«Зелененькие»
Я родилась и выросла в Каратузском районе, в нескольких километрах от озера Тиберкуль — места, которое бывший гаишник Сергей Тороп, назвавшийся Виссарионом, объявил святым.
Виссоры, или «зелененькие», всю мою юность жили рядом. Были вегетарианцами, передвигались между деревнями пешком или на велосипедах, в длинных юбках и широкополых шляпах. Относились к ним снисходительно, даже в автобусах плату не просили. Уважали их за то, что они не пили, не курили и трудились.
«Люба-буряточка из Читинской области решила жить в гармонии с природой и ушла ранней весной раздетой в тайгу, через три дня ее нашли замерзшей. Ира Гольдина отказалась от лечения и умерла от запущенного рака груди. Капитолина болела раком и лечилась голодом, умерла от истощения. Нина Микова покончила с собой под портретом Виссариона. Аркаша Дроздов умер в год и три месяца от патологии, которую поздно начали лечить».
Это лишь малая часть списка, который воспроизвели по памяти бывшие последователи Виссариона. Покинув общину, они создали ресурс, где общаются между собой, вспоминают, делятся впечатлениями. Это своего рода психотерапия — людям нужно осознать, что с ними произошло и почему.
Елене Мельниковой и ее мужу Алексею это было необходимо больше, чем остальным. Они с четырьмя детьми прожили в общине двенадцать лет. О Елене случайно вспомнила моя мама, которая в те годы работала в газете «Знамя труда» Каратузского района. Женщина одной из первых стала говорить и писать о том, что в общине происходят странные вещи. Она сама пришла и рассказала о своей жизни у Виссариона сначала в Каратузскую районку, затем в республиканские газеты Хакасии. Заметки вышли, но на них почти не обратили внимания.
Сегодня Елена с мужем живет в Новосибирске в квартире свекрови (свою они продали, уезжая в общину). Дети давно выросли и живут отдельно. Елена получила второе образование — психологическое. Защитила на материале общины дипломную работу и совместно с мужем написала книгу-воспоминание, которая и сейчас помогает тем, кто так или иначе был связан с последователями. Алексей, как и до жизни в общине, занимается наукой.
«Все ждали конца света»
«В 1992 году у нас родился старший сын, — рассказывает Елена. — Тогда в стране грянул первый кризис. 31 декабря 1991 года сметана стоила 1 рубль 15 копеек. А 2 января 1992 года — уже 32 рубля. Я в декрете с дочкой и новорожденным. Зарабатывал один муж.
Научные сотрудники, бывшие в длительной командировке в Америке, возвращались заранее, чтобы успеть посадить картошку. Наши друзья еще успели квартиру получить, а нам уже пришлось покупать, хоть и в рассрочку. Алексей — научный работник, альпинист со стажем, стал за валюту водить в горы немцев. А осенью ездил в Томскую область за клюквой, которую мы потом продавали на рынке».
Однажды муж пришел и с порога заявил: «В Минусинске творится событие планетарного масштаба: Христос на землю сошел». Елена всерьез не восприняла. Осенью 1993 года между супругами выросла стена непонимания, они ругались, спорили. Елена даже пошла на одну из мужниных «тусовок». Но тут же стала задавать неудобные вопросы. А ей в ответ: «Что ты споришь, съезди и посмотри сама».
В феврале 1994 года они оставили детей бабушке и поехали в Минусинск на разведку.
«Я прослушала все проповеди Виссариона, но так и не смогла его понять. Все ожидали конца света. Но если он и правда будет, то почему надо бросать близких и спасать свою шкуру? Неужели просто географическое перемещение может сделать тебя святым? Ответа не было. Особенно бесил способ донесения информации. Многократное хождение вокруг да около. Как в цыганском гипнозе, когда тебя трогают, шумят и твое сознание рассредоточивается. Все проповеди многословные, бестолковые. Внушение шло на отсечение от внешнего мира, на выдергивание из семейных, родственных связей. И чем в большем стрессе находился человек, тем он был более подвержен внушению. Я сразу поняла, что муж уедет. Со мной или без».
