Алиса и море

Местные называют дагестанский поселок Сулак браконьерским раем. Насколько это справедливо сейчас, сказать сложно. Расположенный у устья одноименной реки, поселок разросся из русской рыболовецкой артели, основанной здесь в начале прошлого века. Только русских тут почти не осталось. Поговаривают, что и рыбы тоже.

Дом найти не сложно — над ним развевается российский флаг. Алисе Александровне почти восемьдесят один год. Она живет одна. И, похоже, нет такой силы, что могла бы заставить ее уехать.

Килька в томате

Тетя Алиса — так зовут ее тут все — угощает меня вяленым лещом. Вкусный до одурения. Глядя на жир, стекающий по моим пальцам, хозяйка улыбается:

— Это ты еще кутума не пробовал — вкуснее вяленой рыбы нет.

— А еще что тут ловят?

— Много чего. Селедку, воблу, рыбца… Море богато. Правда, с тем, что было раньше, конечно, не сравнить.

Родители Алисы случайно услышали об удивительном месте, где дышится вольно и не счесть рыбы. И решили переехать туда. Было это в 30-х годах. Алиса родилась и выросла здесь, окончила школу. Поехала в город только для того, чтобы отучиться в кооперативном техникуме, и вернулась. Всю жизнь тут и проработала — сначала на рыбокомбинате, потом в сберкассе.

Быт рыбака неприхотлив. Поэтому, несмотря на растянувшиеся на многие километры дикие песчаные пляжи, поселок никогда не был похож на курорт. Тем не менее в советские времена отдыхать к семье Чернышенко летом приезжало немало народу. Родственники, друзья и знакомые родственников и даже знакомые знакомых.

Алиса вспоминает, что порой бывало столько гостей, что приходилось спать на полу, на сундуке в летней кухне и на кровати во дворе — завернувшись в мокрую простыню и натянув марлю, чтобы спастись от жары и комаров.

А еще было много осетра. Ловить его, конечно, было запрещено, но это мало кого останавливало. Контроль если и был, то чисто символический. Так что осетровые туши, доходившие до кондиции, висели практически в каждом огороде. И хотя никто из семьи Алисы не имел прямого отношения к рыбной ловле, на столе часто была и черная икра, и балык, и царская уха.

«Это сейчас стало строго. Пограничники трос на устье установили, выпускают в море только по документам, лицензию требуют. А раньше полная свобода была. Ну или бардак — это как посмотреть. Многие даже из степи приезжали за легкими деньгами. Никогда моря не видели, плавать не умеют, лодки резиновые. А море — оно такого отношения не прощает. Много людей здесь погибло в свое время».

Официально поселок специализировался исключительно на кильке. В одном цеху ее коптили, в другом закручивали в банки. Консервами кормили домашнюю живность — котов и собак. Иногда — гостей (когда те очень настаивали), смущаясь и искренне удивляясь, что килька в томате может кому-то нравиться.

В 90-е воздух был буквально наэлектризован — началось национальное разделение. Неопределенность пугала, кто мог — уезжал. Сегодня население Сулака — несколько тысяч человек. Главным образом ногайцы, есть кумыки, аварцы, лезгины, даргинцы. Совсем немного русских, которые в основном живут в Махачкале, а сюда приезжают лишь изредка.

О том, что третье тысячелетие уже наступило, напоминает аккуратное здание школы с облагороженной территорией. Рядом почта, полиция, поселковый совет — все это на небольшом пятачке. В глаза бросается полоска тротуарной плитки и белая конструкция с красным сердечком: «Я люблю Сулак».

Рыбных цехов давно нет. Предприятия обанкротились, оборудование сдали на металлолом, землю продали. Теперь рыбная ловля — дело частное. Где живут те, кто ею успешно занимается, видно сразу — большие, часто без каких-либо архитектурных и отделочных изысков дома, высокие серые заборы.

В остальном Сулак остался таким же, каким был раньше. Те же застывшие колеи вместо дорог, тусклая зелень и мутные воды широкой реки.

Не одна

У тети Алисы небольшой дом на три комнаты. Уже тринадцать лет она живет одна, с тех пор как умер ее муж Володя. Он ей все еще снится.

