Текст подготовлен в сотрудничестве с Еврейским музеем и центром толерантности
28 апреля 1944 года
Было всего пять часов утра, но улицы Лиепаи уже заполнялись людьми, спешившими на работу. Грохотал первый трамвай. Торговцы открывали лавки, перекрикиваясь друг с другом через дорогу. В утренней суете никто не обратил внимание на трех мужчин, вышагивавших по тротуару. Все трое курили и вели непринужденную беседу. Свернув с центральной улицы, мужчины перешли мост и вскоре оказались на мощенной плиткой торговой улице Тиргоню. У подъезда многоквартирного дома № 22 они на пару секунд замешкались, пока один, наконец, решительно не открыл дверь.
Смотритель здания, 38-летний Роберт Седулс, как раз садился завтракать, когда в квартиру постучали. На пороге стоял худощавый мужчина. Вокруг глаз пролегли тени, в глазах читалась безмерная усталость. Человек молчал, но Роберт понял все без слов.
«Один?» — коротко спросил смотритель.
Человек замотал головой. Тут же рядом с ним возникли еще двое — они прятались на лестничном пролете. Роберт жестом пригласил всех зайти в квартиру, нервно выглянул в подъезд. Повезло: никто не видел утренних гостей. Закрыв дверь, Роберт пригласил их сесть, и все трое без сил рухнули на стулья. От видимой невозмутимости, которую они демонстрировали на улицах Лиепаи, не осталось и следа.
За ночь Калман Линкимер, Аарон Вестерман и Зелиг Хиршберг преодолели более 30 километров — столько отделяло Лиепаю от военной базы в Паплаке, откуда евреи сбежали накануне вечером. А учитывая, что большую часть пути их преследовали сотрудники службы безопасности рейхсфюрера СС (СД) с собаками, эти 30 километров превратились в бесконечность.
Но другого выхода не было: они поняли это, едва во дворе базы появился грузовик СД. Линкимер, Вестерман и Хиршберг как раз закончили возведение бараков для латышских и украинских военных — ради этой работы им и сохранили жизнь после ликвидации лиепайского гетто. Теперь, когда работа была закончена, нацистам не имело смысла оставлять евреев в живых.
Не теряя ни минуты, трое покинули базу и спрятались на соседней ферме, хозяйка которой тепло относилась к рабочим-евреям и даже приносила им хлеб. Хозяйка ушла узнать новости и вернулась в слезах: подозрения заключенных оправдались, сегодня же вечером служба безопасности планирует избавиться от всех евреев на базе. До наступления темноты Линкимер, Вестерман и Хиршберг прятались в стоге сена, затем, петляя, чтобы запутать следы, отправились в сторону города. Как молитву Линкимер повторял про себя адрес: улица Тиргоню, 22. Он знал, что там живет человек, который поможет.
Первым делом Роберт дал гостям воды. Потом поделился собственным завтраком — латышской кислой кашей с хлебом. И лишь после того, как трое поели и рассказали смотрителю свою историю, он спросил, готовы ли они.
Чтобы попасть в подвал дома, нужно было спуститься вниз по узкой лестнице. Последним шел Линкимер. В руках у него был пистолет, который ему дал Седулс «на всякий случай». Подвал состоял из двух комнат, в первой размещалась механическая мастерская, во второй — котел для центрального отопления многоквартирного дома, здесь же Седулс держал уголь. Собственно, за ящиками с углем смотритель и попросил спрятаться трех пришельцев.
Через пару минут тишины Седулс пригласил их выйти из укрытия. Посреди котельной стояли восемь человек: пятеро мужчин и трое женщин. Они будто бесшумно материализовались в воздухе — из подвала не было другого выхода. Все выглядели исхудавшими, мужчины сильно обросли. Один отделился от группы, подошел к Линкимеру и порывисто обнял. Старые друзья воссоединились.
Белое нижнее белье
Еще в начале войны Роберт Седулс заверил своего близкого друга Давида Зивцона, что он всегда может рассчитывать на его помощь. И это были не пустые слова. Роберт отвел Давида в подвал многоквартирного дома, в котором занимал должность смотрителя, и выложил свой план: здесь вполне хватит места для Давида и его жены. Часть подвала можно заложить кирпичами, создав впечатление, что это стена, и сделать незаметный лаз в укрытие. Никто из жильцов и не догадается о тайном убежище. Главное — провести в подвал электричество. Но Давиду, талантливому электрику, это наверняка не составит большого труда.
План мог показаться безумным в мирное время, но с началом нацистской оккупации становился единственной надеждой на спасение. Жестокие убийства евреев Лиепаи начались с первого же дня оккупации. Поначалу это были точечные удары, отдельные проявления бесчеловечности и садизма. Но после прибытия из Риги команды Арайса в июле 1941-го, убийства евреев стали массовыми.