В это время Елена уже ждала третьего ребенка. Выбора не было. Подтолкнуло и то, что сын страдал бронхоспазмами, доктора советовали чистый воздух. Решила: «Ну и пусть верит, а я поеду курочек разведу». В мае 1994 года супруги продали квартиру в Новосибирске, расплатились по кредитам и переехали на юг Красноярского края.
«Мама, сгуляй за хлебушкой»
«Уже по приезде стало понятно, что курочек не будет. На горе тогда только началось строительство Города Солнца, самые приближенные жили там в палатках. Остальных последователей селили в близлежащих деревнях. Мы приехали с довольно крупной суммой денег, но купить жилье нам сначала не давали — мол, не взвинчивайте цены. Поселили на квартире. Алексей отдал в общину 3 тысячи долларов. Определенной таксы не было, но все старались отдать побольше».
Почти сразу же в общине началось завинчивание гаек по питанию. Нельзя было есть весь животный белок: молоко, яйца. Водитель Виссариона ездил по деревням и сообщал: «С 1 августа сахар — это яд». В сентябре — октябре пошли запреты на постное масло, чай, манку и ряд круп. Алексей стремился перебраться поближе к Виссариону. Но туда пускали не всех. Супругам разрешили обосноваться в селе Качулька Каратузского района. Они купили дом на берегу Амыла, оставшиеся деньги тратили на жизнь.
«Осенью 1994-го уже был настоящий голод. Хлеб дрожжевой нельзя, только лепешки ржаные. Мне, беременной, были поблажки, но муж старался, чтобы мы ничего запрещенного не ели. Сыну шел второй год, он постоянно плакал и выталкивал меня на улицу: “Мама, сгуляй за хлебушкой”.
Приходилось тайком нарушать запреты. К 1995-му люди могли говорить только о еде. В рационе была картошка, овощи, мед, грибы, крупы, хлебные лепешки. Хотелось мяса. Помню, соседка пригласила: “Пойдем, у меня Пашка рыбы наловил”. Прихожу, а у нее на столе гора котлет. Я одну съела, а она как в яму улетела. Дала мне с собой фарш и рыбу. Дома я нажарила эту рыбу в манке, чтоб аж хрустела. Вечером сын встречает отца: “Пап, а ты скоро верить перестанешь? Мы сегодня рыбку ели, она такая вкусная”. Был скандал».
В позе лягушки
Для Елены тот год был самым ужасным. Она оказалась в полной изоляции. Для местных — виссарионовка, так как приехала и живет с ними, а для последователей — прокаженная, поскольку не верит. Спасали книги и критическое мышление. Библиотека, которую она привезла с собой, около двух тысяч томов, стала местом, куда приходили читать, разговаривать, советоваться. Елена так отточила словесную тактику, что девять человек удалось переубедить — и они покинули общину. Пошла слава, что у нее темное влияние. С мужем они отдалялись все больше. Объединяли только дети, оба безумно их любили.
Вскоре Алексей организовал в Качульке с приехавшим из Питера резчиком по дереву мебельную мастерскую. А однажды отправился в тайгу покедрачить и упал с дерева. В результате — перелом таза в четырех местах. Два месяца лежал в позе лягушки. Падение отрезвило. Никому из последователей он оказался не нужен. Друзья подогнали трактор с дровами, чтобы семья не замерзла, приехала мама, привезла деньги, которые собрали родственники. Травма и лечение вернули Алексея близким. В семье забрезжил мир, вскоре Елена забеременела четвертым. Когда младшему было десять месяцев, она пришла в клуб и ей дали ставку хореографа — опыт был. Муж организовал там же кружок резьбы по дереву для деревенских мальчишек. В семье появился дополнительный доход, Алексей реже стал ходить на собрания.
Треугольники и «Зарница»
В августе 1999 года Виссарион обратился к последователям с проповедью: «Я хочу показать вам, как любить красиво, ведь это почти ни у кого из вас не получается. Но это должно получиться…» С этого момента в общине стали появляться треугольники. Мужчинам разрешили иметь двух и более жен. Якобы для смирения женщин. На деле же треугольники положили начало процессу массового развала семей.
