Этот вопрос можно слышать довольно часто: «Мы же сами за все платим. Зачем нам государство?» Либо иначе: «Мы же платим налоги, содержим государственную систему здравоохранения и социальной поддержки. Зачем нужны благотворительные организации?» и т.д. Вопрос обоюдоострый: его задают как те, кто хочет сказать, что государство неэффективно и налоги мы платим неизвестно за что, так и те, кто хочет сказать, что благотворительные организации — это какое-то сомнительное жульничество, нечто избыточное, игрушка для богатых, которые хотят похвастаться своей филантропией. А мы, условные простые люди, и так уже платим налоги и больше никому ничего не должны.
Ни первая, ни вторая точка зрения не реалистичны, хотя понятно, откуда у этих вопросов ноги растут. Не существует такого социума, в котором исключительно граждане скидывались бы на здравоохранение и социальную поддержку, а государство в этом никак не участвовало. Какая-то система медицинского страхования, система государственных и социальных гарантий для тех, кто не в состоянии самостоятельно о себе позаботиться, существует везде.
Точно так же с противоположной стороны: не существует такой страны, кроме жестких диктатур и тоталитарных моделей, которые, по счастью, в современном мире немногочисленны, где государство покрывало бы все потребности людей в лечении, в реабилитации, в профилактике, в социальной поддержке и помощи.
Везде существует третий сектор. Везде существуют НКО, везде существуют благотворительные структуры, которые компенсируют то, что государство сделать не в состоянии. С точки зрения социальных наук, смысл и функции благотворительной деятельности, точнее говоря, ее главный смысл, состоит совершенно не в том, чтобы помогать больным, беспомощным и социально депривированным.
Главная ценность
Сами благотворители, а также люди, жертвующие деньги, разумеется, полагают, что они помогают тем, ради помощи кому они и собрались. Это правильно, они и должны так полагать. Но есть более высокий смысл этой деятельности, который известен тем, кто изучает социум. Состоит он в следующем.
Благотворительная деятельность и вообще деятельность НКО в широком смысле, — самый чистый пример добровольного взаимодействия людей. Никто не может обязать граждан сдавать деньги на благотворительность или работать волонтерами. Это не обязательный займ, как при советской власти. Никто не может обязать людей создавать благотворительные организации и участвовать в их работе. Это тоже дело совершенно добровольное. Государство в тех странах, где существует здоровое законодательство в этой области, поощряет деятельность НКО — посредством налоговых вычетов, каких-то льгот и преференций. Но тем не менее обязать оно никого не может.
Сами благотворительные организации тоже не имеют никаких рычагов воздействия на своих жертвователей. У них есть только моральный авторитет. Еще раз повторю, это чистый пример добровольного гражданского взаимодействия. Причем взаимодействия горизонтального, а не вертикального, где никто никому не приказывает, а все делают только то, что считают нужным. Это создает сеть горизонтальных связей, а не вертикаль командования и подчинения.
Если это связи долгосрочные, — то есть речь идет не о разовых пожертвованиях, а о регулярных, не о разовых визитах в детский дом с подарками, а о регулярном волонтерстве, о систематическом соучастии — то с точки зрения наук об обществе, вовлечение в долгосрочные отношения обмена, взаимодействия, взаимовыручки, взаимопомощи является основным механизмом снижения уровня насилия в обществе.
Чем короче связи, взаимодействия и обмены, тем выше уровень насилия. Каждый, на самом деле, знает это интуитивно, просто не формулирует для себя в таком виде. Простой пример: почему вокзал считается опасным местом? Там скорее тебя обворуют, там, например, покупать еду небезопасно, можно на сомнительный товар наткнуться. Каждый знает это из своего бытового опыта. Почему? Потому что на вокзале встречаются люди, которые больше никогда не встретятся. Они приехали и уехали. Связи между ними очень короткие. А если вы ходите каждый день в один и тот же магазин, и вас там знают, и вы их знаете, то у вас больше доверия к этому магазину, к его услугам и товарам. Тот же принцип действует во всех социальных транзакциях. По этой же причине, например, люди опасаются приезжих: мы их не знаем, и они нас не знают. Я сейчас не буду говорить, насколько это оправданно, но это интуитивно понятно.