Обреченных заключали в бывшую женскую тюрьму, из которой увозили якобы на «работы». Надежду на лучший исход поддерживали в евреях и сами нацисты. Они заставляли обреченных писать домой письма, в которых те рассказывали, что работают на строительстве дорог или железнодорожных линий, и просили передать им ценные вещи «для обмена» и теплую одежду. (И то и другое, разумеется, тут же прибирали к рукам палачи). Евреи Лиепаи изо всех сил цеплялись даже за эту фальшивую надежду, не в силах поверить в ужас происходящего.
Но учитель Калман Линкимер хотел знать правду. Он не мог позволить нацистам застать себя врасплох. Линкимер и его шурин заключили договор: когда одного из них поймают и отправят на работы, он даст знать другому, что происходит на самом деле. Сделать это можно было, например, попросив в письме прислать не только ценности и одежду, но и белое нижнее белье — символ погребальной плащаницы. Такая просьба послужит оповещением — «работы» означают неминуемую смерть. Через несколько дней шурина арестовали, и вскоре латышский полицейский принес Линкимеру письмо: «Я рядом с Эмбуте, ремонтирую дорогу. Со мной все в порядке. Пришли деньги, одежду и белое нижнее белье».
Нацисты облюбовали для казней местечко Шкеде, к северу от Лиепаи. Здесь, в дюнах, за три дня, с 15 по 17 декабря 1941 года, были расстреляны 2749 евреев. Женщины и мужчины, младенцы и старики. Приговоренных заставляли раздеться и встать лицом к траншее длиной 100 метров и шириной три метра. Любое неподчинение пресекалось кнутом надзирателя. На каждого человека отводилось по две пули. Матери должны были поднимать младенцев над головой, чтобы палачам было удобнее целиться. На казнях присутствовали фотографы и съехавшиеся на зрелище нацистские офицеры.
Когда в июле 1942 года в Лиепае было создано еврейское гетто, в нем поселилось всего 800 человек — все, кто остался в живых из почти семи с половиной тысяч еврейского населения города.
Первые поселенцы
Давид Зивцон ни на минуту не забывал о предложении своего друга Роберта. Каждую ночь, лежа рядом с женой Хенни, слушая тяжелое дыхание других обитателей гетто, он задавал себе вопрос: «Когда?» Ответ пришел по телетайпу.
Электрик Давид представлял особую ценность для нацистов: он мог починить что угодно. Порой, пренебрегая запретами, его допускали к закрытым объектам, в том числе к телетайпу СД. 5 октября 1943 года телетайп вновь сломался. Починив машину, Зивцон, согласно инструкции, должен был немедленно покинуть комнату. Но он успел прочитать слова «ликвидировать 8 октября…» Откладывать побег было нельзя.
Тем же вечером Давид, Хенни и их друзья Михаил и Хильда Скутельские бежали из гетто. Это оказалось на удивление просто: отчасти благодаря разгильдяйству охранников, отчасти — мастерству Давида. Он ловко перерезал колючую проволоку. Своей матери, принявшей решение остаться в гетто, Давид дал на прощание флакон веронала. Она осушила его через два дня, накануне ликвидации гетто. Лучше было умереть от собственных рук, чем от лап этих монстров.
Дом Роберта Седулса находился всего в 500 метрах от гетто, но в этом доме было место надежде. Как и обещал, Роберт приготовил для друга настоящее укрытие.
Он заложил часть подвала кирпичами из разрушенной синагоги Лиепаи. «Это священные кирпичи, они вас уберегут», — уверял он Давида. Вместе они завершили финальные приготовления: провели свет и сигнальную лампу, соединенную с квартирой Роберта. Два коротких сигнала — Седулс выходит из квартиры. Три коротких — кто-то направляется в подвал, затаитесь. Пять сигналов — в подвал спускается сам Седулс. Много коротких сигналов — тревога. В этом случае следует взять пистолет и быть наготове. Защищаться или, в патовой ситуации, убить себя.
В подвале для женщин была сделана крошечная уборная, мужчины должны были испражняться на лопату, содержимое которой потом бросали в печку. Импровизированные кровати достались женщинам; мужчинам — подстилки на полу. Здесь же располагался резервуар с водой. Имелись даже лопаты и топоры на случай завала после бомбежки и запасы продовольствия, если Седулс вдруг исчезнет.
Особая роль в буднях обитателей подвала отводилась радиоприемнику, связывавшему евреев с внешним миром. Они жадно прислушивались к новостям с фронта и отмечали флажками продвижения советских войск и войск союзников на карте на стене. Рядом с картой Зивцон повесил портрет Сталина.