«Недавно говорит мне: “Когда уже придешь? Заждался я тебя” — и ключи протягивает. Отвечаю: “Скоро, мне вот тут только одно дело надо сделать — и сразу к тебе”, — вздыхает. — Долго он там без меня. Надеюсь, дождется».

Брат Костя тоже похоронен в Сулаке. Его не стало семнадцать лет назад. Он вернулся с флота и сразу пошел учителем в школу. Преподавал русский язык, педагог был от бога, в поселке до сих пор его вспоминают.

Дети — Лена и Павлик — давно уже живут в Подмосковье. Там же родились внуки. Каждое лето они приезжают погостить и постоянно зовут с собой. Но Алиса непреклонна.

«Как я уеду? Здесь все, что у меня есть. Здесь похоронены все родные. И зачем? Броситься на поиски лучшей жизни, а потом до конца дней жалеть об этом? Нет ее, лучшей жизни. Надо уметь ценить хорошее в той, которая есть».

Рассказывает, что те, кто уехал, поняли это слишком поздно. Сильно скучали, некоторые приезжали в гости. А теперь многих нет уже. Только письма изредка приходят. Пишут: «Хоть бы одним глазком еще раз увидеть Сулак».

Остаться здесь жить для нее не вызов и не испытание.

«Когда ветра нет, выйдешь в огород — и можно услышать, как вдалеке шумит море. Сразу так спокойно на душе становится. Можно очень долго так стоять и слушать его. И больше ничего не надо».

Море обступает поселок с двух сторон. Поближе — большой залив, Култук, как называют его местные. Здесь море всегда спокойное, гладкое, как зеркало. Очень мелко. Летом энтузиасты из Махачкалы организуют здесь лагерь для кайтсерфинга.

Открытое море подальше. Дорога к нему петляет среди целлофановых лугов и рощиц — зрелище завораживающее и шокирующее. Ветер носит мусор по полям, тот цепляется за колючий кустарник, мелкие деревца, жесткую траву. Тщетная попытка повлиять на ситуацию — социальный плакат в центре Сулака с отчаянным призывом: «Нам давно пора прекращать превращать наш поселок в свалку!»

Свидетельств человеческой жизнедеятельности хватает и на берегу. Если представить, что их не существует, пейзаж становится идеальным: развернутый горизонт, загадочная геометрия барханов, большие волны, зарывающиеся в песок. Ни души. Рай для диких туристов. Но пока только воображаемый.

После открытых пространств замечаешь, как все-таки уютно во дворе у тети Алисы. Дуб — ровесник дома — создает густую тень и особый микроклимат. За дерево она переживает больше всего.

«Не станет меня, кому он нужен будет? Местные купят дом, обязательно спилят дуб. Они такие деревья не любят: места много занимает, фруктов не приносит. А им простор нужен — чтобы двор был большой, чтобы можно было жилье расширять — семьи-то большие».

Условия жизни здесь по большей части аскетичные. Но Алиса других и не знала. Древний рукомойник во дворе, маленькая банька и летний душ. Воду подают прямо из реки. На насосной станции ее очищают, но надежнее пить из бассейна, где она отстаивается. Зачерпываю оттуда ведро вместе с лепестками отцветающей вишни. Алиса ставит чайник. Садимся ужинать.

— Даже не представляю, каково это — жить вот так, одной…

— Да не переживай, не одна я тут. Прожить столько лет в поселке — это что-то да значит. Кого-то еще моя мама нянчила, кого-то учил мой брат, с кем-то я работала — у них уже дети и внуки выросли. Не забывают, приходят, помогают — если нужно воды наносить или в магазин сходить. Большего мне и не надо. А вот поговорить с кем-нибудь, да так, чтобы подолгу и по душам, — это уже, конечно, роскошь.

Сила притяжения

У тети Алисы бурная жизнь: только в прошлом году она купалась в реке на Крещение, путешествовала с детьми по маршруту Кавминводы — Ростов-на-Дону — Коломна, летом давала гостям мастер-класс, как купаться в шторм.

