Три мамы на «Трех толстяках»

Но даже во время разговора с нами Аня полностью сконцентрирована на Мише: когда сын начинает кряхтеть, она прикладывает его к груди. Вроде наелся — Аня встает и пытается положить Мишу в «кокон», чтобы переодеться, — времени в обрез. Но не тут-то было: как только она спускает сына с рук, он плачет.

«Мишенька, мне надо переодеться, я так не могу», — уговаривает Аня, однако это не действует. Тогда мама снова берет его на руки и предлагает грудь. Ребенок соглашается. Но поход в театр висит на волоске.

Лена Михайлова: «Помню, когда сыну было три месяца, я собралась на лекцию очень интересного человека — по работе. И меня развернули от метро: муж позвонил и сказал, что сын кричит от колик. Я тогда шла домой со слезами на глазах. А недавно пыталась целый день выпить чашку чая, но смогла сделать это только ‪после 12 ночи‬. Вообще, я успеваю сделать процентов 30 из задуманного. Я как-то посчитала и удивилась: что я сегодня сделала? Вроде Марк сам играет, но он то жует какой-то провод, то находит комочек пыли, то застрял, то упал, то надо идти гулять».‬‬‬‬

Аня с ребенком на руках вытаскивает одежду из шкафа. Потом кладет успокоившегося Мишу в «кокон».

«Ну полежи, ну пожалуйста», — нежно уговаривает она сына. Миша сначала возражает, но почти сразу затихает и закрывает глаза — погружается в хрупкий сон. Аня бежит переодеваться, накраситься уже не успевает. В двери поворачивается ключ — входит ее муж Андрей, он распечатывал билеты в театр. Аня накидывает верхнюю одежду, по ходу рассказывая, что произошло в его отсутствие.

— Миша тут беспокоился, но уснул. Мне кажется, он вспотел. Если что, пиши, я буду отвечать. Он плакал, не давал мне переодеться. Там две бутылочки с молоком стоят, — почти не переводя дыхание, тараторит она.

— Хорошо, — протягивает Андрей билеты. — Если что, я просто его покачаю.

— Мне кажется, он вспотел… — повторяет Аня. Она переживает. — Так, я телефон взяла? Взяла. Все остальное не принципиально…

Андрей закрывает за нами дверь. Время — 18:40. До театра ехать минимум сорок минут по вечерним пробкам.

— А нас пустят, если мы опоздаем? — сомневается Аня.

— 38,9, — расстроенно отвечаю я и спохватываюсь. — Ой, я подумала, что вопрос был про температуру.

— Может, отменим все?

Но такси уже ждет. Да и эти два часа в театре могут много значить для Ани. Я хорошо помню, как впервые пошла после родов на «Ромео и Джульетту» в Мариинский театр. На несколько часов просто отключилась от всего, только Шекспир — любовь, боль, трагедия, месть. Удивительно, но даже после столь недолгого пребывания вне «заведенного механизма» я ощутила реальный подъем: вернулась к домашним делам как будто к чему-то незнакомому и с радостью взялась за них снова. Это легко объяснимо — просто цепочка однообразных дней в одном месте порвалась. Рассказываю Ане про этот опыт.

18:40. В театре — спектакль

«Температуру сбили», — пишет муж, я немного выдыхаю. И сразу ощущаю, как сильно поменялось настроение Лены и Ани, когда мы садимся в такси: хоть разговор до сих пор идет о детях, но в тоне появился какой-то кураж. Ведь это выезд, мини-путешествие — и оно никак не связано с малышами.

«Смотрите, какой шар! — восклицает Аня. — Ни разу такого не видела!»

Мы стоим в пробке на Литейном мосту, в центре Петербурга, и где-то вдалеке проплывает большой белый шар. В машине волнение: даже водитель, поддавшись нашему воодушевлению, предлагает полностью открыть окна.

Лена тоже смотрит по сторонам, любуясь историческим центром. Она раньше ежедневно ходила на работу через Дворцовую площадь — и этот путь казался ей обыденным, теперь же она восхищается: «Как прекрасно!» Для нее нынешняя вылазка, хоть она сама и не идет в театр, тоже значимый момент.

«Все, побежали?» — доехав, мы резко выходим из машины. Бег — привычное дело для молодых матерей.