«Я сразу поняла, что эта история про самого Виссариона. Так и оказалось. Уже когда мы оттуда уехали, узнали, что он поселил у себя девочку Соню и ее маму, дорастил до 17 лет и женился на ней. Его супруга Любовь какое-то время терпела, потом не выдержала и уехала в Красноярск. Я предупредила мужа: “Твой учитель учит тебя блуду, если такое случится в нашей семье — сразу развод”. В итоге нас это не задело, но для многих обернулось трагедией».
Лично знаю двух женщин в Качульке, которым это очень дорого обошлось. Они приняли правила и сыграли в эту игру. В итоге у одной развился маниакально-депрессивный психоз с параличом. Много семей просто распалось. Женская психика такое не выдерживала. Но последней каплей, после чего стало понятно, что надо уезжать, стала «Зарница». «Форменное издевательство», как называют ее супруги сегодня.
«Ни одно из предсказаний Виссариона о конце света не сбывалось, — рассказывает Алексей. — И вот в конце 2001-го было объявлено, что в мае 2003 года Земля столкнется с кометой. На фоне этих слухов Виссарион предложил последователям поиграть в “Зарницу”. Его приближенные ездили по деревням и учили людей рыть землянки, чтобы было где переждать катаклизм, выращивать гречиху и внедрять альтернативные источники энергии. Психоз в общине был жуткий. Люди не знали, за что хвататься. Один мой знакомый, например, истратил почти все средства от продажи квартиры в Питере на создание собственного энергоцентра на солнечных батареях. Людям предлагали переезжать на гору. Позже, когда Виссариону задали вопрос, зачем это было нужно, ведь ничего не произошло, он ответил: “А я вам ничего не обещал, это вы сами, я просто позволил вам сыграть в эту игру”».
Заповедь № 37
Слухи, что в общине запрещено обращаться за медицинской помощью и родители не разрешают детям учиться, стали появляться практически сразу. Как говорит Елена, дети — самое уязвимое звено в любой секте.
«Если родители слепо верили, то дети, которых они привозили с собой малышами, подрастали и начинали мыслить критически. Я столкнулась с этим, когда стала работать с детьми. Были случаи, когда родители последователей нам выговаривали: “Еще раз дашь моему ребенку толченую картошку, он будет бит”. Но они реально недоедали. Однажды ребятишки залезли в детский садик и съели там всю сметану. Особенно тяжело было подросткам. Сын нашего друга приехал в общину, когда ему было четыре года. В 15 он уехал в Питер. Первая неудача там — и психика не выдержала, парень покончил с собой. Многие подростки уходили со словами: “Мама, я и тебе не верю, и в мире не знаю, как жить”. Их не учили жить в обществе. В 2010 году 16-летний мальчик совершил чудовищное самоубийство: зимой в наушниках залез в бане в бочку и замерз.
Мне не раз приходилось вместе с педагогами вызывать родителей-виссарионовцев на комиссию и отчитывать за то, что дети не посещают уроки. Одна из проповедей гласила: “В будущем нам будут нужны только грамматика, арифметика и ремесла, поэтому учиться не обязательно”. И родители просто не будили детей утром в школу. Подростки жаловались, что их не отпускают учиться в город. Приходилось вызывать родителей на собрания, зачитывать права детей и предупреждать, что, если они их нарушат, будет привлечена опека. Это действовало.
Частенько ребятишки приходили ко мне с температурой за таблетками. Дома их просто не лечили. После нескольких случаев с побегами в отношении детей последователи стали вести себя мягче. Также пошли опровержения: “Мы не запрещаем лечиться”. К тому моменту в общине уже произошло несколько детских смертей из-за неоказанной медицинской помощи. Но я отлично помню эту заповедь № 37, смысл которой в том, что все наши болезни от душевной дисгармонии. Поэтому неверующего еще не надо лечить, а верующего — уже не надо. Самые чудовищные случаи помню до сих пор. В Таятах наша хорошая знакомая пошла закалять в ледяную горную речку Таятку новорожденного малыша — в общине пропагандировалось природное агрессивное закаливание. Окунула — и у ребенка тут же остановилось сердце. Списали на несчастный случай.