Истории из жизни она, похоже, может рассказывать бесконечно. Я только успеваю подливать себе чай и отказываться от очередной порции торта, который двоюродная сестра передала из Махачкалы.

— Разные бывали времена. В середине 90-х, например, чеченцы приезжали сюда, пытались вербовать местных. Но желающих воевать не было. Правда, некоторые оружие себе брали. Меняли на икру. Так что автоматы и гранаты были у многих.

— Не страшно было?

— Не. Если что, я и сама стрелять умею. Когда в сберкассе работала, специальные курсы проходила, — смеется. — На самом деле тут всегда спокойно было. Ну почти. Детишек очень жаль — пару раз подрывались. Наверное, находили где-то у родителей припрятанные гранаты и уходили с ними в степь играть.

В те годы она решила слетать к родственникам на Урал. Купила билет на самолет, а до аэропорта Минеральных Вод нужно было добираться поездом. Он шел через Чечню.

«Когда нас остановили вооруженные люди и сказали, что поезд дальше не пойдет, я поначалу испугалась. А потом думаю: “Как же так, Алиса, у тебя же билет на самолет, надо что-то делать”. Выхожу из вагона — стоят двое с автоматами. Один на меня сразу дуло наставляет, чувствую — выстрелит и имени не спросит. Второй более спокойный, интересуется, что нужно. Говорю, справка мне нужна, что вы нас тут задержали. За справками — это к Дудаеву, отвечает. К Дудаеву, правда, меня не пустили. Но дорогу вскорости открыли».

На самолет она, конечно, не успела. Но, как оказалось, очень удачно, потому что его угнали в Турцию, захватив пассажиров в заложники. На единственную счастливую опоздавшую собрался смотреть весь персонал.

«А ведь какой шанс был за границей побывать… — Алиса Александровна улыбается. — Но, видишь, не отпускает меня родина».

Недавно тете Алисе пришло письмо из суда: в конце мая она должна явиться на заседание, там будет решаться вопрос о взыскании с нее долга за газ. Сумма, по меркам пенсионерки и добропорядочного абонента, астрономическая — больше 75 тысяч рублей. Именно столько она якобы недоплатила с 2011 года.

Вечером пришла Аида — заведующая почтовым отделением, прочитала письмо, схватилась за голову. Потом за телефон. Почти кричит в трубку: «Как не обращать внимания? Ты вообще представляешь, каково это: пожилой человек, каждый месяц платит за газ — и вдруг такую сумму с нее требуют?» Набирает еще один номер. Описывает ситуацию — очень эмоционально и убедительно. «Все решим, — выдыхает она, закончив разговор. — Замглавы нашей администрации обещал помочь разобраться. А вообще, конечно, это полный беспредел. Как нарочно, присылают такие требования пожилым людям, которым и понять сложно, что к чему, и права свои отстоять».

Рассказывает, что недавно с ее мамой произошла похожая история: насчитали 90 тысяч рублей долга. Потом разобрались. Почему газовики так лютуют, объясняет просто. В последние годы побережье между Махачкалой и Сулаком активно застраивается. Кто-то врезается в трубу незаконно. Видимо, потери по газу большие. Вот и пытаются найти безответных, чтобы как-то компенсировать убытки.

Алиса Александровна долго перебирает бумаги в ящике комода. Находит квитанции об оплате за прошлый, позапрошлый год, они у нее аккуратно подшиты — профессиональная привычка.

«Вот и отлично, — Аида просматривает квитанции, удовлетворенно кивает. — Теперь никто не сможет придраться. Так что вы не волнуйтесь, тетя Алиса, проблем не будет».

Когда гостья уходит, хозяйка, уже полностью успокоившись, резюмирует: «Видишь, какие у нас люди в поселке. С ними не пропадешь».

Ночью я выхожу во двор и не спеша иду по огороду к покосившейся калитке, сразу за которой начинается река. Ветер, не дававший покоя два дня, наконец стих. Темно и тихо. Только слышно, как где-то вдалеке шумит море. Мерно, успокаивающе, почти гипнотически. Теперь я, кажется, понимаю тетю Алису.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!