Аня: «Как-то, уже после рождения сына, мне понадобилось купить джинсы, старые были рваные. С сыном на улице осталась бабушка, а мы с сестрой помчались в торговый центр. У меня было единственное требование — чтобы джинсы были прямые. Но мы так торопились, что выбрали первые попавшиеся, скинни. Потому что бабушке негде было присесть, а Миша мог проснуться. Обратно мы тоже бежали. Так что я не знаю, как покупать одежду. А вот сейчас мне надо к стоматологу, и я просто это откладываю».

Холл театра абсолютно пуст: вряд ли кто-то еще задерживается на четверть спектакля. Мы раздеваемся. Лена видит большой плакат, на котором написано про Ивана Вырыпаева.

«О! По пьесе Вырыпаева! — удивляется она. — Я так его люблю!»

Аня с Леной останавливаются и начинают обсуждать его «Июль» и «Танец Дели».

Лена Михайлова: «Я не знакомлюсь с мамами “на районе”, потому что боюсь попасть в это глобальное “мамство”. Объединяться на почве того, что у нас дети, странно. При этом мои друзья и подруги, у которых нет детей, половины моих проблем, мыслей, переживаний просто не понимают. Но сегодня так получается, что мы все молодые мамы: и про детей можно поговорить, и про жизнь, и про искусство».

На свои места в зале нам уже не попасть: наказание за опоздание. Аня садится и пытается включиться в происходящее. Я же все время отвлекаюсь на сообщения о состоянии дочери. Втягиваюсь только на моменте, когда герои попадают в загробный мир, — сцены смерти всегда приводят в чувство. Аню же кольнуло, когда в спектакле рассказывали легенду о Тутти и Суок — брате и сестре, которых разлучили в детстве, а родителей убили. Такие темы трогают Аню с тех пор, как родился Мишка.

В это время Лена Михайлова садится в машину к мужу и ребенку. Они едут к Казанскому собору, слушают там уличных музыкантов, пьют чай. Потом гуляют, и на одной из улиц у Лены возникает ощущение, что они находятся где-то в Италии. Затем возвращаются к театру, кормят Марка, и Лена идет снимать Аню дальше. Она встречает нас в гардеробе, где мы обмениваемся краткими эмоциональными рецензиями: «Классно!», «Какая же Аграфена Петровская потрясающая!» и «Визуальная часть ярче, чем диалоги».

Перед тем как сесть в такси, Аня на несколько минут забегает в туалет — сцедить молоко.

21:00. Домой

Водитель смотрит на нас с удивлением: разговор в его машине не прекращается ни на секунду, все спорят и обсуждают спектакль. Аня смеется и шутит — она в приподнятом настроении.

«Мне так нравится стиль Могучего! — щебечет она. — Я, наверное, понимаю, одну сотую того, что он хочет вложить в спектакль… Тем более я не смотрела первую часть. Но какие узнаваемые образы!»

Все сразу подхватывают тему, хотя потом плавно возвращаются к обсуждению детей. Аня в хорошем настроении, ее расстраивает только, что нельзя где-нибудь посидеть и обсудить увиденное. При этом она уже успела соскучиться по сыну — благодаря спектаклю.

«Андрей написал, что Миша капризничает, — тон Ани вдруг меняется. — И вот сейчас не отвечает — наверное, не может, потому что на руках его носит…»

Подъезжаем к Аниному дому. Прощаемся и расходимся. Лена пересаживается в машину к своим: Марк спит, но оказалось, что мужу пришлось три раза останавливаться по дороге из театра — успокаивать его, когда плакал. Они возвращаются домой в тишине: и Лена, и ее муж молчат, Марк так и спит. Лена едет и думает: «Как будто пережила какое-то приключение сегодня».

Удивительно, но и для меня сегодняшний поход в театр тоже оказался событием: следующие пять дней я безвылазно сижу дома. Сейчас мы ждем выхода последней, третьей части «Трех толстяков» — собираемся пойти на нее вместе с Аней.

Аня: «Я зашла домой и увидела, что Мишка уже спит. Правда, Андрей рассказал, что он много плакал и просился на руки. Сначала я решила на время отложить вечерние выходы — и ради Миши, и ради собственного покоя, — но муж сказал: “Пусть Миша привыкает — будет знать, что у него есть не только мама, но и папа”».