В Качульке женщина после кесарева начала самостоятельно рожать. Итог — ребенок 24 часа без вод и инвалидность. Муж позже подал в суд на Виссариона и выиграл, ему выплатили компенсацию. В 2000 году врачи и учителя Курагинского района выступили с инициативой судебных разбирательств по подобным случаям. Я написала в курагинский суд, что готова выступать свидетелем. Меня вызвали, я полтора часа давала показания с упоминанием имен, фамилий, событий, цитат из проповедей. Говорила и о неоказании помощи, и о треугольниках.
Через некоторое время ко мне приехал прокурор Курагинского района, попросил проповедь про треугольники. И дальше тишина. Позже я узнала, что виссарионовцы выиграли суд в Красноярске. Но последователи испугались ответственности и впредь стали говорить: “Все беременности только через врачей, детей лечить сразу же”».
Еще живя в общине, Елена пошла учиться в Хакасский государственный университет по специальности «психология». Это во многом помогло ей пережить и осмыслить случившееся. В общине никого не держали, можно было уехать в любой момент. Но многие не могли, так как потеряли все: связи, жилье, работу, здоровье. Супруги вернулись в Новосибирск летом 2006-го, дождавшись, когда дети закончат учебный год. И начали жизнь буквально с нуля.
«В 2012 году я вернулась туда вновь, чтобы провести тестирование последователей. В итоге написала дипломную работу, где сделала для себя несколько выводов. Во-первых, я исследовала их на степень зависимости, агрессивности и вероятности перетекания агрессии в асоциальную форму. Выяснила, что у мужчин подавление агрессии вызывало состояние, когда они могли ударить, начать что-то крушить. У женщин чаще всего наблюдалась тревога, в результате чего они болели. И во-вторых, на самом деле все последователи были разобщены, у них не было настоящей близости, так как на собраниях было опасно открываться и показывать истинные чувства — могли обвинить в неверии.
После диплома я начала работать над диссертацией, но завершить ее не смогла. Каждый раз, когда приступала к работе, меня накрывала депрессия. Нам понадобилось около пяти лет, чтобы справиться с последствиями этой травмы, как психологически, так и физически. Из детей сильнее всех пострадал Игнат. В 13 лет у него рухнул иммунитет, начало падать давление, мы долго лечились. Скорее всего, это произошло из-за питания. Он рос как раз в период, когда диета в общине была самая жесткая. Здоровье Алексея тоже было подорвано. Сказались двенадцать лет жесткой диеты. Ему пришлось долго восстанавливаться. Психологически ему тоже было тяжелее, чем мне: нужно было признать, что его обманули. Помогла книга, которую мы написали совместно, — мой и его взгляд на то, что с нами произошло. Кому-то она помогает до сих пор. Однажды ко мне обратилась женщина, которая ее прочла, она строила отношения с виссарионовцем. Я полгода сопровождала ее по скайпу. Были случаи, когда ко мне обращались люди, у которых туда попали дети. Поэтому я считаю своим долгом говорить».
«Кедрач везут, ироды»
Я отправилась в Курагинский район посмотреть, как живет община сегодня. Ночь в поезде Красноярск — Абакан, и в 4 утра я на станции Курагино. Последователи селились в двух районах — Курагинском и Каратузском, между ними 59 километров и горная река Казыр. Места таежные и невероятно красивые. Это тупик, дальше только километры глухой тайги и Иркутская область.
Центральное поселение виссарионовцев — село Черемшанка — от слова «черемша» (сибирский лук), она здесь самая ранняя, чуть снег в лесу сойдет — и выскакивают жгучие стебельки. От Курагина до Черемшанки 88 километров грунтовки. Местный автобус идет долго — больше двух часов. Дорога интересная: справа — приток Казыра Кизир, слева — нависающие горы. Посреди узкая дорожка, автобус еле разъезжается со встречками. Буквально за второй деревней начинаю считать встречные лесовозы: один, второй, третий — за всю дорогу их было десять. Каждый раз автобус останавливался и медленно сдавал назад, чтобы найти карман и разъехаться.
