Надя заходит в палату, заранее зная, какую реакцию вызовет ее появление. «О, Надежда Андревна пришла», — при этих словах на лице мужчины, который сидит на кровати в больничной пижаме, появляется улыбка, остальные тоже заметно преображаются. В Томском НИИ онкологии Надя проходит практику и готовится поступить в ординатуру, чтобы стать онкоурологом. Когда ее спрашивают, зачем ей сдалась онкоурология, она часто рассказывает про обход своих любимых пациентов: «Когда заходишь в палату к мужчинам с раком предстательной железы, они как-то сразу приободряются: “Хи-хи, хо-хо, Надежда Андревна”… У них все замечательно — к ним пришла красивая девушка, и это избавляет от мысли о том, что у нас у всех тут онкология».
Говоря «у нас у всех», Надя имеет в виду себя тоже. Семь лет назад у нее нашли лимфому Ходжкина на четвертой стадии. Тогда она училась на первом курсе медицинского, пришлось дважды брать академический отпуск из-за рецидива.
Надя у себя дома в Томске
Фото: Антон Уницын для ТД
На учебу Надя ходит пешком
Фото: Антон Уницын для ТД
Первый раз Надя пришла к онкологу с жалобой на увеличившийся лимфоузел. Врач допустил грубую ошибку при взятии биопсии, которая не позволила обнаружить болезнь раньше: «Я была на первом курсе и совершенно ничего в этом не понимала. Тогда была скорее всего первая или вторая стадия, а попала я в конечном итоге в четвертую. Этого могло не случиться, если бы врач маленько по-другому сработал».
Тогда Надя на своем опыте убедилась, что найти хорошего онколога, по ее выражению, это «большая лотерея». Потом убеждалась в этом еще много раз, работая на скорой. Бригада, которой помогала Надя, приехала к женщине с раком молочной железы, которую после химиотерапии выписали, несмотря на серьезные осложнения. И таких пациентов за свою практику Надя встречала еще очень много, но если сейчас она может определить и понять, как работает онколог, то тогда сделать этого не могла. Точно также, как и не сможет любой человек, подозревающий у себя рак, но не имеющий высшего медицинского образования.
Обход урологического отделения в госпитальной клинике СИБГМУ (Сибирский Государственный Медицинский Универстет)
Фото: Антон Уницын для ТД
Про то, что в Санкт-Петербурге есть Фонд профилактики рака и проект «Высшая школа онкологии» (ВШО), который полностью оплачивает обучение в ординатуре по онкологии десяти лучшим выпускникам медиинститутов, Надя узнала от однокурсницы. Подала заявку и, когда позвали на третий этап, удивилась и обрадовалась. Она тогда уже выяснила, что в комиссии будет Андрей Павленко — один из лучших хирургов-онкологов в России, который месяц назад узнал о том, что у него рак желудка. «У меня вообще были особенные чувства, когда я его увидела. Захотелось подойти и обнять его, хотя я его первый раз вижу, и сказать: «Я в банде»».
В третий финальный тур прошли 28 из 315 выпускников медицинских вузов со всей России и СНГ. На собеседовании ее, конечно, спросили, почему она хочет стать именно хирургом-онкоурологом. «Этот вопрос мне задают очень многие люди. Почему хирургия? Почему онкоурология? Зачем тебе это? А семья? А дети? У тебя диагноз… И я не знаю, ну, может быть, я упертый баран какой-то. Я пыталась себя испытывать, чтобы понять раз и навсегда, мое это или нет — дежурила сутками, чтобы понять: я хочу быть врачом, потому что там так весело и здорово, потому что хирурги такие веселые ребята, или потому что мне это нравится? С утра приду на дежурство, уйду только следующим утром, но все равно хочу, все равно нравится, все равно не могу не хотеть».
Надя ассистирует во время онкоурологической операции в НИИ Онкологии Томского НМИЦ
Фото: Антон Уницын для ТД
Впервые о профдеформации она задумалась, когда во время практики пациентка бесконечно заваливала ее жалобами и просьбами, о которых должна была бы сообщать своему лечащему врачу. Например, требовала отрезать ей половину печени, яичник и удалить сустав при том, что у нее был рак почки. Надя вспоминает этот случай и смеется: «Это было ммм… интересно». Похоже, Наде хотелось сформулировать это иначе, но позволить себе сказать хоть что-то пренебрежительное в адрес пациента она никогда не сможет. «Мне кажется, у меня гораздо больше шансов не деформироваться, чем у моих однокурсников, которые уже работают. Просто я сама была в той ситуации».
Надя в НИИ Онкологии Томского НМИЦ
Фото: Антон Уницын для ТД
Комиссии про диагноз Надя ничего не рассказала. Уже после окончания собеседования, которое она не прошла, один из экзаменаторов заметил у нее на шее порт для введения химиотерапии. Надя пока не знает, будет ли она подавать заявку в ВШО в следующем году, но ей очень хочется не терять связь с проектом и удаленно участвовать в занятиях, которые проводит ВШО для студентов дополнительно, приглашая лучших практикующих специалистов.
Есть проблемы, которые не решаются за день или даже за десять лет. «Высшая школа онкологии» — уникальный образовательный проект, занимающийся созданием новой системы обучения онкологов, которые в будущем останутся работать в России. Большие изменения не происходят быстро, и для того, чтобы хорошие онкологи в России перестали быть «большой лотереей», потребуется еще много лет. Грант ВШО в этом году получили 11 человек из 28, прошедших в последний тур. Хотя и остальные 17, включая Надю, более чем достойны учиться. Мы помогаем ВШО собирать деньги на оплату обучения онкологов, у которых не будет возможности отвлекаться на подработки, потому что учиться они будут практически без выходных. Если нам удастся собрать больше денег, то через несколько лет, если эта проблема коснется нас или наших близких, грамотных онкологов будет чуть больше, и наши шансы в этой лотерее возрастут.