Прямо над убежищем располагалась пекарня, и новым обитателям подвала следовало вести себя тихо: разговаривать шепотом и по возможности не топать. Даже к ножкам стульев были приклеены резиновые прокладки. От пекарни шел постоянный жар, и в подвале стояла духота, в которой тяжело было спать.
Несмотря на неудобства и многочисленные предосторожности, первые недели в убежище можно было даже назвать счастливыми. Каждый вечер Роберт, а иногда и его жена Йоханна спускались в подвал, где вели с его обитателями долгие беседы, засиживаясь порой до трех ночи. Когда было настроение, играли в карты или шахматы. Организовали даже общий языковой кружок для обучения друг друга латышскому и ивриту. Уже в декабре того же 1943-го группа по изучению языков заметно увеличилась…
Прибавление
Ювелир Михаил Либауэр, сапожник Йосиф Мандельштам и разнорабочий Шмерл Скутельский содержались на чердаке здания СД. Нацисты велели им отпороть от одежды желтые звезды на случай, если приедет начальство, так как в декабре 1943 года, после ликвидации гетто, Лиепая был официально объявлен «юденфрай», то есть «свободным от евреев».
Первым заданием трех мастеров было рассортировать обувь и ценности, оставшиеся от казненных евреев. Нацисты торопили рабочих: им хотелось отправить роскошные подарки родным к Рождеству. Затем пошла работа попроще: грузить лопаты и бочки с гипохлоритом кальция в грузовики (и то и другое предназначалось для захоронений евреев в Шкеде). Чинить мебель.
1 декабря, когда у всех троих неожиданно отобрали недоделанную работу, стало очевидно, что это конец. Нужно было либо немедленно бежать, либо погибнуть. Помог русский конюх, работавший тут же: он пообещал пленникам «забыть» закрыть входную дверь и сдержал обещание. Во время побега Мандельштам упал и растянул ногу, но Либауэр и Скутельский довели его до укрытия. Через несколько дней все трое оказались в подвале дома по адресу, который когда-то называл им их друг Давид.
Обитателям подвала пришлось потесниться, но никто и не думал жаловаться. Через несколько дней прибавление в подвале продолжилось. На пороге Седулса появилась молодая женщина с четырехлетней дочерью.
Рива Зивцон числилась среди последних обитателей лиепайского гетто. Она была уверена, что их с дочерью ожидает смерть. Селекция началась утром 9 октября в лесу под Ригой. Пожилых и детей в одну сторону, молодых женщин в другую. Впрочем, если женщина хотела остаться со своим ребенком (как Рива), ей никто не препятствовал. Все знали, что первая группа не проживет и двух дней.
Когда грузовик с пожилыми, детьми и матерями набрал скорость, несколько женщин выпили яд, спрятанный в складках одежды. Но, к удивлению Ривы и других, грузовик привез их не к месту расстрела, а в рижское гетто. Бежать Риве помог латышский полицейский. С маленьким ребенком, без документов Рива не протянула бы в оккупированной Латвии и недели. Но она знала адрес, который дал ей ее родственник Давид, — Тиргоню, 22. И она пришла.
Седулс впервые запаниковал. Одно дело прятать взрослых людей, которые могут соблюдать тишину и правила. Совсем другое — четырехлетний ребенок. Ему невозможно объяснить, что нельзя громко смеяться или плакать. Девочка может выдать всех и провалить план спасения. Заверив Риву, что дочь будет в порядке, Седулс отправился к своей старой знакомой, вдове Отилии Шимельпфениг. Та согласилась приютить ребенка. Следующие месяцы Седулс частенько заходил к Отилии, делал снимки подрастающей девочки и печатал их для Ривы.
Окончательно подвал укомплектовался, когда в апреле 1944 года из Паплаки бежали Линкимер, Вестерман и Хиршберг. Теперь в подвале было 11 человек. И за судьбу каждого из них отвечал бывший моряк Роберт Седулс и его жена Йоханна.
Кризис
Проблемы начались летом 1944 года. Новость о высадке союзников в Нормандии приободрила евреев, но дальнейшее продвижение союзных сил было неспешным, что усугубило ожидание. Некоторые из евреев почти год не видели дневного света, что пагубно влияло на психическое состояние. Постепенно нервы сдавали у всех. Газеты смаковали историю о том, как в Риге в подвале многоквартирного дома обнаружили и расстреляли семь евреев, — теперь к подвалам будет особое внимание. Каждый стук, каждый шорох стал восприниматься обитателями подвала как роковой.