По этой же причине, если в социуме происходит принудительное или добровольное перемещение больших масс людей, например, люди едут из деревни в город, спасаясь от голода, возвращаются с войны, перемещаются на новые производства, заселяют целину — это повышает уровень преступности. А если люди живут на своих местах, то этот уровень в разы ниже. Там возникнут другие социальные проблемы, сейчас мы не о них. Но долгосрочные связи снижают уровень насилия. Почему? Потому что они повышают доверие.
Периоды революционных изменений, периоды так называемой аномии, то есть слома существующих социальных норм и нарождения новых, — это периоды высокого насилия. Старые нормы умерли, новые еще не родились. Соответственно, никто не строит долгосрочных планов, никто не вовлечен в долгосрочные отношения обмена. Социологи, которые изучают гражданские войны и конфликты, ровно к этому выводу и приходят. Там, где есть долгосрочная вовлеченность, социальные трансформации будут происходит мягче. Где ее нет, там люди будут извлекать максимальную выгоду на коротких отрезках времени.
Бенефициары благотворительности
Гражданское взаимодействие в процессе филантропической, благотворительной деятельности, вообще в процессе работы НКО — это лучший, рафинированный вид долгосрочных связей. Поэтому главные, скажем так, бенефициары деятельности благотворительных организаций, это даже не те, кому помогают, а те, кто в этом участвует. Хотя они, конечно, этого в такой форме не осознают. Я сейчас даже не буду говорить о той выгоде, которую они получают лично для себя, в том смысле, что у них уровень окситоцина повышается, их жизнь представляется им более осмысленной. Есть исследование на эту тему: люди, которые участвуют в благотворительности, более здоровы, у них уровень счастья выше, удовлетворенность жизнью они демонстрируют более высокую, обнаруживают более высокие, чем в среднем по популяции, показатели социального и физического здоровья. Почему? Потому что они делают что-то, что дает положительный результат.
Есть мнение, что люди, участвующие в благотворительности, — это любители жертвовать собой. Они могут и сами про себя так думать. Но на самом деле, люди приходят туда за чувством осмысленности, за чувством удовлетворения, за этим самым окситоцином, который дает совместная деятельность, а другими способами его особенно и не получишь. Тот, кто попробовал, уже от этого не откажется, потому что это повышает качество жизни, как мало что другое. Казалось бы, благотворительная деятельность сталкивает нас со страданиями и смертью, с человеческим несчастьем, она должна, по идее, всех вводить в состояние уныния и депрессии. Но происходит нечто противоположное: люди чувствуют себя лучше. Это к вопросу о простой персональной выгоде. Куда более значительная социальная выгода состоит в том, что люди, делающие что-то вместе, образуют социум, который с меньшей вероятностью окажется вовлечен в какой-нибудь массовый мордобой.
Соответственно, именно они, те, кто организуют эту деятельность, и те, кто в ней участвуют, образуют ту сетку, которая оберегает общество от насилия. Ни спецслужбы, к сожалению, ни армия этого не делают. Как показывает исторический опыт, когда начинаются насильственные режимные трансформации, вооруженные люди только добавляют интенсивности насилию, а не снижают его. Но если в обществе выработана привычка к добровольному мирному взаимодействию и в эту привычку вовлечены достаточно большие массы людей, то это снижает привлекательность насилия и, следовательно, его вероятность.
Падение и рост
Безусловно, сейчас не самая лучшая экономическая ситуация для благотворительности и вообще для работы НКО. Реальные располагаемые доходы населения неуклонно снижаются с 2014 года, и никакие игры со статистикой, к сожалению или к счастью, не в состоянии затуманить эту картину.
Но с 2010 года у нас идет взрывной рост гражданского участия: как количества действующих, так сказать, активированных НКО, так и числа вовлеченных в их работу людей. Если мы посмотрим на такие цифры, как регулярное участие в волонтерской деятельности, вовлеченность в регулярные пожертвования именно со стороны граждан, не со стороны корпоративной благотворительности (это отдельная история), то мы увидим рост. Несмотря на негативную экономическую динамику и на государственное давление, третий сектор по этим параметрам продолжает расти и после 2014 года.
Существует и еще одна взаимосвязь. На участие в деятельности НКО, в том числе благотворительных, влияет низкий уровень доверия государству. Точнее говоря, осознание низкого качества государственных услуг. Люди понимают, что рассчитывать нужно друг на друга, на себя и на других людей, потому что рассчитывать на государство все труднее и труднее. В этом ничего хорошего нет, хотя это совершенно реалистическая позиция. Тем не менее, мы видим, как эти показатели коррелируют друг с другом. Представление о том, что государство не справляется и рассчитывать на него нечего, и рост участия в работе НКО — это два родственных процесса.
