за час три тысячи рублей, ее анкеты с красивыми фото висят на сайтах секс-работниц. В дни, когда нет службы, она занимается дома своими делами и ждет звонка клиента. Позвонил — приехал — отработала, можно заняться своими делами. А занятий у Таис много: она читает, шьет, ходит на разные образовательные курсы. Так что главный плюс работы для нее — много свободного времени.

Когда Таис начинала, для встречи с клиентами снимала жилье. Потом взяла квартиру в ипотеку и быстро расплатилась. Дочь так и живет у бабушки — она давно туда переехала по собственному желанию, поближе к школе и подальше от греха. О занятии мамы она ничего не знает и не обижается на то, что видит ее не часто: у мамы много работы, мама хочет купить дочке квартиру.

«Способ заработка нелегкий, но быстрый. Стоит мне сейчас включить телефон, и в кармане через час будут лежать три тысячи рублей. Долгое время я зарабатывала 120 тысяч рублей в месяц. Удавалось копить. Сейчас гораздо меньше — в нашей сфере кризис ощущается остро, клиентам не до секса — себя бы прокормить. Вот недавно заработала 30 тысяч рублей — это очень мало, но все равно хорошая прибавка к скромной церковной зарплате. На деньги церкви я бы не выжила».

Таис не любит своих клиентов. Говорит, поубивала бы всех. «Когда я только начала работать, думала, будут косые, кривые, разведенные, девственники. И удивилась, когда стали ходить симпатичные, чистоплотные, счастливо женатые. «Что им всем надо?»— думала я. Причины у всех одинаковые: жена родила, жена беременная, жена надоела. Один раз беременная женщина сама меня выбрала мужу, привезла его и забрала. Чтобы не было измен, чтобы все по-честному. Я бы так не смогла».

Удовольствия от секса с клиентами Таис не испытывает. Наоборот, очень часто — боль. Когда ее спрашивают, кончает ли она на работе, говорит, что даже не начинает. Все делает на автоматизме: стонет, двигается, говорит приятные слова. При этом думает о чем-то своем: о ремонте или о том, что будет завтра петь в церкви.

Иногда с клиентами складываются дружеские отношения. Один «постоянник», например, помогает Таис по дому и водит в рестораны. Многие приходят с подарками — цветами, конфетами. Но все-таки суждение о том, что мужчины относятся к проституткам как к грязи, Таис в полной мере опровергнуть не может.

«Они думают, что раз заплатили, могут вести себя как угодно и требовать все, что захочется. Бесит нечистоплотность! Приходит работяга с завода и ко мне сразу. Я: «А в душ?» Он: «А я был сегодня!» Он там железяки ворочал и думает, что не запачкался за день!

Как-то жду клиента, гляжу в окно — из грузовичка дяденька в кирзовых сапогах выпрыгивает с вытянутыми грязными коленками. Я ему звоню и говорю: “Извините, я не смогу с вами встретиться”. Объяснила, почему. Он: “А какая разница, я же тебе плачу?” Кто-то придирается: полотенце застиранное, окна не вымыты. Кто-то стебется над увлечениями. Увидит в углу у меня пианино и смеется, типа, зачем оно проститутке?

Обидно, что многие воспринимают нас как вещь. Бывает, знаешь, что придет неприятный клиент, будет грубить, хамить, и, чтобы себя пересилить, повторяешь:  “Три тыщи, три тыщи”. Или тратишь их мысленно — так легче».

И все-таки унизительной свою работу Таис не считает. Говорит, это раньше чувствовала себя униженной, а потом стала смотреть по-другому. «Теперь думаю так: чтобы ко мне пробиться в постель, мужчине нужно заплатить три тысячи за час. Вот раньше, когда я бесплатно мужикам давала, я была ниже плинтуса. А сейчас я выше, чем тогда».

«Алло? Да, мама? Служба прошла классно! Я сейчас не могу говорить. Завтра в церкви поговорим, давай? Ты же придешь? Давай, да.»

«С мамой у нас все хорошо сейчас, — объясняет Таис внезапный звонок. — Она переехала сюда. Она думает, что у меня есть постоянный мужчина — оттуда и деньги. Когда я ипотеку выплатила, она мне сказала: “Ну вот, видишь, смогла же! А теперь тебе надо поднажать и сделать это еще раз”. Я как стояла, так и села у нее на кухне. Мне так хотелось сказать: “Мама, ты бы знала, что я делала для того, чтобы у меня была эта квартира!”»

Нина

Нина работает в церкви несколько часов в будни и все выходные. Диплом получила на церковную тематику — сам бог велел работать в хоре. Регент сама составляет церковные тексты, поет и дирижирует. На работе ее ценят, она отдает ей все свободное время.

«Мне очень нравится работать в церкви, нравится петь. Я балдею, когда дирижирую. Люблю ломать ритм, чтобы люди прочувствовали силу музыки. Когда, например, музыка все громче и громче, и громче, и потом мы самую высокую ноту передерживаем, а затем я убираю ее и вступаю тихо — люди охают. Однажды я даже услышала всхлип в зале. Меня саму церковная музыка часто вышибает из реальности. Было произведение, сейчас его уже не поем, когда в одном месте я плакала всегда, много лет. Я отдаюсь работе полностью, и мне приятно, что людям нравится».