— Кедрач везут, — вздохнул кто-то в салоне.
— Весь уже свезли, ироды, — сказала моя соседка.
В Можарке в автобус запрыгнула молодежь, салон загудел и запестрел, все друг друга знают, меня — не местную — выделили сразу. По приезде в Черемшанку проводили в сельсовет.
Вячеслав Осипов руководит поселением полтора года. В прошлом бизнесмен, занимался производством деревянных конструкций. С ходу, пока я вешаю пальто и прохожу, начинает хвастаться, какой лес здесь рубят, какие дома из цельного бруса складывают и куда везут.
— Миллионерам, москвичам, Уссу (губернатор Красноярского края. — Прим. ТД), Быкову (бизнесмен, бывший «алюминиевый король». — Прим. ТД) возили. Вот на Универсиаду сделали терем. Это кедр, сборка по уникальной технологии, — показывает фото в телефоне.
— А виссарионовцы к вам продолжают ехать?
— Едут, но уже не так, как раньше, один-два в месяц регистрируются.
— А сколько последователей здесь живет сегодня?
— Никто их не считает, но их большая часть, есть еще староверы и просто жители (всего, по последней переписи, здесь живет около тысячи человек. — Прим. ТД).
— А вы тоже виссарионовец?
— Да какая разница? Я должен для всех работать.
По словам Осипова, никаких проблем с тем, что на подведомственной ему территории живет такая большая община, которая фактически подчиняется другому руководителю, он не видит.
«Сам Тороп живет на горе Тиберкуль и практически не спускается. Доехать туда можно только на внедорожнике, последние три километра — пешком. Я с ним не встречаюсь, но в каждой деревне есть его приближенный, через которого и происходит общение. На горе бываю, но нечасто, меня приглашают на праздники. С нами их всегда согласовывают. Живут они тихо-мирно, никого не трогают. И вообще, мы тут уже не делим людей на последователей и нет, вы их и внешне не отличите, это миф, что они как-то особенно выглядят», — поясняет Осипов.
По словам главы, благодаря общине Черемшанка и близлежащие деревни не вымерли, а развиваются. За последние двадцать пять лет население здесь увеличилось в четыре раза. Землю в округе купить невозможно, все занято и очень дорого.
— А это правда, что в общине разрешено многоженство?
— Смотря что под этим понимать. По российским законам двойного штампа в паспорте быть не может. Но в миру же случается, когда у женатого мужчины появляется другая женщина? Это тщательно скрывается. У нас так тоже бывает, но без обмана. У нас вторая жена может появиться в семье только с подачи первой, именно первая выражает желание и приводит в дом вторую.
— И многие так живут?
— Есть такие. Но вряд ли вам кто-то об этом скажет.
— Значит, все-таки скрывают?
— От посторонних глаз, это не кино.
Без прививок и на домашнем обучении
В обеденное время в поселке людно и шумно. Ребятишки бегут с уроков и тормозят на катке, у оград мужики пилят дрова, вкусно пахнет свежими опилками. Все встречные со мной здороваются, особенно дети — будто мы знакомы. Дома здесь необычной формы и цвета, у всех остроконечные крыши: снега в этих местах выпадает очень много и он должен скатываться сам. Один дом и вовсе круглый — как по циркулю, напоминает храм. Хозяин — Слава Островский, отец шестерых детей.
«Давай на стройку, я тебе все показал», — дает он указание сыну.
Я прошусь посмотреть дом. Посередине огромная, до потолка, печь, а пространство вокруг — одна большая комната. Лестница наверх — там спальни. Кухня отдельно, есть ходят через двор.
«Здесь каждый строит так, как ему удобно, мы вот решили, чтобы грязь не таскалась, вынести все кухонные дела за пределы дома. У нас три коровы, постоянно молоко сепарируем, летом-осенью заготовки», — рассказывает Слава, тут же переходя на «ты», так принято.
