— Сколько лет ты живешь в Москве?
— Я родилась в Грозном в 1983 году. Когда в 1995-м там начались военные действия, меня ранили — попала под обстрел — и после этого отвезли в Москву спецбортом. И до 2000-го я тут была безвылазно в больницах.
— Ты помнишь, как тебя ранили?
— Это на улице было, я совершенно случайно там оказалась. Там как было: то тихо, тихо, ничего не происходит, а потом может начаться перестрелка непонятно откуда. Всех предупреждали, что не надо ходить по улицам, но я вообще никогда никого не слушаю. Когда привезли потом в госпиталь, говорили, что это было оружие российских войск. Какое — не знаю.
Три дня в госпитале в Моздоке, и потом перелет в Москву. Тут много разных операций было, но в основном второстепенных, потому что… Ну, я этого тогда не понимала, но врачам сразу было ясно, что это все, ходить я не буду. Я поняла это где-то года через три, уже в РДКБ, когда мне было лет пятнадцать.
— Как ты это перенесла, когда осознала?
— Абсолютно спокойно, на самом деле. На тот момент я не видела проблемы никакой. Ходит — не ходит… Какая разница? Когда стала старше, конечно, по-другому начала это оценивать, но уже возраст и стаж этого состояния были такие… значительные. Уже не было такого, чтоб горевать, депрессии какой-то… Было нормально.
— Пять лет в больницах — это большой кусок жизни. Как ты приспосабливалась?
— Я бы не сказала, чтобы у меня вообще когда-то были какие-то переживания. Палату обустроила, телевизор поставила. Ну, дом — и дом. Врачи пошли навстречу, мама все время была там со мной, потом привезли брата и сестру, они тоже жили в больнице. Потом Иосиф Кобзон и люди из храма при РДКБ помогли с жильем, и мы переехали сюда, в Бутово.
Ну и долгое время потом я лежала, а в 2007 году появился реабилитационный центр «Преодоление», и с этого момента началась моя активная жизнь. Я так влилась, чуть ли не работать там сразу начала. И они меня отправили в Турцию на неделю — говорят, едет кучка «каличей» (ну, как там надо говорить, «людей с ограниченными возможностями»), давай поезжай, будешь нашим представителем. Я съездила и после этого поняла, что не так все плохо, не обязательно лежать постоянно.
А в 2008 году я получила права, купила машину и тут стала еще более активной. Почти не бывала дома.
— Как ты училась водить?
— В том же «Преодолении» я стала разузнавать, где, чего, как, потому что на тот момент было очень мало людей на колясках, которые водили машину. Нашла автошколу, нашла человека, который мне поставил ручное управление. По факту я одна из первых, кто сел за руль в Москве, — из тех, кто на коляске. И сейчас езжу много. Я хороший водитель.
— Ты помнишь момент, когда ты впервые посмотрела на город, оценивая его как житель, — красивый ли он, уютно ли тебе здесь? Это только после появления машины?
— Один раз было до. Очередное телевидение меня снимало, и потом журналистка, Кира, позвала меня на концерт группы «На-На» в «России». Я собралась, напялила оранжевые джинсы, уродские… Это я еще в больнице лежала… Около 14 лет мне было.
И они меня выгуляли потом по Красной площади. А я вообще ненавижу Красную площадь, потому что эта брусчатка меня бесит. Я просто несколько раз падала с коляски. Вот передние маленькие колесики у тебя за что-то заткнулись — и все. И я им все время говорила: медленнее, медленнее! Но на тот момент я про удобство вообще не думала. Я думала: как классно. Меня там по лестницам таскали, по брусчатке этой везли, а мне казалось, что это так и надо.
Вообще, когда эта тема начала развиваться — инклюзия, давайте будем вводить в жизнь инвалидов, — меня как старожила жизни на коляске стали куда-то отправлять, расспрашивать. И вот только в этот момент я сама стала обращать внимание на эти вещи.
— До появления машины, как я понимаю, ты Москву особенно не видела и не знала. А как у тебя с ней стали складываться отношения, когда ты села за руль?