Церковь и проституцию Нина для себя разделяет. Говорит, верит в Бога, но не в того, в которого велит верить Библия. Икон  у Нины дома нет. Она молится, но по-своему, разговаривает с Богом как с другом.

«Церковь – это для меня напоминание о Боге, его образ. Это все равно, что вот у вас есть молодой человек, но вы сейчас не можете быть вместе. Но у вас есть его фотография. Есть какая-нибудь его вещь. Или, вот, как у ребенка должна быть любимая игрушка. Она олицетворяет маму. И эту игрушку ему можно с собой везде давать. В лагерь, в школу. Он ее там обнимает, он берет с собой “маму”. Вот и церковь для меня — это как для ребенка игрушечка, которая “мама”».

Со многими заповедями Нина не согласна, говорит, они загоняют человека в состояние греховности. «Как можно жить, когда ты себя червяком ощущаешь? Если слушать церковников, грех — это вся твоя жизнь. Есть — грех, любить — грех. Поэтому я не слушаю, а просто живу».

Особенно смущает Нину необходимость исповедоваться. Смысла в исповеди она не видит, но признается, что всегда испытывала перед ней подсознательный страх.

«Некоторые грехи — это жизнь, данность. И каяться в них — все равно, что каяться в том, что у меня есть нос. Но все же я раньше думала: вот ни под кем земля во время исповеди ни разу не разверзлась, а передо мной точно разверзнется. И не ходила на исповедь. Но священнику это надо, он имеет право видеть регента воцерковленного. Поэтому пришлось наступить себе на глотку и исповедоваться. Говорила правду, но не всю. Сразу призналась во вранье и лицемерии. Решила, раз уж я после исповеди иду грешить, в этих грехах сознаюсь в самых первых. Прошло хорошо, но всякий раз, когда надо идти опять, меня коробит».

Нина так и не определилась, грех проституция или нет. Склоняется к тому, что не грех. «Да, наверное, моя работа не совсем правильная с точки зрения морали, но я не получаю от нее удовольствия, это просто способ заработка. И ведь именно проституция позволяет мне работать в церкви! Я бы не смогла работать здесь так долго, потому что надо растить ребенка — искала бы другие, более высокооплачиваемые варианты. Так что получается, что проституция меня и держит в церкви».

За 20 лет работы был только один раз, когда Нина отошла от церкви — когда случилась история с Pussy Riot. «Я думала, церковь заступится за них, она же призывает к прощению. Скажут, согрешили девушки, бывает, но не наказывать же их! А тут церковь сама в первых рядах — посадить, наказать. Я все свои косыночки в дальний ящик сложила и не пошла в церковь. Пошла на барабанах африканских играть. Но не пошло, бросила. Потом меня попросили в церкви батюшке помочь, я пришла, да так и осталась».

Вечером в церкви во время службы народу битком. Заняты лавочки и все стоячие места. Когда богослужение заканчивается, многие падают на колени перед иконой, пожилая женщина вытирает платком слезы. Нина спускается в зал и разговаривает с прихожанами. Они на нее смотрят с восторгом и благодарностью. Прихожан она любит и старается сделать все для того, чтобы служба им понравилась.

«Все, кто приходят в церковь — мои подопечные. Я такая большая курочка, а они мои маленькие цыплятки. Я чувствую за них ответственность. Как-то владыка указал, что надо петь. Я запела, потом увидела, что люди этого произведения не знают, и запела то, что они помнят наизусть. Подумала: в конце концов, я работаю для народа. Это не концерт, это молитва. Молиться должны все. Для меня самое главное — чтобы люди со службы ушли с хорошим настроением. Иногда с батюшками спорю: вот что люди выучили, то и будут у меня петь! Хочу, чтобы больше было песен, которые может петь народ! Стараюсь подбирать мелодичные произведения, теплые. Такие, от которых разворачивается широкая русская душа. В церкви я чувствую себя обслуживающим персоналом прихожан. Как в проституции, только здесь я счастлива. Служба — для них. Вера — для них. Церковь — для них. И мне хочется, чтобы им было хорошо».

Нина понимает, что, если об оборотной стороне ее жизни узнают, дорога в церковь будет заказана. Но принять это не может. Говорит, что свое дело она делает хорошо, в церкви ее ценят, прихожане любят. Какая разница, что у нее за душой, если другим хорошо? «Когда я пою, когда дирижирую, я растворяюсь в музыке по-настоящему. Я полезна, хороший профессионал. Я нужна церкви».

К тому, что, по православным канонам, после смерти ее ждет ад, Таис относится философски. Говорит, человек живет так, как сам того желает. «Если считаешь, что грешен, что будешь гореть в аду, то так и будет — и здесь, и потом. А если ты оптимист, у тебя будет рай на земле и рай после смерти. Кары господней я не боюсь. Не для того Бог нас создавал, чтобы вести статистику, что мы сделали, подумали, что мы съели. Это слишком мелко для Бога».

P.S. Пока готовился этот материал, Нина встретила мужчину. Закрутился роман. Пока они вместе, Нина работает только в церкви. Если все получится, не исключает, что в проституцию больше не вернется.