Островские приехали в общину двадцать лет назад. Здесь родились их младшие дочки. Сейчас старшая волонтерит на Универсиаде, младшие в садике, жена на кухне, а сын пошел колотить доски на строительстве нового дома.
— Мы из Ханты-Мансийска, я там работал нефтяником. Когда поженились, поняли, что наши планы на жизнь с городом несовместимы. Растить детей в городе невозможно, тем более когда их много. Работать только на то, чтобы купить в супермаркете самые дешманские продукты?! Это не жизнь, а выживание. Поэтому первый мотив уехать был такой. Второй уже духовный, так как поиски были. Объехали весь Алтай, пожили на Байкале — у северян ведь родины нет, мы ее всю жизнь ищем. Учение Виссариона нам понравилось, поэтому решили остановиться здесь. Потом моя мама сюда приехала. Позже и брат с семьей, но они к общине не имеют отношения — живут сами по себе. Я занимаюсь строительством, немного работал в школе, супруга ведет дом.
— А сын разве не учится?
— Он на домашнем обучении, как и старшая, она уже окончила школу. Ходит в класс только контрольные сдавать и получать задания. Началку он еще ходил в школу, но мы заметили, что он быстро схватывает и дальше ему неинтересно, начинает баловаться. Решили забрать. Сейчас, в марте — апреле, он закроет год и будет свободен.
— А уроки вы ему помогаете делать?
— Точные науки — я, гуманитарные — жена. То, что не в наших силах, например музыка, берет в школе.
— А как в самой школе к этому относятся?
— У нас три школы, две авторские, общинные, «Истоки» и «Перспектива», и одна государственная. Те, у кого большие претензии к качеству образования, ходят в государственную, там требования жестче. Мы же исходим из того, что главное — научить ребенка жить на земле. В наших школах очень важен воспитательный момент, он в приоритете над образовательным. Там строгие правила, например никогда не применять физическую агрессию, там просто не дерутся. Сами школы аккредитованы. Качество и количество предметов отличается от того, что преподают в государственной, но минимум, необходимый по госстандарту, выдерживается. Экзамены дети сдают в обычной школе.
— Ты крикни сыну, пусть корову посмотрит, поди родила уже, — говорит Слава жене, которая заглянула в дом.
— Когда двадцать пять лет назад люди ехали сюда, им предрекали конец света, но ничего не произошло. Говорили, что это второе пришествие Христа. Как вы к этому относитесь, верите во все это?
— Вера — это внутренний момент. Те, кто приехал спасаться, уже давно уехали. Мы приехали строить новый мир. И мы его строим.
— Приходится ли вам вкладывать деньги в общину?
— Мы содержим школы и садик, но определенной суммы нет. Если человек приходит и говорит, что ему не удалось заработать, никто с него ничего брать не будет, еще и ему помогут.
— В самом начале последователи не обращались к врачам. Как сегодня обстоят дела с медициной?
— Загляните в наш ФАП, там очереди из виссарионовцев. Я вот палец сломал, вчера к хирургу ездил. Но прививки детям большинство не ставит, мы в том числе. И не потому, что кто-то запрещает, а потому, что сами медики не могут объяснить, как это работает и работает ли. От клеща у нас страхуются только москвичи и питерцы, мы над ними смеемся, снимаем с себя пачками и просто в печку бросаем. Даже если ребенок затемпературил после укуса и переболел, он просто приобрел иммунитет.
— У вас коровы, куры, значит, вы не вегетарианцы?
— Корова только для молока, а курицы — для яиц. Мяса мы не едим, нам хватает овощей, грибов, мы по триста банок заготовок делаем, очень много всего выращиваем. Плюс молоко, сметана, творог, яйца. У меня много тяжелой физической работы, но и я обхожусь без мяса.
Выходим во двор. Слава показывает, где строит новый дом, старый давно для семьи тесен. Лев уже закончил сколачивать доски, сегодняшнюю норму он выполнил и ждет друга, чтобы поехать кататься на сноуборде на собаках. В ограду заходят дочки — старшие привели из садика младших.