— Пока не было машины, я могла максимум выйти во двор, с кем-то познакомиться. Если мне нужно было куда-то поехать, либо я просила знакомых, либо это было социальное такси… Сейчас это стало более популярной темой, и надо за месяц заказывать эту машину. А это хрень полная, это нереально. Быстрее воспользоваться помощью. Но каждый раз просить — это тоже сложно, меня это очень напрягало. И я начала узнавать про курсы автошколы и копить денежки, чтобы купить машину.
И вот, когда я раз-другой съездила, куда мне надо и когда надо, я поняла, что машина — это ноги. И сразу появилась куча дел, встреч, приглашений, знакомств.
Плюс я поучаствовала в драг-рейсинге (спринтерский заезд на 402 метра. — Прим. ТД), и, когда первый раз так проехалась, я подумала: все, мне больше ничего не надо, кроме машины. Если у меня есть машина, я могу все. Я и так-то могу все, но с машиной…
Потом со временем я поняла одну вещь. Когда человек слепой, у него обостряются другие органы чувств. Так и тут. Ты теряешь ноги, но начинаешь быстрее соображать. И это касается не только вождения.
— Ты возвращалась в Грозный с тех пор?
— Где-то лет пять назад. Там никого из родственников не осталось, бабушка и два дедушки погибли, но там живет близкая подруга мамы. Я вот все время думала до того, как поехала… Все время слезы были… Дом, дом… Я все помню… Но мы приехали, и я поняла, что это вообще другой город. Как турист приехала. О, красиво… Но вообще не мой город. Лучше б я не приезжала, лучше б у меня остались те эмоции, которые были.
Теперь это долбаный чеченский Лас-Вегас — все ярко, все сверкает! Там, где раньше был памятник Ленину, стоит огромный глобус и написано: «Грозный — центр мира». Я думаю: господи, как скромно! Мечеть, которая считается чуть ли не самой огромной в Европе… Постарался, конечно. Дома такие, все говорят: о-о-о, он построил… Ничего он там не построил. Облицевали все просто. Если ковырнуть, увидишь дыру от РПГ в стене. Но это я знаю. А так, если не знаешь, вроде и нормально. Обычный красивый город, можно приехать отдохнуть. Никто не воюет, никто не рычит. И все ездят на «девятках». Любимая чеченская «ласточка»!
— В Грозном ощущения дома уже не было. А в Москве?
— Понимаешь… Это взгляд, прикованный к твоей коляске. Ни в России, ни в Советском Союзе инвалидов же не было никогда. Сейчас, конечно, по телевизору, в прессе мелькают «каличи». И глаз у человека привык.
Но если это конкретное знакомство, вся эта дикость вылезает сразу. И люди, которые давно сидят на колясках, сразу это видят. Даже если ты будешь пяткой в грудь себя бить и крыльями, как чайка, махать, что тебя ни капельки коляска не напрягает, все равно все видно.
На той же машине, в той же пробке мужчины оборачиваются, потому что у меня сиськи большие. Ну, перефразируешь потом. И обращают внимание, и знакомятся. Но это все до того момента, пока не выяснится, что ты на коляске. Из десяти двое не реагируют, им реально все равно. У остальных сразу планка падает — это ж какая ответственность. Чувак, какая ответственность? Что я, котенок? «Ну вот, надо же ухаживать…» А как я до этой встречи жила? Из какого гроба я тут встала, чтоб с тобой познакомиться?
У меня на машине раньше не было этого знака желтого — мне не надо, чтоб меня жалели или пропускали. Я полноправный участник движения, как и остальные. Сейчас пришлось повесить — из-за парковки.
— У тебя отношения с городом строятся только через машину?
— Да. Только. Если это тот же парк, я не пойду туда пешком. Даже если он рядом. Я не пойду пешком в поликлинику. Я слишком ленивая, чтобы тратить время. У меня спортзал здесь, в моем районе, — я доезжаю до него на машине. И так везде.
— Как ты это ощущаешь — что машина тебя страхует от неприспособленности города?