Малое важнее большого
Представление о том, что участие в благотворительности — это какая-то история про богатых, — одна из популярных постсоветских иллюзий. Не богатые люди, или, скажем так, не обязательно богатые люди участвуют в благотворительности. В ней участвуют люди самые разные, в том числе и те, кому самим не на все хватает. Крайне бедные не участвуют, это понятно. А все остальные вполне участвуют. И если эта деятельность становится привычной, то человек от нее не откажется, даже если его собственное экономическое положение не улучшается, потому что, как мы уже с вами сказали, очень много морального удовлетворения она приносит. Отказаться от этого не так просто.
Чем так важны микропожертвования на регулярной основе? Тем, что они создают сетку безопасности для самих благотворительных проектов, для их деятельности. Соблазнительно, конечно, иметь одного большого богатого спонсора, но он может в одночасье исчезнуть: ему надоест, он сядет, корпорация может переориентироваться на какую-то другую деятельность, политическая конъюнктура поменяется, и они начнут поддерживать детский-юношеский спорт, при всем уважении к нему… А множество микродоноров точно никуда не денутся одновременно, поэтому они своей массой создают гораздо более надежный фундамент для деятельности благотворительных организаций, которым нужно планировать, — у них долгоиграющие проекты, больницы, хосписы, школы, кружки… Они не могут жить, что называется, from hand to mouth — от руки ко рту. Им изо дня в день нужно планировать свою деятельность на какие-то осязаемые отрезки времени. И высокое число подписчиков с маленькими суммами сообщает им уверенность в завтрашнем дне как ничто другое.
Конечно, о благотворительности приходится читать и слышать множество грустных вещей. Например, довольно распространено мнение, что благотворительные фонды — это если и не прямые мошеннические организации, то механизмы для отмывания денег корпорациями или какими-то богатыми людьми. Есть представление о том, что лучше помогать людям напрямую. «Знаю бедную старушку — дам ей денег». И это, дескать, настоящая благотворительность, а если я дам деньги организации, она их потратит на содержание самой себя. То есть люди не понимают, чем заняты благотворительные фонды, они думают, что это какие-то прокладки для передачи денег от жертвователя бенефициару. Что фонд точно так же даст старушке денег, так лучше я это сделаю напрямую. Ну, логично же? Логично.
Мало понимания того, что фонды огромное количество вещей делают вообще без денег, в силу того, что они — структуры, в силу того, что у них есть опыт, что у них есть связи, что у них есть моральный авторитет. Что главная их валюта — даже не деньги, а информация, что они людям, которые к ним обращаются за помощью, не выдают денег, а направляют их туда, куда им нужно. Довольно часто в случае с медицинской благотворительностью денег и не надо, это будет государственная медицинская помощь, бесплатная. Просто люди не знают об этом, они сами туда никогда в жизни не попадут. Не говоря уж о том, что человек в тяжелой ситуации в принципе растерян, он забыл и то, что раньше знал, а ему еще требуется быстро овладеть массивом новой информации. Поэтому он нуждается прежде всего в консультации.
Да, есть невежество и безграмотность, но с 2010 года, когда у нас начался тот процесс, который можно назвать русским гражданским Ренессансом, и знания о том, что такое организованная благотворительность, стали распространяться. Возьмем хоть акцию «Дети вместо цветов» — замена букетов на 1 сентября в школах пожертвованиями в детские фонды. В начале она выглядела как некое чудачество в отдельных школах в центре Москвы, а сейчас распространилась уже на довольно большое число учебных заведений по стране. Люди начинают понимать, что лучше отдать деньги структуре, которая поможет больным детям, чем покупать очередные бесконечные букеты. Распространение знаний, просвещение, — это большое дело, важная миссия благотворительных фондов. Причем важно, чтобы они распространяли знание о самих себе, о том, чем именно они занимаются. Потому что примитивные представления людей, которые никогда не задумывались на эту тему, выглядят очень убедительными. Как та версия со старушкой: кажется, что она чрезвычайно логична, а на самом деле это в высшей степени глупо, потому что, во-первых, вы ничего не знаете про старушку, она может жить рядом с вами, но не возьмет ваших денег, деньги ей не помогут, она может быть не в состоянии их потратить, потому что ей нужна помощь другого рода, которую как раз и способна оказать организация… Именно это и нужно объяснять.