«У нас дети в сад ходят не чтобы мама понеслась на работу, а позаниматься и пообщаться. Вот поэтому я здесь и живу», — заключил Слава.
Ценный опыт и испытание
Огибаю улицу и оказываюсь на берегу Кизира, иду вдоль обрывистого берега. Навстречу пожилая женщина бодро машет палочками для скандинавской ходьбы. Я уже научилась отличать последователей от обычных жителей. На ней яркая беретка, в глазах любопытство. Останавливаемся обе одновременно.
Ольга (имя изменено, так как она попросила ее не называть) здесь живет с самого момента образования общины. Они с мужем сюда, можно сказать, бежали из Татарстана, тогда в Казани шли волнения. Как раз в это время туда приехали последователи с лекциями. И они случайно на них попали.
— Мне просто понравилось все, что там говорилось: что надо любить людей, жить в гармонии с природой, созидать, а не разрушать, усовершенствовать свое тело и дух, работать над собой, не переедать. И мы решились, продали квартиру и переехали. Сначала было очень трудно. Мы же городские, как картошку садить, представить не могли. Потом стало легче. Я много сил отдала общине, работала с детьми, я преподаватель. Дочь вырастили, она уехала учиться в Томск. Но семь лет назад я сознательно отошла от общинных дел. Началось то, что мне не по душе. Верхушка общины, самые приближенные, стали сильно зазнаваться, и это в то время, как все остальные на них работают. Мне это претит.
Многие люди стали возводить учение Виссариона до невозможного. Вот те же самые треугольники. Кто-то просто буквально понял слова Виссариона о том, что надо всех любить. Но ничего хорошего из этого не вышло. Я знаю одну семью, к ним вошла женщина, которая намного старше первой жены, и давай понукать: то посуду надо сразу после обеда мыть, то окна чаще протирать. Пошли скандалы. Тяжело это, как ни крути, и неправильно. Хотя то, что касается сдержанности в питании, мне очень нравится.
— Не жалеете, что сюда приехали?
— Сложно сказать, большая часть жизни пройдена. Это ценный опыт, я так себе говорю, и испытание. Ехать нам уже не на что и некуда.
Гуляя по поселку дальше, я знакомлюсь с молодым парнем Максимом, он рубит дрова на улице. На последователя совершенно не похож. Оказалось — старовер.
«Нас тут всего шесть семей осталось. Помню, как только виссарионовцы начали заезжать, мы с ними ругались, спорили, потом как-то нашли общий язык, сейчас уже ничего не делим. Да и они со временем пообтесались, даже выпивать стали. Проблемы с ними, конечно, есть, но озвучивать их я не буду, нам с ними жить еще», — говорит Максим.
Второй раз в блокаде
На другой стороне Казыра, в глухой тайге, затаилось село Таяты. Это второе по численности последователей поселение. Странно, как виссарионовцы там вообще прижились, практически все село состоит из потомков староверов-раскольников, которые основали его в 1890 году.
Здесь живет единственная в Каратузском районе блокадница — Татьяна Холявко. Она приехала из Санкт-Петербурга к Виссариону в 2001 году, когда ей было 62 года. Уже через три года разочаровалась, но ехать обратно было поздно.
«В 1999 году мне поставили страшный диагноз, и я начала метаться, куда бы уехать, чтобы не быть обузой родным. У меня уже боли начались, я медик и знала, чем это может кончиться. От операции отказалась: боялась, что это ускорит конец. В тот момент мне на глаза попалась книжка про Виссариона. Ухватилась сразу — думаю: как хорошо, в Сибирь мои точно не доедут. По глупости продала квартиру, хотя сын говорил: “Мама, давай обменяем, оставим хоть что-то”. Но я-то была уверена, что уже не вернусь, и продала. Половину денег за квартиру отдала ему и уехала. Про болезнь никому ничего не сказала. По приезде сразу вступила в общину, денег с меня не взяли, сказали, что с пенсионеров не берут. Начала ездить на встречи с Виссарионом и вскоре поняла, что он никогда Христом и не был. Выходил к людям поддатый, было очень неприятно. Нам говорил, чтобы мы уходили от денег, а сам то в Израиль ездил, то на Тайвань лечиться. Зачем Христу лечиться?! Я думаю, что на все это работает определенная организация, один он не мог такое провернуть. Единственное, что здесь есть хорошего, — это люди. Есть замечательные, умницы, с которыми приятно общаться, но есть и убежденные фанатики. Приехав сюда, я перестала обращаться к врачам и вот живу уже почти двадцать лет, болезнь не прогрессирует», — рассказывает Татьяна Холявко.