— От всего не застрахуешься. Я, например, люблю кино очень. Один раз мы были в кинотеатре в «Вегасе», и девочка, которая продавала билеты, видела, что два человека на коляске. Входим, а там такой огромный лестничный пролет. Я вызвала администратора, наскандалила. Они говорят: ой, давайте мы вам позовем парней-охранников… Я говорю: «Они нас тут вверх-вниз таскать будут? Вы издеваетесь?» В общем, посадили нас в другой зал, извинялись, обещали все исправить.
Я еще ругаюсь периодически, если я прихожу к администраторской стойке — подъезжаю, а эта стойка выше тебя. И тебя с той стороны не видно. Ты: «Девушка, девушка!» — а она не понимает, откуда голос. Потом она встает — и хорошо, если встает! А то приходится говорить: «Девушка, встаньте, пожалуйста!» Вот от этого не застрахуешься. Всех я, конечно, не переучу, но кто-то меня запомнит.
— Вот ты рассказывала, как увидела в 1997 году впервые Красную площадь. Было ощущение, что там красиво. Есть ли какие-то любимые места, красивые места? Это вообще красивый город?
— Честно, да? Вот те редкие вылазки, которые были, когда я еще не была активна, — это было классно. Но мне не приходилось прилагать много усилий, чтобы куда-то добраться. Когда тебя везут, не надо высматривать пандусы. Я смотрела на дома, на огни, и это были такие эмоции: да, красивый город.
Как только я стала активнее, я стала смотреть по-другому и начала понимать, что как-то все печально. Лестницы и бордюры эти… Тут тебе становится не до «красиво». Эти ощущения меня привели к тому, что я не хочу никуда ходить. За то время, что я за рулем, я посмотрела весь город. Я уже не смотрю на красоту, я смотрю на удобство. И, прежде чем куда-то переться, я выясняю, как там.
Хотя я вот сейчас хочу покататься на пароходике. По Москве-реке. Мечта моя. Раньше и мыслей таких не было, потому что автоматически это было невозможно. Сейчас я нашла такое место, где можно с коляской, — пусть одно из двадцати, но оно есть.
— Есть ощущение, что стало лучше?
— Преодоление есть всегда. Я знаю места, где точно будет нормально. Это отдельные места.
Центр я вообще не люблю. То, что в пределах Садового кольца… Я как водитель рассуждаю. Я не гуляю пешком. В центре все равно все плохо. Всюду брусчатка эта идиотская, и почти нет мест, куда можно зайти без проблем на коляске.
Или метро, например. Я не езжу на метро. Вот наша станция недавно построена, приспособленная вроде. Но там должен быть специальный человек, который должен включать лифт, а его никогда нет!
За пределами третьего транспортного до МКАДа все нормально. За МКАДом — это отдельная история, там, понятно, ничего хорошего. Ну и начиная от третьего кольца и до самого центра — там все очень печально. Казалось бы, Москва, ребята, начните с центра. Спасибо, конечно, за социальные районы, за это вот Бутово наше такое. Но туристы-то к вам, в центр, приезжают! Никто не ездит из туристов в Бутово! Пятницкая улица меня радует, там все классно. А так — беда.
Недавно меня ребята пригласили в кабак на Арбате. Я говорю: «Куда?!» — «На Арбат». — «Ну вы понимаете?!» — говорю. — «Да нормально все». Со мной четыре пацана было. Я думаю: ну ок, четыре лося не справятся, если надо будет на пару ступенек меня поднять? Три лестничных пролета в итоге на руках меня тащили! Зато запомнили. Теперь не говорят: «Пошли в кабак», а говорят: «Найди кабак».
***
Материал подготовлен в партнерстве с Политехническим музеем в рамках проекта «Истории, которых не было». ТД и Политех собирают истории, рассказанные людьми с инвалидностью, об их отношениях с городом. Если вы такой человек и готовы поделиться с нами своей историей, переживаниями, взглядом на Москву, заполните, пожалуйста, небольшую форму и расскажите о проекте тем, кому это может быть интересно. На основе собранных материалов мы планируем сделать цикл публикаций о людях с инвалидностью, а потом собрать эти истории в Политехническом музее.
Проект реализуется с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.