Седулс чувствовал на себе ответственность за жизни людей, но возможности его, в том числе финансовые, истощались. Еще весной он брал заказы на починку обуви и одежды у соседей, которые передавал евреям, но вскоре перестал, дабы не вызвать подозрения своей небывалой работоспособностью. Булочник и так, похоже, давно что-то подозревает: с чего это Седулс берет для своей семьи столько хлеба, будто у него живет целая армия? Аарон Вестерман рассказал Роберту, где он зарыл банку с 40 часами, снятыми нацистами с казненных евреев. В дождливую темную ночь смотритель раскопал клад. На какое-то время проблемы питания были решены. Но обстановка становилась все тяжелее.
Одним летним днем Седулс привел в подвал молодую еврейскую девушку, жену латышского пожарного Тоню. «Почему Роберт ей доверяет?» — задавались вопросом обитатели подвала. Задавались недолго — быстро стало понятно, что у Роберта с Тоней роман. Йоханна с двумя дочерями уехала к матери, оставив Роберта с молодой любовницей.
Если кто-то из обитателей подвала и осудил своего спасителя, то не высказал это вслух. Впрочем, когда 11 человек безвылазно находятся в небольшом помещении, им не обязательно разговаривать — спертый воздух наэлектризован их мыслями. Радость по поводу освобождения Парижа была омрачена болезнью Давида Зивцона: рана от укусов насекомых на его руке так загноилась, что он смирился с предстоящей ампутацией в подвальных условиях. К счастью, обошлось.
Осенью ухудшилась ситуация с продуктами. Пекарня опустела, о мясе не могло быть и речи. Основу рациона жителей Лиепаи и обитателей подвала составлял печеный картофель и черные сухари, но бывали дни, когда Седулсу не удавалось достать ни того ни другого. Советские войска постепенно выживали немцев из Прибалтики. Те реагировали агрессией по отношению к местному населению, в частности, участились обыски помещений с собаками.
Седулс и евреи делали все, чтобы отбить человеческий запах, — поливали подвальные помещения керосином, раскладывали всюду чеснок. Как оказалось, опасность подстерегала и латыша Роберта: ему велели явиться с вещами для определения на работы в Германию. Это значило, что евреи погибнут, — в дом определят нового смотрителя, а тот вполне может оказаться союзником нацистов. Тогда Роберт попросил Давида нанести на тромбоз на его ноге серную кислоту. Друзья добились своего: нога Роберта выглядела так пугающе, что призывная комиссия тут же освободила его от повинности.
Новый 1945 год обитатели подвала встретили в мрачном состоянии духа. Седулс, кажется, потерял рассудок от ответственности, выпавшей на его долю. Он все чаще заговаривал о самоубийстве. «В конце концов, я к вам не привязан», — говорил он Давиду. В другой раз срывался на крик, а когда его пытались успокоить, только сильнее распалялся: «Я хочу кричать так, чтобы весь дом услышал! Пусть за мной придет полиция! Пусть это стоит мне моей жизни и ваших!»
С продвижением советской армии к многочисленным страхам евреев добавились бомбардировки. Каждую секунду они могли быть погребены под завалами дома. Да и ситуация с продуктами стала катастрофической. Роберту удалось приобрести лошадиную ногу прямо вместе с подковой и овсянку. Обитатели подвала пришли в восторг — можно приготовить суп из ноги и овсяной каши! Но овсянка кишела червями. Линкимеру удалось развеселить компанию — он выуживал самых крупных червей и демонстративно ел их, нахваливая «живой суп» и вызывая приступы смеха у женщин.
Конец
20 февраля обитатели подвала отпраздновали день рождения Роберта. В этот день Линкимер сделал последнюю запись в своем дневнике, который он вел все годы войны и оккупации.
Меньше чем через три недели, 10 марта 1945 года, Роберт Седулс был убит в своей комнате осколком советской бомбы. Оставшиеся недели войны заботу о евреях взяла на себя Йоханна.
8 мая 1945 года, услышав русскую речь, обитатели подвала вышли на улицу. Некоторые из них не видели дневного света 580 дней.
Сразу после освобождения Рива со скандалом забрала у вдовы Шимельпфениг дочь — Отилия не хотела отдавать девочку, которую успела полюбить. Больше женщины не разговаривали.
Из семи с половиной тысяч евреев, живших в Лиепае в конце 1930-х, войну пережили 30 человек — из них 11 евреев из подвала Седулса.
В 1981 году Яд Вашем причислил Роберта и Йоханну Седулс к Праведникам народов мира. В 2006 году этого звания была удостоена и Отилия Шимельпфениг.
5 июня в Еврейском музее и центре толерантности открывается выставка — «Спасший одного, спасает весь мир. Праведники народов мира и их истории». Она посвящена людям, рисковавшим своей жизнью ради спасения евреев в годы нацистской оккупации Европы — тем, кому впоследствии было присуждено звание праведников народов мира. На выставке представлены фото и документы, рассказывающие в том числе об истории Роберта Седулса и спасенных им людей.