Татьяна очень долго не могла наладить общение с сыном. Он ни разу не был в Таятах, не мог простить маме, что она уехала в Сибирь и даже не сказала про истинную причину — болезнь. Но отношения удалось восстановить — сначала осторожно, по телефону, а потом и лично. На 9 Мая блокадникам выдавали бесплатные билеты, и Татьяна съездила в Питер. Не могла насмотреться на родной город. Но вернуться она не может: у сына маленькая квартира и дети. Купить жилье ей нереально. Сокрушается, что вот так второй раз в жизни оказалась в блокаде.
Уезжая, я пообщалась с Анастасией Туренко, специалистом по деятельности НКО администрации Курагинского района.
«За последние годы община очень изменилась. Те, кто разуверился, уехали, остальным пришлось приспосабливаться. Если раньше виссарионовцы просили лишь дать им возможность жить без благ цивилизации, пусть только их не трогают, — у нас даже где-то в архиве есть видеозапись первого собрания, где они это говорят, то сегодня они создали три некоммерческие организации, выигрывают президентские гранты, идут во власть и усиленно пишут Путину, чтобы им провели свет и интернет. Раньше они отторгали врачей и рожали дома, а сегодня из-за них в поликлинику не пробиться. Они поняли, что нужно учить детей, открыли свои школы, и их дети довольно успешно поступают в высшие учебные заведения. Нам с ними стало общаться проще.
Раньше не территорию Города Солнца не пускали, сегодня они нас встречают и провожают (осенью 2017 года Курагинский районный суд оштрафовал общину за шлагбаум и КПП на пути к Городу Солнца, шлагбаум убрали. — Прим. ТД). Они поняли, что надо зарабатывать, и стали активно водить в общину экскурсии. Обращаются в полицию и, можно сказать, живут как простые обыватели. Но вот на что существует община — не до конца понятно. Скорее всего, последователи все-таки отдают заработанные деньги в общий котел. Хотя они никогда вам в этом не признаются. Как и в том, что у них практикуется многоженство. У самого главы сельсовета Вячеслава Осипова две жены и от каждой по несколько детей. У них вообще очень распространена многодетность, поэтому и население увеличивается. Хотя и смертность выше средней по району. Кстати, в Черемшанке уже третий глава из Церкви последнего завета. Предыдущий сейчас живет в Городе Солнца у Виссариона».
«Оставьте хоть это»
На обратном пути в автобусе ко мне подсела женщина, представилась — Наташа.
«Я вас еще в Черемшанке приметила, поняла, что вы журналист. Пожалуйста, напишите, что у нас лес вырубают. У меня сердце кровью обливается. Недавно знакомый на рыбалку ездил — на Кизире ветра, все берега пустые, рыбы нет. Ореха в тайге тоже почти нет, литровая баночка на рынке уже 400 рублей стоит, хотя раньше его тоннами заготавливали. Я так волнуюсь, что с природой будет», — чуть не плакала Наташа.
Она приехала к Виссариону двадцать лет назад из Тувы. У нее случился кризис: родители умерли, осталась одна, без денег и помощи. Здесь устроилась мыть полы, снимает жилье там, где подешевле. На гору ездит редко — средства не позволяют, но в храм ходит. Про последователей говорить ничего не хочет.
«У меня в жизни, кроме веры этой, больше ничего не осталось, не отнимайте хоть ее».